— Ведь как-никак рабочий день.
— Не будьте столь строги, профессор. Вспомните свою молодость.
— А я и не забываю. Мы, прекраснейшая, были иными.
— Это вам теперь так кажется. Тоже, небось, на гитарах бренчали. И за барышнями ухаживали. Или нет?
— Не знаю, — буркнул Неймарк. — Может, вы и правы.
— Нет, правы, пожалуй, вы. Ведь через вашу юность прошла война. Поэтому вы целиком и полностью правы, милый и добрый Александр Матвеевич. Только не мне об этом судить.
— Как, разве вам не нравится Бухта?
— Бухта мне очень нравится. Зато по части эффективности исследований и хорошего настроения у меня слабовато. Никак себя не найду, вот в чём дело… Да шучу я, шучу, — взмахнула руками Светлана Андреевна, увидев озадаченно вытянувшееся лицо Неймарка. — Не обращайте внимания на бабьи капризы… Спасибо, дорогой мой, за увлекательнейший рассказ. Не стану вам больше мешать, — она решительно поднялась и взяла сетку с мидиями, от которой осталась на линолеумном полу солёная лужа. — У меня тоже дела. Поручено хорошенько провялить этих товарищей.
— Зачем?
— Это пока секрет. Вечером узнаете.
Возле бунгало она застала Серёжу Астахова, который тянул телефонную проводку.
— Вечером сможете говорить с кем хотите! — он потряс над головой новеньким аппаратом.
— Так уж и с кем хочу? — усмехнулась Рунова.
— Конечно! Ведь десять точек… пока.
— Я прочла вашу работу, Серёжа, — Светлана Андреевна швырнула мидии на веранду и вытерла руки лопухом. — Весьма впечатляющий свод, да, весьма… Что же касается фотографий, то они абсолютно неподражаемы. Ничего подобного я в жизни своей не видела. — Она перевела дыхание и как бы вскользь уронила: — Но есть и ошибки. Я их все скрупулезнейшим образом перечислила… Уж извините за “ловлю блох”.
— Что вы, Светлана Андреевна! — И без того оживлённый Астахов возликовал ещё больше: — Не знаю, как вас и благодарить!..
— Праздник, значит, не отменяется?
— Ни в коем разе. Можно будет даже припоздниться немного. Всё равно синоптики на завтра погоды не обещают.
Пунцовое солнце уже клонилось к закату, недобро пылая в горячих струях тумана, когда Рунова наведалась к своим распотрошённым мидиям. Вываленные на спиленный пень, служивший ей лабораторным столом, и облепленные мухами, они пребывали в самой поре. Даже слезу прошибало от специфического благоухания.
Море под остывающим солнечным шаром сделалось сизым. Сверху отлично было видно дно: нежно-малахитовые пятна песка, грязно-зелёные пучки зостеры, жёлтые, как кучи осенних листьев, кусты пупырчатых саргассов, и чёрные камни, и бумажная сечка сухих водорослей — вся сказочная мозаика недобро присмиревшей стихии.
У берега вода выглядела сумрачно-изумрудной, как сумрачный зрак в глубине замшелого колодца, но, чем дальше, тем светлее становился её серо-голубой отблеск, простроченный зеркальными лентами. У бухты Паллады море уже дымилось клочьями серо-сизого флера. Чёрной прозеленью старинных медяков выступали из этой мглы горы с ржавыми пролысинами глинистых осыпей.
С заходом солнца начался долгожданный лов чилима — самая увлекательная охота на свете. Прямо из раздвижного окна бунгало Астахов выбросил вниз кабель в резиновой изоляции, который давал питание мощной лампе с огромным рефлектором. Лампу опустили в воду, и праздничный аквариумный свет ударил в висящую над дном сетку, в которой уже лежали мидии с изысканным душком. И, словно бабочки вокруг свечи, закружились в электрической воде сильфидоподобные существа. Саламандры заплясали в огне. Они носились, рыжеватые, почти красные, в сквозном свете, и глаза их сверкали, как стоп-сигналы ночных машин. Привлечённые светом и запахом мидий, спешили они из зарослей подводной травы. И этот парад был столь же великолепен, как и парад бабочек. Только на бабочек всем, в сущности, было уже наплевать — пригляделись. Зато за метанием чилимов, как издавна зовут в этих местах креветок, ловцы следили с напряжённым ожиданием, нетерпеливо и плотоядно.
