— А потом куда-то, кажется, несли...
— Нет, меня интересуют более ранние события.
— К сожалению, я помню все-все-все. Каждую мерзкую подробность, — прерывисто вздохнула она.
— Встань.
— Что?
— Посмотри, все ли у тебя в порядке, — хмуро посоветовал он.
— А разве нет? — притворно удивилась она.
Он поднялся с кресла и, уже подойдя к двери, напоследок сообщил:
— Ванная — прямо по коридору. Если захочешь, можешь взять махровый халат, он висит на двери. Твоя сумочка на туалетном столике. Я буду на кухне.
Девушка осталась одна — грязная, мокрая, до сих пор окончательно не пришедшая в себя, с чашкой этого чертового шоколада на коленях.
Не слишком-то ее спаситель разговорчив, черт подери! Но он явно что-то знает и готов рассказать. Так что держи себя в руках, Сьюзан, и не пренебрегай хорошими советами, если не хочешь, чтобы тебя держали за какую-нибудь салемскую ведьму!
Право, ради эдакого мужчины стоит и постараться!
Она спрыгнула с кровати, и тотчас от слабости ноги ее едва не подкосились. Выждав несколько секунд и привыкнув к вертикальному положению, она медленно пошла в ванную, не забыв прихватить с собой чашку с шоколадом.
Квартира, где она сейчас находилась, была обставлена весьма прилично, хотя, может, и несколько стандартно, напоминая дорогое, но временное пристанище. Задержавшись у окна, Сьюзан без труда определила, что дом расположен в районе Голд Коуст.
Она с наслаждением сбросила мокрую одежду и внимательно осмотрела свои болячки, после чего, пустив максимально горячую воду, залезла под душ.
Прическа была испорчена совершенно. Поэтому девушка ограничилась лишь тем, что насухо вытерла волосы мохнатым полотенцем, взбила их и затем из того же полотенца соорудила на голове некое подобие пышной чалмы.
Махровый халат почему-то ее рассмешил. Вероятно, потому, что она всегда, если вдруг доводилось облачаться в подобные одеяния, ощущала себя каким-то гномиком-недоростком. Запахнув на груди халат, она туго затянулась поясом.
Из зеркала на нее теперь и впрямь смотрела сущая девчонка, едва вступившая в отчаянный переходный возраст.
Ну и пусть! Не все ли равно, в каком виде она предстанет сейчас перед «великаном». Не для того же он спасал ее, чтобы затем сидеть и таращить на нее глаза!
Такие мужчины умеют заниматься и более разумными делами...
Войдя в кухню, Сьюзан с порога заявила:
— Ну вот, я в полном порядке. Благодарю вас. Вы и вправду... то есть — вы были очень любезны. Но мы совершенно не знакомы. Давайте...
Болан поднял на нее усталые глаза. Голос его звучал мягко и чуточку печально:
— Я знаю, кто ты, Сьюзан. Но этого мало. Мне нужно знать, что ты из себя представляешь?
— Мы в равном положении, супермен. Я знаю, что вы из себя представляете. Но я хочу знать, кто вы.
Он посмотрел на нее долгим, ничего не выражающим взглядом. Затем отчетливо произнес:
— Я — Мак Болан.
— Боже мой! — слабо вскрикнула она, искренне желая снова очутиться в утлой лодчонке, которую шторм несет неведомо куда.
Глава 4
Война Мака Болана против мафии долгое время была темой передовиц в газетах всего мира. Самому Болану посвящались специальные программы теленовостей и аналитические статьи в наиболее респектабельных журналах. В ряде книг, как толковых, так и не очень, подробно освещались всевозможные его подвиги. Лишь кино оставалось пока в стороне, но и его скорое приобщение к «проблеме Болана» было предопределено всем ходом событий, Болан сделался в некотором роде легендой, символом своего времени. Но подобная шумиха вокруг его имени, казалось, совершенно не впечатляла самого Палача. Для большинства обывателей он по-прежнему сохранял скорее черты некоего мифического существа, нежели реального человека. Даже враги судили о нем не столько на основании личного знакомства, сколько по образу, сформированному средствами массовой информации. Очень немногие живые мафиози могли дать конкретное описание этого человека, не прибегая к расхожим трафаретным формулировкам. Существовала, наверное, целая дюжина «достоверных» описаний Болана, но ни одно из них не соответствовало действительности — в лучшем случае, каждое содержало несколько более или менее достоверных деталей, тогда как все остальное было из области явной фантазии. В самом начале войны Болан прибегнул к пластической операции, в результате чего обращение к его прежним фотографиям стало делом бессмысленным. К тому же мафиози допустили непростительный промах, уничтожив хирурга, который оперировал Палача. Таким образом, мир потерял единственного свидетеля, знавшего подлинное лицо Болана.
