Сразу забывает обо всем и начинает стонать: «Все берите, все без остатка, только не надо пилюль!» И вот такое надежное средство у него, у крутого Макса, забрали, забарабали, утырили, как у последнего лоха.
Ну, суки — люди! Никому нельзя верить! Ни к кому нельзя подходить с открытой душой. И будьте уверены, больше он рот не откроет, ушей не развесит. Доктор Калашников тоже лечит, мозги вправляет неплохо. Вы ещё только так сумеете убедиться в этом, господа ненаглядные!
Кто посмеет сказать, что Максим Чикин не думал?
Думают все, но каждый по-разному.
В этом и счастье и беда человечества.
Глубокие мысли Макса о людях, их коварстве и неблагодарности оборвались внезапно. Он заметил впереди лодку, вытащенную носом на прибрежный песок, человека, сидевшего на корме со спиннингом в руках. В кругу камней, выложенных очагом, теплился огонек костра.
«Ишь, рыбачек, — подумал Макс. — Знаем мы вас теперь, как облупленных».
Макс оставил мешок с деньгами в кустах, подхватил автомат поудобнее и направился к лодке.
Рыбак был веселый и добрый. Едва увидел Макса, он поднял руку вверх, как Ельцин, торжествующий победу над Россией.
— Прошу к нашему шалашу.
Здесь, вдали от всякого жилья, он ничего не боялся и даже не потянулся к ружью, которое лежало рядом. А если откуда-то и появился поблизости человек, то он такой же рыбак или охотник и его присутствие скрасит одиночество.
Рыбаку на вид было лет шестьдесят-семьдесят, но выглядел он достаточно свежо и бодро. Он окинул взглядом Макса и удивленно спросил:
— Что ж ты, касатик, гуляешь босиком?
Макс виновато улыбнулся.
— Так уж вышло. Оторвалась подметка, я башмаки и выкинул.
— Сколько ж ты босиком прошел?
— Даже не знаю. Может километров пятнадцать.
— Ладно, присаживайся к огоньку. Что-нибудь придумаем. У меня вроде в котомке кроссовки есть. Важно чтобы размером подошли.
— Не беспокойтесь, я перебьюсь.
— Как же это ты в наших краях оказался, солдат?
В вопросе угадывалось не подозрение, а откровенное любопытство.
— Спецназ. — Макс держался спокойно и уверенно. Старик был на берегу один и бояться его не приходилось. — Тест на выживание.
— Это как? — спросил старик. — Когда я срочную тянул, такого не было.
— Очень просто, отец. Выбросили нас в тайге с вертолета. Каждому дали свой маршрут. Задача — выйти к железной дороге.
— А-а, — протянул старик. — Видел я давеча тут вертолет. Еще подумал, что он тут кружит…
Сердце Макса тревожно сжалось: неужели это ищут его? Выходит, надо быть поосторожней.
— Значит до железки, — старик задумался. — Сколько ж это тебе телипать?
— Уже вторые сутки иду, — Макс на всякий случай сократил срок своего похода, чтобы не вызвать каких-либо подозрений.
— А как питание? Когда я служил, солдату горячее было положено ежедневно три раза.
— Спецназ, — повторил Макс ключевое слово. — На выживание — это значит на подножном корме.
— Какой же корм в тайге?
— Жить захочешь — найдешь. Змея, мышь…
— Тьфу ты! Как же можно мышь съесть?
— Жить захочешь — съешь. Важно дать ей остыть, чтобы со шкуры блохи и всякие насекомые поуходили.
— Сынок, а если я тебя покормлю? Это не нарушит ваших правил?
— Ни в коей мере. — Макс поощряюще улыбнулся. — Спецназ. Это значит обязан выжить, а уж как — командиров не касается.
— Я сейчас, — старик оживился. Полез в вещевой мешок. Достал полкирпича черного хлеба. Положил на банку, нарезал кусками. Потом вынул брусок сала, завернутый в белую тряпицу. Нарезал. Предложил. — Забей-ка, сынок, пыжа для начала. Червячка замори. А я пока ушицу сварганю.
— Да вы не беспокойтесь, — со скромностью, на которую был способен, сказал Макс. А сам, сдерживая дрожь в руках, положил шматок сала на хлеб и впился в него зубами. Подумал почти с нежностью: «Мне бы такого батю».
Что и говорить, родной батя у Макса был тот еще. Невысокий, жилистый, дерганый. Сам лысый, но лицо всегда выглядело сине-черным от мгновенно выраставшей щетины — брей её, не брей. Мужики в поселке звали Андрея Северьяновича «сучком». Но не от сучки, а от сучка, поскольку даже видавших виды сибиряков он поражал своим инструментом детопроизводства, который более походил на черенок малой саперной лопаты, чем на живой орган. Мужики старались попасть в баню в час, когда туда приходил Северьяныч: увидеть такое и охнуть от изумления все равно, что столичному театралу сходить на премьеру с любимым актером. Чтобы потом рассказывать любопытным об увиденном и ребром левой руки на локтевой кости правой отмерить фантастические размеры: «Во! Не видел бы сам — не поверил!»
