- Спасибо! - всхлипнули мы разом.
Кольша прижал булку к лопотине, а ходок весело прокатил дорогой на Уксянку.
Боялись мы с ним людей, три села обошли увалами, а вот незнакомые же люди накормили нас. И вовсе не пытались изловить, не считали за воров и бродяг.
В Десятилетку вошли тоже затемно, а пока было светло, побывали по соседству у Зарослого озера, где часто рыбачил и охотился наш тятя. А как его обойти, вдруг тятя спросит про Зарослое, а мы и слова не скажем о нем.
- К дяде Андрею не пойдем, Васька. Все одно его нет, на войне он, а тетка Настасья, поди, знает, чо случилось с нами в Юровке, - сказал брат. - Никак нам нельзя появляться у нее, не бывать тогда у тяти.
Кольша вовсе не собирался отказываться от похода. И спать мы с ним устроились не у тетки Настасьи в тепле, а у них в стожке сена на огороде. К утру и в сене пробрало нас и пришлось вылазить из стожка. Все вокруг сбелело от инея, отава на огородной меже с хрустом ломалась, когда мы выбирались к большой дороге из огорода.
- Неправильно, Васька, мы на фронт дорогу выбрали. Сегодня на Юровку двинем, под Морозовой обогнем ее и на Пески. У дяди Василья погостим и на станцию в Далматово. На паровозе поедем. А то пока пешком идем война-то и кончится, с тятей разойдемся, - ободрял меня брат.
А сам он тоже дрожал, как и я, никакой бег нас не согревал. Вот если бы не коровы, были бы спички, и долго ли костер распалить, лесу у нас полно, одного тальника не истопить всей Юровке...
- Ага, Кольша, - соглашался я с братом, хотя мне страсть хотелось домой. Пускай мама отлупит, пускай орет Ефимка и зовет ворами - все равно домой. Поди, не больно и поверят ему, будто мы обворовали школу...
Дорога от Десятилетки до Юровки хожена нами не раз и потому ближе кажется. Вот Большое болото со степью позади, за лесами слева Трохалевская степь показалась, а за ней и само болото Трохалево. Вон и урочище Штат это еще со старых времен называют увал Штатом, где лучшую пашню отводили макарьевскому попу. Влево с дороги у росстани культурный стан бригады, на полях ее дядя Андрей, родной тятин брат, трактористом работает. У него надо было нам спросить, как скорее к тяте попасть, он бы маме не рассказал...
На повороте к стану мы увидали подводу, а спрятаться нам некуда - у осинника трактор, влево у стана и вовсе народу полно. Люди все наши, юровские, придется идти вперед, некуда деваться.
Еле-еле брели мы с Кольшей к подводе. Меня морозило и тошнило, брат тоже пошатывался из стороны в сторону. И хотя не дошли до подводы, узнали, кто сидит на телеге - дядя Андрей и... моя учительница Таисья Сергеевна. "Как они узнали, что мы сюда придем?" - мелькнуло у меня, но почему-то не испугало, и разгадывать тоже не захотелось. Дядя с учительницей на телеге, казалось мне, были не на дороге, а висели в воздухе, каким он бывает по весеннему испарению.
- Эй, вояки, шевелись! Варвара-то с ума сходит из-за вас, и вот она, Таисья Сергеевна...
Дядя Андрей недоговорил: учительница спрыгнула с телеги нам навстречу, схватила нас обоих на руки и... заплакала. А у меня еще пуще закружилось все в глазах, и я успел подумать: "Вовсе и не зловредная у нас Таисья Сергеевна..."
Весь мокрый, как в бане на полке, очнулся я и долго думал, где я? Вроде дома на полатях, и Кольша рядом лежит и турусит во сне. В избе кто-то есть. Вот фельдшер наша Лена Абросимова сказала:
- Не волнуйтесь, тетя Варя, поправятся ваши бойцы! Уж вы их, пожалуйста, не браните!
- В школе им никто и словечка не скажет! - это Таисья Сергеевна воскликнула.
- Вон как я прошусь на фронт, и меня не пускают. Оказывается, вояки сами должны бежать! И бегут, только по кругу! - смеется дядя Андрей. - Да и где бы они на такой громадной войне нашли Ивана?
- И не дай бог им узнать дорогу на войну, - печально вздыхает бабушка. - Не дай бог...
НОЧНЫЕ ТОНИ
Озеро безлунной ночью угадывается легким пошлепыванием волн о песочно-крутой восточный берег, будто и впотьмах девчонки стряпают песочные лепешки-калабашки и, подражая матерям, пришлепывают их мокрыми ладошками. А как ближе подойдешь - потянет щелоком теплой воды, возбуждающим запахом живой рыбы: свеже-золотистыми и опрятными карасями Маленького озера, а не тинно-илистыми, как на Большом. Учуешь странно-огуречный дух озерной травы: рогоза, крестовника и метлистого тростника.
Большое озеро пугает нас почему-то. Даже и днем боязно бродить с бредешком на мелководье у лодочного притона или ставить и смотреть манишки в прорезях зыбуче-пупырливой лавы.
Уловисто Большое озеро! И ни разу не усыхало, сказывают, как Маленькое. Зато и жуткое темнотой буроватой воды, одиноким островком с рогатыми сушинами из тальникового куста, где с весны начинает стонать-бухать никем в Юровке не виденная птица-выпь.
А после того как дяде Даниле, родному брату покойного деда по отцу, померещилась "баба, в зеленой чешуе вся, как будто на тело налипли листья водокраса-лягушатника", мы и вовсе обходили озеро стороной, если доводилось летней ночью возвращаться поскотиной с дальних еланок и пустошей Юровского поля, куда манила нас клубника и черная смородина. Приходилось возвращаться Моховым болотом. Никакого мха там и в помине нету: космато заросшие осокой кочки да всего-то три плёсинки чистой воды на месте выгоревшего когда-то торфа. Но за болотом хранится былое название, и останется оно Моховым навсегда.
...Маленькое же озеро уютно тем, что округ него жилые дома с огородами и пристройками, поодаль приземисто-длинные коровники, свинарники, овчарники и курятники. Даже в глухую пору нет-нет и пилигнет багровым зрачком огонек лампы в чьем-то окошке, или сторож выберется на улку из избушки с фонарем и, раскачивая светлячок, заковыляет поглядеть: все ли ладно у коров или овечек, не прорылись ли опять волки через соломенную крышу?! И ты не одинок, и тебе веселее...
Но по правде сказать, страшно в одиночку очутиться и на берегу Маленького озера. В углу озера, откуда берегом начинаются сады - тополя, ветлы, березы и черемуха, - потонула перед войной средняя дочь дяди Левонтия, длинноногая Лизка. Тот угол самый глубокий: когда после гражданской войны озеро ушло однажды ночью, как сквозь землю провалилось, копали и возили юровчане песок на дорогу-большак. Вот и остались там ямы мужиков с ручками скрывало.
Но не столь мы утопленницы боялись. Самое страшное случилось весной сорок второго года, когда приехал после операции на глазах дядя Федор, не взятый на фронт по худому зрению. Он-то и сманил брата Кольшу и меня на озеро. Вода еще была студеным-студена, а рыба дуром валила к берегам, и сети можно легко поставить бродком.
- Чего зря Ивановым сетям гнить в чулане, - уговаривал он маму отпустить нас с ним. - Эвон карась пошел с глуби - вода всю ноченьку кипит!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34