Немалое значение имело и искусство Мака «входить в роль» — иными словами, его уникальная способность не только полностью психологически адаптироваться к новым, а подчас и вовсе немыслимым обстоятельствам, но и как бы физически перевоплощаться, не прибегая, впрочем, ни к каким особенным трюкам. Он словно гипнотизировал людей, создавая у них иллюзию своей абсолютной безобидности и даже незащищенности.
«Глаза и уши — простые инструменты, — объяснил он однажды своему другу. — Они, конечно, передают то, что есть. Но воспринимает разум. Я не разыгрываю спектакля для глаз и ушей. Я разыгрываю спектакль для разума».
Как всегда случается с людьми, ставшими легендой еще при жизни, в обществе вокруг Болана развернулась горячая полемика. Некоторые восхищались им самим и его поступками. Другие искренне возмущались всей его незаконной деятельностью, усматривая в ней подрыв моральных и социальных устоев общества. Третьих забавляло и даже развлекало осознание того, что на свете существует некий парень, который способен вот так запросто и при этом очень эффектно громить преступный мир. А кто-то, но таких было явное меньшинство, без помпы и от всей души каждый день зажигал за Болана свечку. Как Лео Таррин, например.
Всю эту палитру отношений к себе Болан не то чтобы игнорировал, но не придавал ей никакого значения. Он занимался раз и навсегда избранным делом, выполняя его в меру собственного разумения и мастерства, и каждый вправе был воспринимать и оценивать это, как ему вздумается.
Впрочем, будучи стопроцентно нормальным человеком, Болан не мог равнодушно относиться к прекрасному полу. И потому реакция дам на него, Мака, лично, а не на то, чем он занимался, его весьма волновала. Вот почему Болан был даже несколько шокирован, когда обнаружил, что Сьюзан Лэндри видит в нем чуть ли не монстра.
Едва он представился, девушка словно съежилась внутренне, окаменела, — было такое впечатление, что она вот-вот опять впадет в состояние транса. Но затем ее голубые глаза вспыхнули каким-то торжествующим холодным огнем. Она сдернула полотенце с головы и звонко выкрикнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Нет, меня интересуют более ранние события.
— К сожалению, я помню все-все-все. Каждую мерзкую подробность, — прерывисто вздохнула она.
— Встань.
— Что?
— Посмотри, все ли у тебя в порядке, — хмуро посоветовал он.
— А разве нет? — притворно удивилась она.
Он поднялся с кресла и, уже подойдя к двери, напоследок сообщил:
— Ванная — прямо по коридору. Если захочешь, можешь взять махровый халат, он висит на двери. Твоя сумочка на туалетном столике. Я буду на кухне.
Девушка осталась одна — грязная, мокрая, до сих пор окончательно не пришедшая в себя, с чашкой этого чертового шоколада на коленях.
Не слишком-то ее спаситель разговорчив, черт подери! Но он явно что-то знает и готов рассказать. Так что держи себя в руках, Сьюзан, и не пренебрегай хорошими советами, если не хочешь, чтобы тебя держали за какую-нибудь салемскую ведьму!
Право, ради эдакого мужчины стоит и постараться!
Она спрыгнула с кровати, и тотчас от слабости ноги ее едва не подкосились. Выждав несколько секунд и привыкнув к вертикальному положению, она медленно пошла в ванную, не забыв прихватить с собой чашку с шоколадом.
Квартира, где она сейчас находилась, была обставлена весьма прилично, хотя, может, и несколько стандартно, напоминая дорогое, но временное пристанище. Задержавшись у окна, Сьюзан без труда определила, что дом расположен в районе Голд Коуст.
Она с наслаждением сбросила мокрую одежду и внимательно осмотрела свои болячки, после чего, пустив максимально горячую воду, залезла под душ.
Прическа была испорчена совершенно. Поэтому девушка ограничилась лишь тем, что насухо вытерла волосы мохнатым полотенцем, взбила их и затем из того же полотенца соорудила на голове некое подобие пышной чалмы.
Махровый халат почему-то ее рассмешил. Вероятно, потому, что она всегда, если вдруг доводилось облачаться в подобные одеяния, ощущала себя каким-то гномиком-недоростком. Запахнув на груди халат, она туго затянулась поясом.
Из зеркала на нее теперь и впрямь смотрела сущая девчонка, едва вступившая в отчаянный переходный возраст.