Отцу его сучковатость доставляла одни неприятности. Мать ложиться с ним в постель отказалась сразу после рождения Максима. На упреки отца отвечала коротко: «Мне в инвалидки писаться не хочется». И они развелись, хотя в силу неразрешимости квартирного вопроса продолжали жить в одной квартире.
Стараясь снять с себя печальное заклятие воздержания, отец искал случайных партнерш, но вскоре в поселке женщины его стали бояться. Однажды, когда мать работала на текстильной фабрике в ночную смену, он привел в дом солидного веса и габаритов даму по имени Сима, которая приехала в гости к соседям из Новокузнецка. И тут произошел казус, который уже на другой день живо и с комментариями обсуждали в поселке.
Дама, которую пригласил отец, была веселой и до общения с мужиками охочей. Она с удовольствием приняла участие обязательной разогревочной прелюдии — с отцом они под строганину усидели бутылочку перцовки, подогрели желания и были готовы начать игру по серьезному. Но в самый ответственный момент дама углядела козыри отца и насмерть перепугалась. Она вывернулась из его рук, вскочила с постели.
— Погоди чуток, я в туалет.
Поскольку туалет типа сортир, как это предусмотрено правилами жизни в бараке, находился на улице, дама оделась и вылетела из комнаты. Почти час отец, томясь от неосуществленного желания, тщетно ждал новоявленную подругу. Потом забеспокоился. Он оделся и пошел на поиски. Не нашел. Расстроенный постучал к соседке.
— Кто? — спросила та из-за закрытой двери.
— Тата, это Чикин. Сима пропала. Вышла и её нет…
— Она у меня, — сообщила соседка. — А ты, Северьяныч, иди, иди.
— Пусть Сима выйдет.
— Я сказала — иди. Ты что, барбос, уконтропупить бабу решил? Она вон до сих пор дрожит от страха. Иди, иди…
Вскоре отец покинул поселок. Он завербовался в железнодорожную бригаду, ремонтировавшую пути Сибирской магистрали. Рабочие бригады обитали в товарных вагонах, переоборудованных под жилье. Основной контингент составляли женщины. Отец надеялся, что в обширном море холостячек и вдов он легко найдет кого-то для разрешения своих сексуальных проблем. Но уже через несколько месяцев по всей магистрали при появлении Сучка шел тревожный шорох:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Ну, суки — люди! Никому нельзя верить! Ни к кому нельзя подходить с открытой душой. И будьте уверены, больше он рот не откроет, ушей не развесит. Доктор Калашников тоже лечит, мозги вправляет неплохо. Вы ещё только так сумеете убедиться в этом, господа ненаглядные!
Кто посмеет сказать, что Максим Чикин не думал?
Думают все, но каждый по-разному.
В этом и счастье и беда человечества.
Глубокие мысли Макса о людях, их коварстве и неблагодарности оборвались внезапно. Он заметил впереди лодку, вытащенную носом на прибрежный песок, человека, сидевшего на корме со спиннингом в руках. В кругу камней, выложенных очагом, теплился огонек костра.
«Ишь, рыбачек, — подумал Макс. — Знаем мы вас теперь, как облупленных».
Макс оставил мешок с деньгами в кустах, подхватил автомат поудобнее и направился к лодке.
Рыбак был веселый и добрый. Едва увидел Макса, он поднял руку вверх, как Ельцин, торжествующий победу над Россией.
— Прошу к нашему шалашу.
Здесь, вдали от всякого жилья, он ничего не боялся и даже не потянулся к ружью, которое лежало рядом. А если откуда-то и появился поблизости человек, то он такой же рыбак или охотник и его присутствие скрасит одиночество.
Рыбаку на вид было лет шестьдесят-семьдесят, но выглядел он достаточно свежо и бодро. Он окинул взглядом Макса и удивленно спросил:
— Что ж ты, касатик, гуляешь босиком?
Макс виновато улыбнулся.
— Так уж вышло. Оторвалась подметка, я башмаки и выкинул.
— Сколько ж ты босиком прошел?
— Даже не знаю. Может километров пятнадцать.
— Ладно, присаживайся к огоньку. Что-нибудь придумаем. У меня вроде в котомке кроссовки есть. Важно чтобы размером подошли.
— Не беспокойтесь, я перебьюсь.
— Как же это ты в наших краях оказался, солдат?
В вопросе угадывалось не подозрение, а откровенное любопытство.
— Спецназ. — Макс держался спокойно и уверенно. Старик был на берегу один и бояться его не приходилось. — Тест на выживание.
— Это как? — спросил старик. — Когда я срочную тянул, такого не было.