Светлана Андреевна поражалась их изобилию. При дневном свете креветки выглядели не слишком заманчиво: грязно-зелёные, как зостера, с зелёно-коричневыми пижамными полосами вдоль тела. Если добавить к этому, что они имели обыкновение стоять в траве почти вертикально, то становилось понятно, почему их мало кому удавалось увидеть днём. Но зато ночью, под фонарём…
Когда в световом круге появлялось сразу несколько чилимов, Беркут с Астаховым резко дёргали мокрую натянутую верёвку, и тяжёлый четырёхугольник снасти быстро шёл вверх. Перегибаясь через трухлявый, обугленный борт баржи, они нетерпеливо заглядывали в сеть, с которой сбегали струйки. С застеклённых ячеек неуклюже срывались присосавшиеся звёзды. А в сетке среди ржавых железяк груза и осколков раковин прыгали зеленоватые, колючие на ощупь чилимы. Будто майские жуки, бьющиеся в стекла дачной веранды, сухо пощёлкивали они в эмалированном ведре. И с каждым разом их становилось всё больше.
Но в одиннадцать часов, в самый разгар лова, выключили движок, и лампа угасла. Кто-то, кажется это был “умственный мальчик”, приволок автомобильную фару. Дрожащими от нетерпения руками Беркут загнул медную проволоку и прыгнул в чёрную рубку ботика.
Путаясь и чертыхаясь, он успел подсоединить провод к клеммам аккумулятора. И вновь вспыхнула под рефлектором золотая непроницаемая глубь, где заплясали живые искры чилимов. Охота продолжалась, пока не набралось полное ведро. Наиболее отчаянные креветки прыгали через край.
Захваченная общим азартом, Светлана Андреевна отважно ползала на коленях по ржавой с давным-давно сгнившим деревянным настилом палубе, собирая колючих беглянок.
— Весь улов сегодня в пользу гостей! — долетел до неё смеющийся голос из темноты. — Только не забудьте, что чилимов надо варить в морской воде.
Решительно отвергнув помощь Астахова и “умственного мальчика”, она сама подхватила ведро с уловом и полезла в гору. Неймарк, зачерпнув за бортом воды, кинулся вслед, карабкаясь по заросшему травой обрыву.
Костёр развели за бунгало. Тревожные метеорологические признаки не обманули. Резкие порывы ветра, которых не замечали внизу, стремились задуть пламя. В лицо летели пыль и холодные капли. Чтобы побыстрее зажглись дрова, Сергей бросил в огонь куски толя. Смоляное коптящее пламя малиновыми отблесками залоснилось на мокрых лицах. Вырвало из мглы блестящие листья волнующихся дубов. Кое-как костёр всё же разгорелся, и можно было ставить ведро. Вернее, подвешивать. Но как? Об этом второпях никто не подумал. В конце концов Сергей догадался продеть через дужку длинную палку. За один конец её ухватился “умственный мальчик”, другой, после недолгого размышления, подхватил Неймарк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Не будьте столь строги, профессор. Вспомните свою молодость.
— А я и не забываю. Мы, прекраснейшая, были иными.
— Это вам теперь так кажется. Тоже, небось, на гитарах бренчали. И за барышнями ухаживали. Или нет?
— Не знаю, — буркнул Неймарк. — Может, вы и правы.
— Нет, правы, пожалуй, вы. Ведь через вашу юность прошла война. Поэтому вы целиком и полностью правы, милый и добрый Александр Матвеевич. Только не мне об этом судить.
— Как, разве вам не нравится Бухта?
— Бухта мне очень нравится. Зато по части эффективности исследований и хорошего настроения у меня слабовато. Никак себя не найду, вот в чём дело… Да шучу я, шучу, — взмахнула руками Светлана Андреевна, увидев озадаченно вытянувшееся лицо Неймарка. — Не обращайте внимания на бабьи капризы… Спасибо, дорогой мой, за увлекательнейший рассказ. Не стану вам больше мешать, — она решительно поднялась и взяла сетку с мидиями, от которой осталась на линолеумном полу солёная лужа. — У меня тоже дела. Поручено хорошенько провялить этих товарищей.
— Зачем?
— Это пока секрет. Вечером узнаете.
Возле бунгало она застала Серёжу Астахова, который тянул телефонную проводку.
— Вечером сможете говорить с кем хотите! — он потряс над головой новеньким аппаратом.
— Так уж и с кем хочу? — усмехнулась Рунова.
— Конечно! Ведь десять точек… пока.
— Я прочла вашу работу, Серёжа, — Светлана Андреевна швырнула мидии на веранду и вытерла руки лопухом. — Весьма впечатляющий свод, да, весьма… Что же касается фотографий, то они абсолютно неподражаемы. Ничего подобного я в жизни своей не видела. — Она перевела дыхание и как бы вскользь уронила: — Но есть и ошибки. Я их все скрупулезнейшим образом перечислила… Уж извините за “ловлю блох”.
— Что вы, Светлана Андреевна! — И без того оживлённый Астахов возликовал ещё больше: — Не знаю, как вас и благодарить!..
— Праздник, значит, не отменяется?
— Ни в коем разе. Можно будет даже припоздниться немного. Всё равно синоптики на завтра погоды не обещают.
