это были человеческие голоса, поющие песню.
Нам с Минни звезды морские светили.
Обняв ее крепко, целуя в ушко,
О, что за ночи я проводил там
В ее бунгало на дне морском.
Мортон смерил Кайзера ледяным взглядом.
— Что это еще за фокусы такие?
— Никаких фокусов, сэр.
— Наверняка этот сигнал идет от той китайской джонки.
— Нет, сэр, не от джонки и не от какого-либо другого надводного судна.
— От другой подводной лодки? — скептически допытывался Мортон. — Может быть, от русской?
— Нет, если только они не строят лодки в десять раз прочнее наших, — сказал Фейзио.
— Какая дистанция и азимут? — требовательно спросил Мортон.
Кайзер не знал, что и сказать. Он смотрел на капитана, как маленький ребенок, наделавший в штаны и боявшийся признаться.
— Никакого горизонтального азимута, сэр. Пение раздается со дна моря, из глубины пять тысяч метров, прямо под нами.
Глава 12
Желтоватую муть, образованную микроскопическими панцирями одноклеточных морских водорослей диатомей, постепенно относило прочь извилистыми облачками, затерянными в непроницаемом мраке абиссальных глубин.
Дно котловины, на котором недавно стояла исследовательская станция НУМА, было завалено пластами ила и обрушенной породы. Теперь оно выглядело как неровная, изрытая ямами и усеянная полузасыпанными глыбами и обломками стен площадка. После того как затихли последние отзвуки землетрясения, здесь должна была воцариться мертвая тишина, но вместо этого искаженный напев «Русалочки Минни» просачивался из-под глыб камня и толщи ила и уходил наверх, в бескрайнее водное пространство.
Если бы кто-нибудь мог пройтись по этим кучам мусора, отыскивая источник звука, он не нашел бы ничего, кроме единственного штыря антенны, торчавшего из жидкой грязи. Штырь был погнут и искорежен. Серовато-розовая рыба-крыса быстро обследовала антенну, но, найдя ее несъедобной, махнула своим заостренным хвостом и лениво уплыла в темноту.
Почти сразу же после исчезновения рыбы-крысы ил в нескольких метрах от антенны зашевелился, закручиваясь во все расширяющуюся воронку, диковинно подсвеченную снизу. Вдруг пучок яркого света брызнул сквозь взбаламученную воду, за ним появилась механическая рука, сложенная в виде ковша и разделенная у запястья на суставчатые пальцы. Стальной призрак замер и вытянулся, как степной пес, сделавший стойку на задних лапах и вынюхивающий, не донесется ли откуда-нибудь запах койота.
Затем ковш изогнулся вниз и вгрызся в морское дно, выкапывая глубокую траншею, которая начала у дальнего конца становиться более мелкой, образуя что-то вроде наклонного пандуса. Когда механическая рука наткнулась на глыбу камня, слишком большую, чтобы поместиться в ней, рядом, как по волшебству, появилась огромная металлическая клешня. Своими похожими на когти захватами она обхватила глыбу, вырвала ее из ила и опустила на дно рядом с траншеей; облако взбаламученной грязи поднялось со дна от удара глыбы. Затем клешня убралась прочь, и рука-ковш продолжила свою работу.
— Недурно сделано, мистер Питт, — сказал Планкетт, с облегчением улыбнувшись. — К вечернему чаю вы нас откопаете, и мы сможем проехаться по равнине.
Питт отклонился назад в своем кресле с откидывающейся спинкой, глядя на экран телемонитора с тем же пристальным вниманием, которое он обычно приберегал для трансляции футбольного матча.
— Мы пока еще не на дороге.
— Забраться в один из ваших подводных вездеходов и загнать его в воздушный шлюз перед главным толчком землетрясения — это была гениальная идея.
— Ну, это уж слишком громко сказано, — пробормотал Питт, программируя компьютер вездехода, чтобы слегка изменить угол наклона ковша. — Лучше считайте, что я просто позаимствовал логику рассуждений доктора Спока.
— Стены шлюза выдержали, — настаивал Планкетт, — если бы не прихотливая игра случая, нас бы раздавило, как клопов.
— Шлюзовая камера была рассчитана на вчетверо большее давление, чем остальные конструкции станции, — заявил Питт тихим голосом, но с интонацией, не допускающей возражений. — Прихотливая игра случая, как вы это называете, дала нам время на то, чтобы уравнять давление в шлюзовой камере с наружным, открыть внешнюю дверь и выехать вперед на достаточное расстояние, чтобы можно было работать клешней и ковшом, прежде чем начался обвал. В противном случае мы оказались бы запертыми в ловушке на более длительный срок, чем мне хотелось бы думать.