— Очень просто, отец. Выбросили нас в тайге с вертолета. Каждому дали свой маршрут. Задача — выйти к железной дороге.
— А-а, — протянул старик. — Видел я давеча тут вертолет. Еще подумал, что он тут кружит…
Сердце Макса тревожно сжалось: неужели это ищут его? Выходит, надо быть поосторожней.
— Значит до железки, — старик задумался. — Сколько ж это тебе телипать?
— Уже вторые сутки иду, — Макс на всякий случай сократил срок своего похода, чтобы не вызвать каких-либо подозрений.
— А как питание? Когда я служил, солдату горячее было положено ежедневно три раза.
— Спецназ, — повторил Макс ключевое слово. — На выживание — это значит на подножном корме.
— Какой же корм в тайге?
— Жить захочешь — найдешь. Змея, мышь…
— Тьфу ты! Как же можно мышь съесть?
— Жить захочешь — съешь. Важно дать ей остыть, чтобы со шкуры блохи и всякие насекомые поуходили.
— Сынок, а если я тебя покормлю? Это не нарушит ваших правил?
— Ни в коей мере. — Макс поощряюще улыбнулся. — Спецназ. Это значит обязан выжить, а уж как — командиров не касается.
— Я сейчас, — старик оживился. Полез в вещевой мешок. Достал полкирпича черного хлеба. Положил на банку, нарезал кусками. Потом вынул брусок сала, завернутый в белую тряпицу. Нарезал. Предложил. — Забей-ка, сынок, пыжа для начала. Червячка замори. А я пока ушицу сварганю.
— Да вы не беспокойтесь, — со скромностью, на которую был способен, сказал Макс. А сам, сдерживая дрожь в руках, положил шматок сала на хлеб и впился в него зубами. Подумал почти с нежностью: «Мне бы такого батю».
Что и говорить, родной батя у Макса был тот еще. Невысокий, жилистый, дерганый. Сам лысый, но лицо всегда выглядело сине-черным от мгновенно выраставшей щетины — брей её, не брей. Мужики в поселке звали Андрея Северьяновича «сучком». Но не от сучки, а от сучка, поскольку даже видавших виды сибиряков он поражал своим инструментом детопроизводства, который более походил на черенок малой саперной лопаты, чем на живой орган. Мужики старались попасть в баню в час, когда туда приходил Северьяныч: увидеть такое и охнуть от изумления все равно, что столичному театралу сходить на премьеру с любимым актером. Чтобы потом рассказывать любопытным об увиденном и ребром левой руки на локтевой кости правой отмерить фантастические размеры: «Во! Не видел бы сам — не поверил!»
Отцу его сучковатость доставляла одни неприятности. Мать ложиться с ним в постель отказалась сразу после рождения Максима. На упреки отца отвечала коротко: «Мне в инвалидки писаться не хочется». И они развелись, хотя в силу неразрешимости квартирного вопроса продолжали жить в одной квартире.
Стараясь снять с себя печальное заклятие воздержания, отец искал случайных партнерш, но вскоре в поселке женщины его стали бояться. Однажды, когда мать работала на текстильной фабрике в ночную смену, он привел в дом солидного веса и габаритов даму по имени Сима, которая приехала в гости к соседям из Новокузнецка. И тут произошел казус, который уже на другой день живо и с комментариями обсуждали в поселке.
Дама, которую пригласил отец, была веселой и до общения с мужиками охочей. Она с удовольствием приняла участие обязательной разогревочной прелюдии — с отцом они под строганину усидели бутылочку перцовки, подогрели желания и были готовы начать игру по серьезному. Но в самый ответственный момент дама углядела козыри отца и насмерть перепугалась. Она вывернулась из его рук, вскочила с постели.
— Погоди чуток, я в туалет.
Поскольку туалет типа сортир, как это предусмотрено правилами жизни в бараке, находился на улице, дама оделась и вылетела из комнаты. Почти час отец, томясь от неосуществленного желания, тщетно ждал новоявленную подругу. Потом забеспокоился. Он оделся и пошел на поиски. Не нашел. Расстроенный постучал к соседке.
— Кто? — спросила та из-за закрытой двери.
— Тата, это Чикин. Сима пропала. Вышла и её нет…
— Она у меня, — сообщила соседка. — А ты, Северьяныч, иди, иди.
— Пусть Сима выйдет.
— Я сказала — иди. Ты что, барбос, уконтропупить бабу решил? Она вон до сих пор дрожит от страха. Иди, иди…
Вскоре отец покинул поселок. Он завербовался в железнодорожную бригаду, ремонтировавшую пути Сибирской магистрали. Рабочие бригады обитали в товарных вагонах, переоборудованных под жилье. Основной контингент составляли женщины. Отец надеялся, что в обширном море холостячек и вдов он легко найдет кого-то для разрешения своих сексуальных проблем. Но уже через несколько месяцев по всей магистрали при появлении Сучка шел тревожный шорох:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46