Заключается она в том, что любой человек имеет свое хобби, неважно, как оно называется и как проявляется. Один мужик любит вязание, другой — кулинарию, третий собирает спичечные коробки или сигаретные пачки. Заведи беседу о любимом увлечении — сразу язык заработает.
Сомнительно, чтобы старик принадлежал к числу азартных собирателей или кулинаров, но — чем черт не шутит…
Накормив мужа и перемыв посуду, баба Феня обычно торопится за покупками. Она обожает рыночную обстановку. И не только потому, что там можно купить дешевле, нежели в магазинах. Бабка встречается со своими сверстницами, ведет нескончаемые разговоры о старых блаженных временах, когда и нравы были чистыми, и цены не в пример нынешним, а уж о грабежах и убийствах и говорить нечего.
Возвращается к обеду, умиротворенная, довольная, переполненная добротой и необычайной слезливостью. Даже морщины, исполосовавшие лицо женщины по всем направлениям, если и не исчезают, то разглаживаются, в блеклых старческих глазах зарождаются молодые огоньки, на губах появляется задумчивая улыбка.
Короче, баба Феня преображается. А вот дед во время ее отсутствия нервничает, ковыляет по коридору и кухне. Ему явно не хватает строгой супруги, ее властных замечаний, одергивания. Появляется какой-то дискомфорт.
Вот я и использовал отсутствие бабы Фени.
— Пахом Сергеевич, не загляните?
Старик нерешительно улыбнулся. Кажется, его не столько поразило необычное приглашение соседа, сколько обращение по имени-отчеству. Баба Феня именует мужа старым хрычем, внучка — дедулей, соседка Надин — дедом. Вдруг — Сергеевич? Есть от чего растеряться. Уж не вздумал ли сосед подшутить над беззащитным стариком?
— Посидим, чайком побалуемся, побеседуем, — продолжал заманивать я. — Есть желание — водочки испробуем. Не много — по сто граммулек. Вот время и пролетит незаметно.
Перспектива нарушить привычный уклад жизни пересилила боязливость. Дед Пахом осторожно вошел в мою комнату. Будто предвидел невесть какую-то опасность и готовился при ее проявлении укрыться в пустующем туалете.
— Вы все время — дома и дома, — выставляя на стол немудренное угощение, я ненавязчиво искал подходы к собеседнику. — Пошли бы прогуляться, пообщались со сверстниками…
Старик метнул взгляд на выставленную бутылку, перевел его на дверь. Огорченно засопел. Отхлебнул ароматный чай, поколебался, но все же взял с тарелки печенье.
— Старый я… енто самое… боюсь. Дома… оно… покойней…
— Я понимаю — дома спокойней, но нужно же дышать воздухом.
— Енто самое… форточку баба открывает… вот я… енто самое…дышу.
Разговор зашел в тупик, из которого нелегко выбраться. Но я не отступал.
— Есть же у вас друзья, с которыми приятно пообщаться, вспомнить молодость?
— Енто самое… померли. Один я… вот оно как… остался.
Я опустил голову, будто поклонился ушедшим из жизни друзьям соседа, выждал несколько минут и снова принялся за распросы. Пришла пора запустить спрятанную про запас забавную мыслишку.
— Скучно же так жить? Неужели вы ничем не интересуетесь? К примеру, телевизором?
Дедок брезгливо поморщился. Будто я поднес к его лицу что-то нес"едобное. Наверно, и ему стали поперек горла сентиментальные сериалы и кровавые боевики.
— Никакого… енто самое… антиресу. Што радио, што… ентот самый теле… тьфу, язык сломаешь… То-то и оно… Больно уж… оно самое… брешут.
Разговорился! Дай Бог, чтобы Аграфена Николаевна подзадержалась на рынке, разговорилась с таких же, как она, древними бабусями.
— И все же человек просто обязан чем-то увлекаться. Возьмите, к примеру, меня…
После очередного пьяного скандала, спешно собирая свои вещи, я случайно положил в чемодан два альбома с коллекциями марок, принадлежащими пасынку. Все время собираюсь вернуть, но забываю. Да и зачем Виталию марочная коллекция, когда он больше интересуется водкой и бабами? Неожиданно альбомы пригодились — я торжественно водрузил их на стол.
Дед Пахом равнодушно перелистал страницы, прошелся невидящим взглядом по красочным маркам. Точно так же, как недавно разглядывал трещины на потолке и висящий на стене велосипед.
— Антиресно… енто самое.
Неожиданно оживился и поманил меня согнутым пальцем. Вслед за ним я вошел в стариковские аппартаменты. Усадив меня на скрипучий стул, старик выглянул в дверь, оглядел заставленный старой мебелью и невесть какими ящиками коридор. Будто там спряталась грозная супруга.