Ну и пусть! Не все ли равно, в каком виде она предстанет сейчас перед «великаном». Не для того же он спасал ее, чтобы затем сидеть и таращить на нее глаза!
Такие мужчины умеют заниматься и более разумными делами...
Войдя в кухню, Сьюзан с порога заявила:
— Ну вот, я в полном порядке. Благодарю вас. Вы и вправду... то есть — вы были очень любезны. Но мы совершенно не знакомы. Давайте...
Болан поднял на нее усталые глаза. Голос его звучал мягко и чуточку печально:
— Я знаю, кто ты, Сьюзан. Но этого мало. Мне нужно знать, что ты из себя представляешь?
— Мы в равном положении, супермен. Я знаю, что вы из себя представляете. Но я хочу знать, кто вы.
Он посмотрел на нее долгим, ничего не выражающим взглядом. Затем отчетливо произнес:
— Я — Мак Болан.
— Боже мой! — слабо вскрикнула она, искренне желая снова очутиться в утлой лодчонке, которую шторм несет неведомо куда.
Глава 4
Война Мака Болана против мафии долгое время была темой передовиц в газетах всего мира. Самому Болану посвящались специальные программы теленовостей и аналитические статьи в наиболее респектабельных журналах. В ряде книг, как толковых, так и не очень, подробно освещались всевозможные его подвиги. Лишь кино оставалось пока в стороне, но и его скорое приобщение к «проблеме Болана» было предопределено всем ходом событий, Болан сделался в некотором роде легендой, символом своего времени. Но подобная шумиха вокруг его имени, казалось, совершенно не впечатляла самого Палача. Для большинства обывателей он по-прежнему сохранял скорее черты некоего мифического существа, нежели реального человека. Даже враги судили о нем не столько на основании личного знакомства, сколько по образу, сформированному средствами массовой информации. Очень немногие живые мафиози могли дать конкретное описание этого человека, не прибегая к расхожим трафаретным формулировкам. Существовала, наверное, целая дюжина «достоверных» описаний Болана, но ни одно из них не соответствовало действительности — в лучшем случае, каждое содержало несколько более или менее достоверных деталей, тогда как все остальное было из области явной фантазии. В самом начале войны Болан прибегнул к пластической операции, в результате чего обращение к его прежним фотографиям стало делом бессмысленным. К тому же мафиози допустили непростительный промах, уничтожив хирурга, который оперировал Палача. Таким образом, мир потерял единственного свидетеля, знавшего подлинное лицо Болана.
Немалое значение имело и искусство Мака «входить в роль» — иными словами, его уникальная способность не только полностью психологически адаптироваться к новым, а подчас и вовсе немыслимым обстоятельствам, но и как бы физически перевоплощаться, не прибегая, впрочем, ни к каким особенным трюкам. Он словно гипнотизировал людей, создавая у них иллюзию своей абсолютной безобидности и даже незащищенности.
«Глаза и уши — простые инструменты, — объяснил он однажды своему другу. — Они, конечно, передают то, что есть. Но воспринимает разум. Я не разыгрываю спектакля для глаз и ушей. Я разыгрываю спектакль для разума».
Как всегда случается с людьми, ставшими легендой еще при жизни, в обществе вокруг Болана развернулась горячая полемика. Некоторые восхищались им самим и его поступками. Другие искренне возмущались всей его незаконной деятельностью, усматривая в ней подрыв моральных и социальных устоев общества. Третьих забавляло и даже развлекало осознание того, что на свете существует некий парень, который способен вот так запросто и при этом очень эффектно громить преступный мир. А кто-то, но таких было явное меньшинство, без помпы и от всей души каждый день зажигал за Болана свечку. Как Лео Таррин, например.
Всю эту палитру отношений к себе Болан не то чтобы игнорировал, но не придавал ей никакого значения. Он занимался раз и навсегда избранным делом, выполняя его в меру собственного разумения и мастерства, и каждый вправе был воспринимать и оценивать это, как ему вздумается.
Впрочем, будучи стопроцентно нормальным человеком, Болан не мог равнодушно относиться к прекрасному полу. И потому реакция дам на него, Мака, лично, а не на то, чем он занимался, его весьма волновала. Вот почему Болан был даже несколько шокирован, когда обнаружил, что Сьюзан Лэндри видит в нем чуть ли не монстра.
Едва он представился, девушка словно съежилась внутренне, окаменела, — было такое впечатление, что она вот-вот опять впадет в состояние транса. Но затем ее голубые глаза вспыхнули каким-то торжествующим холодным огнем. Она сдернула полотенце с головы и звонко выкрикнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36