Глеб остановил ее и насильно вложил в ладонь шоколад.
– Что вы с нашей девчонкой делаете? – нахально смотря в глаза Глебу, воскликнула продавщица. – Она ж совсем ополоумела.
– А что я делаю?
– А то, что приезжаете такие столичные да кудрявые! Наши-то мужики давно как звери ходят, а вы небось и одеколоном душитесь?
– После бритья. А разве нельзя?! – Глеб не понимал эту бабу, губы которой расплылись в непристойной улыбке.
– Прячьте его подальше. Мужики узнают – выпьют!
Потом он увидел девочку в сопках. Она брела по склону и складывала черноголовики в холщовую сумку.
Находясь от нее метрах в ста, Донской крикнул:
– Вероника! – и помахал рукой. Девочка подняла голову и уставилась на него.
– Только не убегай, – сказал он, приближаясь к ней. – Я же не лесной разбойник!
– А что, они тут есть? – пролепетала Вероника хрипловатым голоском.
– Тут нет. В лесу – есть!
– В лесу, – пропела она. – Я видела лес на картинке. Там сова, волк, лиса… И еще бабка с длинным носом.
– Баба Яга? – улыбнулся Глеб.
– Да, – покачала головой Вероника и вдруг улыбнулась. – Я лучше здесь буду жить. Вы видели море?
– Видел.
– А я не видела, – сказала Вероника. – Не успела. Папа хотел взять меня на вездеходе к морю. Наше море называется Ледовитый океан. Но он умер. Море – это когда много воды?
– Да. Там еще чайки и пароходы.
– И все?
– Нет. Еще оно шумит. – Глеб был озадачен: ему хотелось знать, как живет эта девочка. – У тебя есть мама? – тихо спросил он.
– Да, – вздохнула девочка и замолчала.
– Разве тебе с мамой плохо? – осторожно спросил Глеб.
– Маме со мной плохо. Она все время плачет и лежит. Она уже давно больная, после того, как умер папа. Сначала она кричала на папу и бросала в него тарелки, а когда он умер, заболела.
– Почему твоя мама не едет на Материк? И на что вы тут живете? У вас есть деньги?
– Дядя Илья дает деньги и консервы. Он мне и маме много подарков дарит, но мама все его подарки выбрасывает… Она говорит, что дядя Илья погубил папу. Но это неправда. Папа сам умер. Сначала лежал, а потом заснул – и все.
В поселок они вернулись вместе.
Глеб проводил Веронику до барака и вошел вместе с ней внутрь затхлого жилища: хотел взглянуть на мать девочки. Он почему-то испытывал смутную тревогу. Однако Вероника попросила его не входить в комнату, где лежала мать.
На подоконнике, рядом с пластмассовой куклой, Глеб заметил половину шоколадки, ту самую.
– Ты не ешь шоколад? – растерянно улыбнулся он.
Вероника посмотрела на него широко раскрытыми глазами, губы ее приоткрылись – она хотела что-то сказать, но так и не произнесла ни слова…
Больше он не видел Веронику: она перестала приходить к буровой. Он не встречал ее ни в столовой, ни в поселке, хотя всегда норовил пройти мимо барака, где она жила.
Через полтора месяца Глеб с рюкзаком за плечами стоял у вертолета. Через несколько минут он улетал: нужно было успеть на вечерний самолет до Москвы.
Буровики провожали его. Громко хохоча, жали руки, протягивали письма, которые уже вечером могли отправиться на Материк. Глеб чего-то ждал. Остальные пассажиры, в том числе и начальник экспедиции, уже сели в вертолет.
Винт раскручивался, буровики понемногу расходились. Уже поставив ногу на ступеньку, Глеб обернулся и увидел Веронику. Она стояла у ближайшего барака и, спрятав руки за спину, смотрела на него.
– Я сейчас! – крикнул он и, бросив рюкзак в вертолет, побежал к Веронике.
Девочка не двигалась. Глеб подбежал к ней и протянул маленькую раковину. Черноморский рапан.
– Поднеси к уху и услышишь море! – Глеб положил руку на плечо Веронике. – Ну, прощай! Станешь большая, поезжай в Москву учиться. Выучишься на специалиста, возьму тебя к себе на работу!
Вероника подняла на него свои по-взрослому грустные глаза, губы ее искривились.
– А вы не могли бы взять меня с собой? – прошептала она и достала из-за спины авоську с вещами.
– Как же я возьму тебя? А твоя мама?
– Мама умерла. – Девочка с надеждой смотрела на Глеба.
– Оставь ребенка в покое! – крикнул из вертолета начальник экспедиции. – Улетаем!
– Но она осталась совсем одна! – закричал Донской.
– О ней есть кому позаботиться! – раздраженно рявкнули ему.
Глеб повернулся к Веронике. Обеими руками вцепившись ему в рукав куртки, она смотрела на Донского во все глаза, не смахивая слез. Нагнувшись, он неловко поцеловал ее в темя, потом положил ладонь на ее вздрагивающую голову и пробормотал:
– Не плачь, я еще прилечу. Вот увидишь…
В Поселке, где он дожидался ночного рейса, к нему ни с того ни с сего пристали двое буровиков и в кровь избили его.