— О, черт побери, — рассмеялся Планкетт. Его мало чем можно было обескуражить. — Какая разница, если уж нам удалось выбраться из этой могилы.
— Я прошу не произносить при мне слова «могила».
— Извините. — Планкетт сидел в кресле рядом и немножко сзади от Питта. Он внимательно осматривал кабину вездехода. — Чертовски неплохая машина. Какая у нее двигательная установка?
— Небольшой атомный реактор.
— Атомный? Правда? Вы, янки, никогда не перестанете изумлять меня. Готов биться об заклад, что мы сможем проехать на этом чудовище прямо по дну до пляжа Ваикики.
— Вы бы выиграли ваше пари, — ответил Питт с кривой улыбкой. — Реактор и системы жизнеобеспечения «Большого Джона» могут доставить нас туда. Вся загвоздка в прискорбно малой скорости пять километров в час. Мы подохнем с голоду за добрую неделю до того, как прибудем на место.
— Вы не захватили с собой завтрак? — шутливо спросил Планкетт.
— Даже ни одного яблока не взял.
Планкетт сухо посмотрел на Питта.
— Я бы даже согласился сдохнуть, лишь если бы мне не приходилось снова слушать эту треклятую песенку.
— Вам не нравится «Минни»? — спросил Питт с притворным удивлением.
— После того, как я услышал этот припев двадцать раз подряд, нет.
— Поскольку корпус телефонного переговорного устройства раздавило, наше единственное средство связи с поверхностью — это акустический радиопередатчик. Для переговоров его радиус действия совершенно недостаточен, но это все, что у нас есть. Я мог бы предложить вальсы Штрауса, или джазовые оркестры сороковых годов, но для наших целей они не годятся.
— Я не в восторге от вашей фонотеки, — прорычал Планкетт. — А чем плох Штраус? — спросил он, взглянув на Питта.
— Это инструментальная музыка, — ответил Питт. — Искаженные передачей через воду, звуки скрипки похожи на писки дельфинов или нескольких других морских млекопитающих. Минни — это вокальная музыка. Если кто-нибудь на поверхности слушает, что происходит вокруг, то они будут знать, что кто-то там внизу до сих пор жив. Как бы она ни была искажена, старую добрую человеческую речь ни с чем нельзя спутать.
— Со всеми вытекающими из этого преимуществами для нас — если только их вообще удастся извлечь, — сказал Планкетт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
Нам с Минни звезды морские светили.
Обняв ее крепко, целуя в ушко,
О, что за ночи я проводил там
В ее бунгало на дне морском.
Мортон смерил Кайзера ледяным взглядом.
— Что это еще за фокусы такие?
— Никаких фокусов, сэр.
— Наверняка этот сигнал идет от той китайской джонки.
— Нет, сэр, не от джонки и не от какого-либо другого надводного судна.
— От другой подводной лодки? — скептически допытывался Мортон. — Может быть, от русской?
— Нет, если только они не строят лодки в десять раз прочнее наших, — сказал Фейзио.
— Какая дистанция и азимут? — требовательно спросил Мортон.
Кайзер не знал, что и сказать. Он смотрел на капитана, как маленький ребенок, наделавший в штаны и боявшийся признаться.
— Никакого горизонтального азимута, сэр. Пение раздается со дна моря, из глубины пять тысяч метров, прямо под нами.
Глава 12
Желтоватую муть, образованную микроскопическими панцирями одноклеточных морских водорослей диатомей, постепенно относило прочь извилистыми облачками, затерянными в непроницаемом мраке абиссальных глубин.
Дно котловины, на котором недавно стояла исследовательская станция НУМА, было завалено пластами ила и обрушенной породы. Теперь оно выглядело как неровная, изрытая ямами и усеянная полузасыпанными глыбами и обломками стен площадка. После того как затихли последние отзвуки землетрясения, здесь должна была воцариться мертвая тишина, но вместо этого искаженный напев «Русалочки Минни» просачивался из-под глыб камня и толщи ила и уходил наверх, в бескрайнее водное пространство.
Если бы кто-нибудь мог пройтись по этим кучам мусора, отыскивая источник звука, он не нашел бы ничего, кроме единственного штыря антенны, торчавшего из жидкой грязи. Штырь был погнут и искорежен. Серовато-розовая рыба-крыса быстро обследовала антенну, но, найдя ее несъедобной, махнула своим заостренным хвостом и лениво уплыла в темноту.
Почти сразу же после исчезновения рыбы-крысы ил в нескольких метрах от антенны зашевелился, закручиваясь во все расширяющуюся воронку, диковинно подсвеченную снизу. Вдруг пучок яркого света брызнул сквозь взбаламученную воду, за ним появилась механическая рука, сложенная в виде ковша и разделенная у запястья на суставчатые пальцы. Стальной призрак замер и вытянулся, как степной пес, сделавший стойку на задних лапах и вынюхивающий, не донесется ли откуда-нибудь запах койота.