— Оно вот как… сичас тожеть покажу…
Поохивая, опустился на колени рядом с кроватью, вытащил из-под нее запыленный старый чемодан. Долго возился с замками. Длительное перебирание старых штанов и рубашек, платьев и протертых полотенец. Недовольное бормотание.
— Енто самое… баба перепрятала… Оно вон как… здеся лежала…
Выбрасывая «енто самое» и «оно вон как», вставляя подходящие по смыслу фразы, я восстановил в более или менее понятной форме стариковский монолог…
В молодости работал Пахом Сергеевич садовником у известного дипломата. И не только садовником — слесарем, плотником, истопником, кучером. Любая работа спорилась в его руках. Семья дипломата хорошо относилась к непьющему, безотказному работяге, заботилась о нем и его жене. Сам хозяин особняк навещал редко — почти все время находился за рубежом.
В тридцать седьмом году его арестовали. Ночью прикатил «черный ворон», чекисты переворошили дом от пола до чердака, забрали все книги и бумаги. Дипломата захватили с собой. Так он и сгинул где-нибудь на Колыме либо на Севере. А может быть, «врага народа» пристрелили на Лубянке. Время тогда было аховое, жизнь человеческая не стоила и полушки.
Через несколько лет умерла хозяйка. Наверно, сильно любила мужа, не выдержала разлуки. За день до смерти вызвала в спальню слесаря-плотника. Таясь, шопотом поведала тайное. Дескать, коллекционировал муж ордена разных стран, собирал и английские, и новозеландские, и индийские, не говоря уже о родных — российских. Скупал за большие деньги у спившихся чиновников, обедневших раджей, обанкротившихся богачей. Прятал в специально оборудованном тайнике, в стене между кухней и столовой.
Попросила жена дипломата сберечь коллекцию, не дать ее разграбить. Передала альбом с фотографиями собранных орденов. После ее смерти подумал-подумал Пахом да и перепрятал коробочки.
И хорошо сделал — в сорок первом, акукурат перед войной, особняк снесли, на его месте построили многоэтажную домину. Коллекция орденов перекочевала в фундамент новостройки, куда замуровал ее хитрый мужик.
— Вот — енто самое… хотел показать тебе ту книжицу со снимочками… Оно как есть… Старуха перепрятала. Любит она… енто самое… хоронить.
На всякий случай, я поинтересовался местонахождением тайника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Сомнительно, чтобы старик принадлежал к числу азартных собирателей или кулинаров, но — чем черт не шутит…
Накормив мужа и перемыв посуду, баба Феня обычно торопится за покупками. Она обожает рыночную обстановку. И не только потому, что там можно купить дешевле, нежели в магазинах. Бабка встречается со своими сверстницами, ведет нескончаемые разговоры о старых блаженных временах, когда и нравы были чистыми, и цены не в пример нынешним, а уж о грабежах и убийствах и говорить нечего.
Возвращается к обеду, умиротворенная, довольная, переполненная добротой и необычайной слезливостью. Даже морщины, исполосовавшие лицо женщины по всем направлениям, если и не исчезают, то разглаживаются, в блеклых старческих глазах зарождаются молодые огоньки, на губах появляется задумчивая улыбка.
Короче, баба Феня преображается. А вот дед во время ее отсутствия нервничает, ковыляет по коридору и кухне. Ему явно не хватает строгой супруги, ее властных замечаний, одергивания. Появляется какой-то дискомфорт.
Вот я и использовал отсутствие бабы Фени.
— Пахом Сергеевич, не загляните?
Старик нерешительно улыбнулся. Кажется, его не столько поразило необычное приглашение соседа, сколько обращение по имени-отчеству. Баба Феня именует мужа старым хрычем, внучка — дедулей, соседка Надин — дедом. Вдруг — Сергеевич? Есть от чего растеряться. Уж не вздумал ли сосед подшутить над беззащитным стариком?
— Посидим, чайком побалуемся, побеседуем, — продолжал заманивать я. — Есть желание — водочки испробуем. Не много — по сто граммулек. Вот время и пролетит незаметно.
Перспектива нарушить привычный уклад жизни пересилила боязливость. Дед Пахом осторожно вошел в мою комнату. Будто предвидел невесть какую-то опасность и готовился при ее проявлении укрыться в пустующем туалете.
— Вы все время — дома и дома, — выставляя на стол немудренное угощение, я ненавязчиво искал подходы к собеседнику. — Пошли бы прогуляться, пообщались со сверстниками…
Старик метнул взгляд на выставленную бутылку, перевел его на дверь. Огорченно засопел. Отхлебнул ароматный чай, поколебался, но все же взял с тарелки печенье.