Пунцовое солнце уже клонилось к закату, недобро пылая в горячих струях тумана, когда Рунова наведалась к своим распотрошённым мидиям. Вываленные на спиленный пень, служивший ей лабораторным столом, и облепленные мухами, они пребывали в самой поре. Даже слезу прошибало от специфического благоухания.
Море под остывающим солнечным шаром сделалось сизым. Сверху отлично было видно дно: нежно-малахитовые пятна песка, грязно-зелёные пучки зостеры, жёлтые, как кучи осенних листьев, кусты пупырчатых саргассов, и чёрные камни, и бумажная сечка сухих водорослей — вся сказочная мозаика недобро присмиревшей стихии.
У берега вода выглядела сумрачно-изумрудной, как сумрачный зрак в глубине замшелого колодца, но, чем дальше, тем светлее становился её серо-голубой отблеск, простроченный зеркальными лентами. У бухты Паллады море уже дымилось клочьями серо-сизого флера. Чёрной прозеленью старинных медяков выступали из этой мглы горы с ржавыми пролысинами глинистых осыпей.
С заходом солнца начался долгожданный лов чилима — самая увлекательная охота на свете. Прямо из раздвижного окна бунгало Астахов выбросил вниз кабель в резиновой изоляции, который давал питание мощной лампе с огромным рефлектором. Лампу опустили в воду, и праздничный аквариумный свет ударил в висящую над дном сетку, в которой уже лежали мидии с изысканным душком. И, словно бабочки вокруг свечи, закружились в электрической воде сильфидоподобные существа. Саламандры заплясали в огне. Они носились, рыжеватые, почти красные, в сквозном свете, и глаза их сверкали, как стоп-сигналы ночных машин. Привлечённые светом и запахом мидий, спешили они из зарослей подводной травы. И этот парад был столь же великолепен, как и парад бабочек. Только на бабочек всем, в сущности, было уже наплевать — пригляделись. Зато за метанием чилимов, как издавна зовут в этих местах креветок, ловцы следили с напряжённым ожиданием, нетерпеливо и плотоядно.
Светлана Андреевна поражалась их изобилию. При дневном свете креветки выглядели не слишком заманчиво: грязно-зелёные, как зостера, с зелёно-коричневыми пижамными полосами вдоль тела. Если добавить к этому, что они имели обыкновение стоять в траве почти вертикально, то становилось понятно, почему их мало кому удавалось увидеть днём. Но зато ночью, под фонарём…
Когда в световом круге появлялось сразу несколько чилимов, Беркут с Астаховым резко дёргали мокрую натянутую верёвку, и тяжёлый четырёхугольник снасти быстро шёл вверх. Перегибаясь через трухлявый, обугленный борт баржи, они нетерпеливо заглядывали в сеть, с которой сбегали струйки. С застеклённых ячеек неуклюже срывались присосавшиеся звёзды. А в сетке среди ржавых железяк груза и осколков раковин прыгали зеленоватые, колючие на ощупь чилимы. Будто майские жуки, бьющиеся в стекла дачной веранды, сухо пощёлкивали они в эмалированном ведре. И с каждым разом их становилось всё больше.
Но в одиннадцать часов, в самый разгар лова, выключили движок, и лампа угасла. Кто-то, кажется это был “умственный мальчик”, приволок автомобильную фару. Дрожащими от нетерпения руками Беркут загнул медную проволоку и прыгнул в чёрную рубку ботика.
Путаясь и чертыхаясь, он успел подсоединить провод к клеммам аккумулятора. И вновь вспыхнула под рефлектором золотая непроницаемая глубь, где заплясали живые искры чилимов. Охота продолжалась, пока не набралось полное ведро. Наиболее отчаянные креветки прыгали через край.
Захваченная общим азартом, Светлана Андреевна отважно ползала на коленях по ржавой с давным-давно сгнившим деревянным настилом палубе, собирая колючих беглянок.
— Весь улов сегодня в пользу гостей! — долетел до неё смеющийся голос из темноты. — Только не забудьте, что чилимов надо варить в морской воде.
Решительно отвергнув помощь Астахова и “умственного мальчика”, она сама подхватила ведро с уловом и полезла в гору. Неймарк, зачерпнув за бортом воды, кинулся вслед, карабкаясь по заросшему травой обрыву.
Костёр развели за бунгало. Тревожные метеорологические признаки не обманули. Резкие порывы ветра, которых не замечали внизу, стремились задуть пламя. В лицо летели пыль и холодные капли. Чтобы побыстрее зажглись дрова, Сергей бросил в огонь куски толя. Смоляное коптящее пламя малиновыми отблесками залоснилось на мокрых лицах. Вырвало из мглы блестящие листья волнующихся дубов. Кое-как костёр всё же разгорелся, и можно было ставить ведро. Вернее, подвешивать. Но как? Об этом второпях никто не подумал. В конце концов Сергей догадался продеть через дужку длинную палку. За один конец её ухватился “умственный мальчик”, другой, после недолгого размышления, подхватил Неймарк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97