Всю дорогу до Москвы он думал о том, как на следующий год прилетит с подарками для Вероники, но, спускаясь по трапу на московскую землю, вспомнил, что у него есть прекрасное предложение поработать в другом конце земли. Вспомнил и грустно улыбнулся. «Надеюсь, о девочке там позаботятся!» – успокаивал он себя, садясь в поезд Москва–Ленинград с бутылкой водки в кармане.
23
Все пути в Промзону оказались перекрыты. Бармин уже успел избавиться от обреза и кошки и теперь чувствовал себя гораздо уверенней. Конечно, стоило поскорей расстаться и с этим нарушителем общественного порядка, который сполна получил за свою услугу, но доходяга мог в любую минуту угодить в лапы патруля и расколоться: рассказать о странном заказе.
– Я – Бармин, по профессии водила. Здесь проездом. А тебя, чучело, как величать? – спросил Бармин тяжело дышащего доходягу, когда они спустились в грязное заведение, где за алюминиевыми столами, заваленными немытой посудой и хлебными крошками, отдыхали после трудового дня мастера и бригадиры из Промзоны.
– Эдик. Артист!
– Больших и Малых театров?
– Нет, только Буферной зоны. А вообще-то я артист эстрады и здесь, на Объекте, оказался случайно. Да и в Заполярье тоже… Отстал от концертной труппы.
– Опоздал на самолет? – усмехнулся Бармин.
– Это смешно, но именно так и было. Слишком увлекся местным гостеприимством. Водка, коньяк, шампанское, восхищенные взгляды «товарищей жителей Крайнего Севера». Ты знаешь, что такое людская любовь и слава? Что такое толпа поклонников? Ах, как сладко ощущать себя кумиром толпы! Поклонение масс – это бальзам для израненной души артиста! Я раз десять пытался сесть на самолет, но всякий раз, прежде чем объявляли посадку, я уже был в свободном полете. Обожающие меня северяне не давали мне просыхать. С утра – Везувий в животе и небо с овчинку, потом – «лечение», а к вечеру сольный концерт маэстро в какой-нибудь закусочной по имени «Ресторан», концерт, переходящий в праздник до полной потери пульса. Так продолжалось примерно полгода. Но вскоре население ко мне привыкло, и я собрался вернуться в свою областную филармонию, но в самолет меня бесплатно не пустили… Тогда я поехал на ближайшее месторождение – подзаработать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
– Что вы с нашей девчонкой делаете? – нахально смотря в глаза Глебу, воскликнула продавщица. – Она ж совсем ополоумела.
– А что я делаю?
– А то, что приезжаете такие столичные да кудрявые! Наши-то мужики давно как звери ходят, а вы небось и одеколоном душитесь?
– После бритья. А разве нельзя?! – Глеб не понимал эту бабу, губы которой расплылись в непристойной улыбке.
– Прячьте его подальше. Мужики узнают – выпьют!
Потом он увидел девочку в сопках. Она брела по склону и складывала черноголовики в холщовую сумку.
Находясь от нее метрах в ста, Донской крикнул:
– Вероника! – и помахал рукой. Девочка подняла голову и уставилась на него.
– Только не убегай, – сказал он, приближаясь к ней. – Я же не лесной разбойник!
– А что, они тут есть? – пролепетала Вероника хрипловатым голоском.
– Тут нет. В лесу – есть!
– В лесу, – пропела она. – Я видела лес на картинке. Там сова, волк, лиса… И еще бабка с длинным носом.
– Баба Яга? – улыбнулся Глеб.
– Да, – покачала головой Вероника и вдруг улыбнулась. – Я лучше здесь буду жить. Вы видели море?
– Видел.
– А я не видела, – сказала Вероника. – Не успела. Папа хотел взять меня на вездеходе к морю. Наше море называется Ледовитый океан. Но он умер. Море – это когда много воды?
– Да. Там еще чайки и пароходы.
– И все?
– Нет. Еще оно шумит. – Глеб был озадачен: ему хотелось знать, как живет эта девочка. – У тебя есть мама? – тихо спросил он.
– Да, – вздохнула девочка и замолчала.
– Разве тебе с мамой плохо? – осторожно спросил Глеб.
– Маме со мной плохо. Она все время плачет и лежит. Она уже давно больная, после того, как умер папа. Сначала она кричала на папу и бросала в него тарелки, а когда он умер, заболела.
– Почему твоя мама не едет на Материк? И на что вы тут живете? У вас есть деньги?
– Дядя Илья дает деньги и консервы. Он мне и маме много подарков дарит, но мама все его подарки выбрасывает… Она говорит, что дядя Илья погубил папу. Но это неправда. Папа сам умер. Сначала лежал, а потом заснул – и все.
В поселок они вернулись вместе.
Глеб проводил Веронику до барака и вошел вместе с ней внутрь затхлого жилища: хотел взглянуть на мать девочки. Он почему-то испытывал смутную тревогу. Однако Вероника попросила его не входить в комнату, где лежала мать.