Затем ковш изогнулся вниз и вгрызся в морское дно, выкапывая глубокую траншею, которая начала у дальнего конца становиться более мелкой, образуя что-то вроде наклонного пандуса. Когда механическая рука наткнулась на глыбу камня, слишком большую, чтобы поместиться в ней, рядом, как по волшебству, появилась огромная металлическая клешня. Своими похожими на когти захватами она обхватила глыбу, вырвала ее из ила и опустила на дно рядом с траншеей; облако взбаламученной грязи поднялось со дна от удара глыбы. Затем клешня убралась прочь, и рука-ковш продолжила свою работу.
— Недурно сделано, мистер Питт, — сказал Планкетт, с облегчением улыбнувшись. — К вечернему чаю вы нас откопаете, и мы сможем проехаться по равнине.
Питт отклонился назад в своем кресле с откидывающейся спинкой, глядя на экран телемонитора с тем же пристальным вниманием, которое он обычно приберегал для трансляции футбольного матча.
— Мы пока еще не на дороге.
— Забраться в один из ваших подводных вездеходов и загнать его в воздушный шлюз перед главным толчком землетрясения — это была гениальная идея.
— Ну, это уж слишком громко сказано, — пробормотал Питт, программируя компьютер вездехода, чтобы слегка изменить угол наклона ковша. — Лучше считайте, что я просто позаимствовал логику рассуждений доктора Спока.
— Стены шлюза выдержали, — настаивал Планкетт, — если бы не прихотливая игра случая, нас бы раздавило, как клопов.
— Шлюзовая камера была рассчитана на вчетверо большее давление, чем остальные конструкции станции, — заявил Питт тихим голосом, но с интонацией, не допускающей возражений. — Прихотливая игра случая, как вы это называете, дала нам время на то, чтобы уравнять давление в шлюзовой камере с наружным, открыть внешнюю дверь и выехать вперед на достаточное расстояние, чтобы можно было работать клешней и ковшом, прежде чем начался обвал. В противном случае мы оказались бы запертыми в ловушке на более длительный срок, чем мне хотелось бы думать.
— О, черт побери, — рассмеялся Планкетт. Его мало чем можно было обескуражить. — Какая разница, если уж нам удалось выбраться из этой могилы.
— Я прошу не произносить при мне слова «могила».
— Извините. — Планкетт сидел в кресле рядом и немножко сзади от Питта. Он внимательно осматривал кабину вездехода. — Чертовски неплохая машина. Какая у нее двигательная установка?
— Небольшой атомный реактор.
— Атомный? Правда? Вы, янки, никогда не перестанете изумлять меня. Готов биться об заклад, что мы сможем проехать на этом чудовище прямо по дну до пляжа Ваикики.
— Вы бы выиграли ваше пари, — ответил Питт с кривой улыбкой. — Реактор и системы жизнеобеспечения «Большого Джона» могут доставить нас туда. Вся загвоздка в прискорбно малой скорости пять километров в час. Мы подохнем с голоду за добрую неделю до того, как прибудем на место.
— Вы не захватили с собой завтрак? — шутливо спросил Планкетт.
— Даже ни одного яблока не взял.
Планкетт сухо посмотрел на Питта.
— Я бы даже согласился сдохнуть, лишь если бы мне не приходилось снова слушать эту треклятую песенку.
— Вам не нравится «Минни»? — спросил Питт с притворным удивлением.
— После того, как я услышал этот припев двадцать раз подряд, нет.
— Поскольку корпус телефонного переговорного устройства раздавило, наше единственное средство связи с поверхностью — это акустический радиопередатчик. Для переговоров его радиус действия совершенно недостаточен, но это все, что у нас есть. Я мог бы предложить вальсы Штрауса, или джазовые оркестры сороковых годов, но для наших целей они не годятся.
— Я не в восторге от вашей фонотеки, — прорычал Планкетт. — А чем плох Штраус? — спросил он, взглянув на Питта.
— Это инструментальная музыка, — ответил Питт. — Искаженные передачей через воду, звуки скрипки похожи на писки дельфинов или нескольких других морских млекопитающих. Минни — это вокальная музыка. Если кто-нибудь на поверхности слушает, что происходит вокруг, то они будут знать, что кто-то там внизу до сих пор жив. Как бы она ни была искажена, старую добрую человеческую речь ни с чем нельзя спутать.
— Со всеми вытекающими из этого преимуществами для нас — если только их вообще удастся извлечь, — сказал Планкетт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157