— Не зашибут? — спросил он насмешливо.
— Не зашибут, — с вызовом произнес я. Следил он за моими успехами полгода. Потом подозвал к себе после тренировки. Мы присели на лавку в гулком пустом спортзале, И он сказал;
— Э, пацан, тебе надо заканчивать с баскетболом.
— Я не гожусь? — мне хотелось расплакаться, но еще больше хотелось надерзить, хотя это желание было нереальным. Тренеру никто никогда не дерзил. Почему-то это всем казалось невозможным, хотя он никого никогда не запугивал.
— Может, и годишься… Но, пойми, Тим, это не лучшая стезя в жизни — бить по мячу. Что это дает?
— Ну… — я напрягся. Мне казалось, что надо мной издеваются. Что тренер просто хочет вышибить меня из команды, показав мою никчемность, от чего я начинал заводиться. Мне хотелось доказать, что он не прав. Что быстрота и точность движений заменит рост.
— В том-то и дело, что «ну». Ты только научишься бить по мячу и приобретешь кое-какие физические данные… А к чему должен стремиться человек?
— К тому, чтобы попасть в сборную.
— И всю жизнь бить по мячу, а потом вспоминать в компании за бутылкой, как ты ездил по всему миру и бил по мячу, — усмехнулся он.
Меня такая перспектива вполне устраивала. Тем более сам тренер неоднократно говорил, что это самое главное. И у меня не было оснований ему не верить.
— Эх, — он вздохнул. — Человек, Тим, должен стремиться к совершенству. Тела и духа. Так?
— Так, — промямлил я не особенно уверенно, так как в ту пору, в четырнадцать лет, меньше всего думал о совершенстве,
— Человек должен стремиться к тому, чтобы идти по своему пути, А доказывая всем, что ты не заморыш, каким кажешься, ты всю жизнь переведешь на ерунду.
Я покраснел, как рак, заживо сваренный в кастрюле для удовлетворения чьей-то гастрономической прихоти. Мне стало обидно. И во мне начал пробуждаться приступ моего знаменитого упрямства.
— Завтра останешься после тренировки. Посмотрим, на что ты способен, — сказал тренер.
Я, конечно, остался. Он поставил меня по стойке смирно. Отошел на два шага… Он ничего не делал.
Только провел за моей спиной по воздуху ладонью. И спросил:
— Ты чувствуешь? — Что чувствую?
— Я тебя спрашиваю, что ты чувствуешь? Я передернул плечами и неуверенно сказал;
— Кажется, что кожу слегка колят иголочками,
— Так, ясно… Ну что, будешь учиться?
— Чему?
— Жить и выживать.
— Буду, — вдруг сказал я.
Мастер Вагнер был немножко циник, любил приложиться к бутылке самогона, больше он ничего не признавал, обладал просто гигантской скрытой энергией, а заодно и истинной мудростью, которая, не прикрываясь словами, проникает в самую суть предмета. И учил меня всему, что нужно для выживания.
— Люблю я тебя, стервеца, — говаривал он, прохаживаясь бамбуковой палкой по моим ногам, когда те начинали дрожать после четвертого часа стояния на носках.
Он не утруждал меня теорией.
— А, сам все поймешь, где энергия «Ци», а где не «Ци». Главное, делай, что я говорю.
Иногда он меланхолично жевал мухоморы, говоря, что его бессмертная душа отлетает в астрал. Может, и отлетала, поскольку делал он невероятное.
Тогда моден был Восток. И я напрягал его вопросами:
— Что такое нирвана?.. Что такое законы Воина? Что такое путь самурая?
— Охота над такой чепухой голову ломать? Стойка! Что он собой представлял? Мастер и Мастер. Мало кто знал, что редкий чемпион мира выстоит против него больше минуты. Иногда мне казалось, что он вообще с иной планеты. Однажды я и задал ему прямо этот вопрос.
— Охренел, сынок?… В стойку «пьяного шахтера», — приказал он.
Это такая стойка, когда ты должен завязать себя узлом, сверху донизу. Нормальному человеку такое не под силу. Но, как он говорил, ученик Мастера должен быть побольше, чем человек…
У него на все были свои названия. Удар «Король пивнушки». Комбинация «Курская дуга». «Стойка пьяного шахтера».
Он, кстати, приучил меня читать философов.
— Чем по киношкам шататься, лучше ума набирайся, — с такими словами он дал мне том Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Естественно, я там ничего не понял, но из упрямства у меня появилось желание понять…
Я увлекся воспоминаниями. Все, хватит расслабляться.
И потянулся к телефону…
Когда назначаешь встречу человеку, оказывающему тебе конфиденциальное содействие, лучше использовать какие-нибудь трюки. Арсенал их за историю спецслужб накоплен немаленький. Тут и пароли, и метки, и зашифрованные послания, и тайники — чего только не достигла мысль в стремлении человека оказаться хитрее других. Развитие средств связи во многом упростило этот процесс. Теперь я спокойно могу сбросить на пейджер адресату дурацкое сообщение, в котором на деле будет закодированные время и порядок встречи.
Так я и сделал. Получил ответную галиматью, означавшую согласие, но вместе с тем просьбу сдвинуть встречу на час. Что ж, пойдет…
Мы встретились внизу на станции метро «Павелецкая». Точнее, я встретил его. Он меня даже не заметил — значит, маскарад, который я нацепил, обманул его.
Его массивная фигура величаво поплыла по залу к эскалатору. Семеныч — это сто кило веса, морда уставшего бульдога, меленькие глазки. Сегодня он в милицейской форме, на крутых плечах подполковничьи погоны.
Как положено, я потаскался за ним минут двадцать по городу, чтобы посмотреть, не ведется ли за ним наблюдение. Потом по сотовому прозвонил, послал еще одно сообщение на пейджер. «Позвони туда-то по такому-то телефону». Нет такого телефона. Это номер дома и адрес, где во дворике мы мирно встретимся. Зато я знаю, что он не брякнул врагу о нашей встрече. Правда, если он решил меня продать, то найдет способ вывести на меня противника. Но это будет куда труднее, и у меня будет куда больше шансов.
Семеныч на эти предосторожности всегда забористо матерился — «играешь тут, етить твою мать, в шпионов». Где-то он прав. Вся жизнь игра. Мир — театр, а люди в нем — актеры, как говаривал Шекспир. Вот только игры бывают безопасные и опасные. Я игрок в игры опасные. И в этих играх, если неукоснительно соблюдать определенные правила, шанс выиграть жизнь резко повышается.
Он устроился на скамеечке в тенистом дворике сталинского дома. Я подошел и присел рядом.
— Фу, духота, — шея его покраснела, он отдувался, расстегнув сдавливающий его воротник.
— Есть немного, — согласился я.
— Погода меняется… Постоянно меняется погода, И у меня от этого ломит кости, — пожаловался Семеныч, относившийся к числу людей, которые искренне обижаются на погоду. — Вообще на Земле творится черт знает что. Погода скачет. Мясо заражено. Пингвины дохнут. Конец света скоро, — он вздохнул и вытер лицо платком.
— С чего взял? — поинтересовался я.
— Говорят.
— Кто говорит?
— По телевизору говорят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73