— Старый я… енто самое… боюсь. Дома… оно… покойней…
— Я понимаю — дома спокойней, но нужно же дышать воздухом.
— Енто самое… форточку баба открывает… вот я… енто самое…дышу.
Разговор зашел в тупик, из которого нелегко выбраться. Но я не отступал.
— Есть же у вас друзья, с которыми приятно пообщаться, вспомнить молодость?
— Енто самое… померли. Один я… вот оно как… остался.
Я опустил голову, будто поклонился ушедшим из жизни друзьям соседа, выждал несколько минут и снова принялся за распросы. Пришла пора запустить спрятанную про запас забавную мыслишку.
— Скучно же так жить? Неужели вы ничем не интересуетесь? К примеру, телевизором?
Дедок брезгливо поморщился. Будто я поднес к его лицу что-то нес"едобное. Наверно, и ему стали поперек горла сентиментальные сериалы и кровавые боевики.
— Никакого… енто самое… антиресу. Што радио, што… ентот самый теле… тьфу, язык сломаешь… То-то и оно… Больно уж… оно самое… брешут.
Разговорился! Дай Бог, чтобы Аграфена Николаевна подзадержалась на рынке, разговорилась с таких же, как она, древними бабусями.
— И все же человек просто обязан чем-то увлекаться. Возьмите, к примеру, меня…
После очередного пьяного скандала, спешно собирая свои вещи, я случайно положил в чемодан два альбома с коллекциями марок, принадлежащими пасынку. Все время собираюсь вернуть, но забываю. Да и зачем Виталию марочная коллекция, когда он больше интересуется водкой и бабами? Неожиданно альбомы пригодились — я торжественно водрузил их на стол.
Дед Пахом равнодушно перелистал страницы, прошелся невидящим взглядом по красочным маркам. Точно так же, как недавно разглядывал трещины на потолке и висящий на стене велосипед.
— Антиресно… енто самое.
Неожиданно оживился и поманил меня согнутым пальцем. Вслед за ним я вошел в стариковские аппартаменты. Усадив меня на скрипучий стул, старик выглянул в дверь, оглядел заставленный старой мебелью и невесть какими ящиками коридор. Будто там спряталась грозная супруга.
— Оно вот как… сичас тожеть покажу…
Поохивая, опустился на колени рядом с кроватью, вытащил из-под нее запыленный старый чемодан. Долго возился с замками. Длительное перебирание старых штанов и рубашек, платьев и протертых полотенец. Недовольное бормотание.
— Енто самое… баба перепрятала… Оно вон как… здеся лежала…
Выбрасывая «енто самое» и «оно вон как», вставляя подходящие по смыслу фразы, я восстановил в более или менее понятной форме стариковский монолог…
В молодости работал Пахом Сергеевич садовником у известного дипломата. И не только садовником — слесарем, плотником, истопником, кучером. Любая работа спорилась в его руках. Семья дипломата хорошо относилась к непьющему, безотказному работяге, заботилась о нем и его жене. Сам хозяин особняк навещал редко — почти все время находился за рубежом.
В тридцать седьмом году его арестовали. Ночью прикатил «черный ворон», чекисты переворошили дом от пола до чердака, забрали все книги и бумаги. Дипломата захватили с собой. Так он и сгинул где-нибудь на Колыме либо на Севере. А может быть, «врага народа» пристрелили на Лубянке. Время тогда было аховое, жизнь человеческая не стоила и полушки.
Через несколько лет умерла хозяйка. Наверно, сильно любила мужа, не выдержала разлуки. За день до смерти вызвала в спальню слесаря-плотника. Таясь, шопотом поведала тайное. Дескать, коллекционировал муж ордена разных стран, собирал и английские, и новозеландские, и индийские, не говоря уже о родных — российских. Скупал за большие деньги у спившихся чиновников, обедневших раджей, обанкротившихся богачей. Прятал в специально оборудованном тайнике, в стене между кухней и столовой.
Попросила жена дипломата сберечь коллекцию, не дать ее разграбить. Передала альбом с фотографиями собранных орденов. После ее смерти подумал-подумал Пахом да и перепрятал коробочки.
И хорошо сделал — в сорок первом, акукурат перед войной, особняк снесли, на его месте построили многоэтажную домину. Коллекция орденов перекочевала в фундамент новостройки, куда замуровал ее хитрый мужик.
— Вот — енто самое… хотел показать тебе ту книжицу со снимочками… Оно как есть… Старуха перепрятала. Любит она… енто самое… хоронить.
На всякий случай, я поинтересовался местонахождением тайника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85