На подоконнике, рядом с пластмассовой куклой, Глеб заметил половину шоколадки, ту самую.
– Ты не ешь шоколад? – растерянно улыбнулся он.
Вероника посмотрела на него широко раскрытыми глазами, губы ее приоткрылись – она хотела что-то сказать, но так и не произнесла ни слова…
Больше он не видел Веронику: она перестала приходить к буровой. Он не встречал ее ни в столовой, ни в поселке, хотя всегда норовил пройти мимо барака, где она жила.
Через полтора месяца Глеб с рюкзаком за плечами стоял у вертолета. Через несколько минут он улетал: нужно было успеть на вечерний самолет до Москвы.
Буровики провожали его. Громко хохоча, жали руки, протягивали письма, которые уже вечером могли отправиться на Материк. Глеб чего-то ждал. Остальные пассажиры, в том числе и начальник экспедиции, уже сели в вертолет.
Винт раскручивался, буровики понемногу расходились. Уже поставив ногу на ступеньку, Глеб обернулся и увидел Веронику. Она стояла у ближайшего барака и, спрятав руки за спину, смотрела на него.
– Я сейчас! – крикнул он и, бросив рюкзак в вертолет, побежал к Веронике.
Девочка не двигалась. Глеб подбежал к ней и протянул маленькую раковину. Черноморский рапан.
– Поднеси к уху и услышишь море! – Глеб положил руку на плечо Веронике. – Ну, прощай! Станешь большая, поезжай в Москву учиться. Выучишься на специалиста, возьму тебя к себе на работу!
Вероника подняла на него свои по-взрослому грустные глаза, губы ее искривились.
– А вы не могли бы взять меня с собой? – прошептала она и достала из-за спины авоську с вещами.
– Как же я возьму тебя? А твоя мама?
– Мама умерла. – Девочка с надеждой смотрела на Глеба.
– Оставь ребенка в покое! – крикнул из вертолета начальник экспедиции. – Улетаем!
– Но она осталась совсем одна! – закричал Донской.
– О ней есть кому позаботиться! – раздраженно рявкнули ему.
Глеб повернулся к Веронике. Обеими руками вцепившись ему в рукав куртки, она смотрела на Донского во все глаза, не смахивая слез. Нагнувшись, он неловко поцеловал ее в темя, потом положил ладонь на ее вздрагивающую голову и пробормотал:
– Не плачь, я еще прилечу. Вот увидишь…
В Поселке, где он дожидался ночного рейса, к нему ни с того ни с сего пристали двое буровиков и в кровь избили его.
Всю дорогу до Москвы он думал о том, как на следующий год прилетит с подарками для Вероники, но, спускаясь по трапу на московскую землю, вспомнил, что у него есть прекрасное предложение поработать в другом конце земли. Вспомнил и грустно улыбнулся. «Надеюсь, о девочке там позаботятся!» – успокаивал он себя, садясь в поезд Москва–Ленинград с бутылкой водки в кармане.
23
Все пути в Промзону оказались перекрыты. Бармин уже успел избавиться от обреза и кошки и теперь чувствовал себя гораздо уверенней. Конечно, стоило поскорей расстаться и с этим нарушителем общественного порядка, который сполна получил за свою услугу, но доходяга мог в любую минуту угодить в лапы патруля и расколоться: рассказать о странном заказе.
– Я – Бармин, по профессии водила. Здесь проездом. А тебя, чучело, как величать? – спросил Бармин тяжело дышащего доходягу, когда они спустились в грязное заведение, где за алюминиевыми столами, заваленными немытой посудой и хлебными крошками, отдыхали после трудового дня мастера и бригадиры из Промзоны.
– Эдик. Артист!
– Больших и Малых театров?
– Нет, только Буферной зоны. А вообще-то я артист эстрады и здесь, на Объекте, оказался случайно. Да и в Заполярье тоже… Отстал от концертной труппы.
– Опоздал на самолет? – усмехнулся Бармин.
– Это смешно, но именно так и было. Слишком увлекся местным гостеприимством. Водка, коньяк, шампанское, восхищенные взгляды «товарищей жителей Крайнего Севера». Ты знаешь, что такое людская любовь и слава? Что такое толпа поклонников? Ах, как сладко ощущать себя кумиром толпы! Поклонение масс – это бальзам для израненной души артиста! Я раз десять пытался сесть на самолет, но всякий раз, прежде чем объявляли посадку, я уже был в свободном полете. Обожающие меня северяне не давали мне просыхать. С утра – Везувий в животе и небо с овчинку, потом – «лечение», а к вечеру сольный концерт маэстро в какой-нибудь закусочной по имени «Ресторан», концерт, переходящий в праздник до полной потери пульса. Так продолжалось примерно полгода. Но вскоре население ко мне привыкло, и я собрался вернуться в свою областную филармонию, но в самолет меня бесплатно не пустили… Тогда я поехал на ближайшее месторождение – подзаработать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136