Только имей в виду, что вообще-то вокруг полно других мужчин и все они - голодные волки. У тебя великолепное тело, потрясающие ноги. Даже абсолютно фригидный господин Зорин начинает пульсировать при твоем появлении. Стало быть, без работы ты не останешься. Вообще, способные журналисты и журналистки - его слабость.
- Ну это нам известно, - сказала Маша. - Он так трогательно опекает бойцов своего невидимого фронта... Кстати, ты, кажется, говорила, что с ним придет ещё какая-то шишка?
- Всего-навсего наш спонсор. Один из директоров нефтяного концерна.
- Я надену самую короткую юбку и самую прозрачную блузку.
- Дурочка, - улыбнулась Рита. - Единственное, что тебе нужно, - это хорошенько отоспаться. Почему бы тебе не вырубить телефон и не забыть обо всем на свете? Хотя бы ненадолго.
- Мне бы нужно позвонить маме, - вздохнула Маша.
Рита тут же сняла с плеча сумочку и трагическим жестом послала её на диван.
- Пожалуй, мне и правда стоит остаться. Представляю, что с тобой будет после общения с ней!
- Не беспокойся... - не слишком уверенно начала Маша.
- Звони при мне, - перебила Рита, решительно усаживаясь на диван рядом со своей сумочкой. - Я буду обмахивать тебя салфеткой, когда мамочка тебя немножко отшлепает. Без секунданта на ринге тебе не обойтись.
Маша сняла трубку и непослушным пальцем стала набирать номер. Довольно странная штука: кажется, она вполне себя контролировала, была в здравом рассудке, сознавала себя взрослой женщиной, которую, может быть даже, все ещё вожделел полковник Волк и которой предстояло вечером отужинать в обществе фригидного господина Зорина, начинавшего, однако, пульсировать при взгляде на её коленки, и самого директора концерна, который... Да, она была взрослой женщиной, но, набирая номер квартиры на Патриарших, волновалась, как шестилетняя девочка.
Трубку снял отец.
- Это я, папа. Я только вчера прилетела в Москву.
- И только теперь соизволила нам об этом сообщить! - немного помедлив, ответил он.
Маша посмотрела на Риту, но та отвела глаза.
- Как вы тут, папа?
- Да мы-то чудненько, а вот твоему звукооператору черные, кажется, задницу отстрелили? Нечего сказать - прославился юноша.
Всего одна фраза. Вполне возможно, Маше даже необязательно было понимать слова. Даже если бы отец говорил на чукотском, ей было бы достаточно одной его интонации. Когда-то она пыталась спорить, оправдываться, защищаться. Все это в прошлом. Теперь её глаза просто наполнились слезами - вот и все. Так бывало частенько, когда она слышала свое имя в устах родителей.
- Мама дома? - спросила Маша.
- А вчера у входа в метро, - продолжал отец, словно не слышал её вопроса, - я видел, как митинговали какие-то люди. Между прочим, обсуждали, почему это наших славян убивают, а наших жидов нет...
- Ну и почему? - услышала Маша нетерпеливый голос матери, которая отняла у отца трубку.
- Здравствуй, Мария, - сказала мать. - Когда ты вернулась?
- Вчера поздно вечером, - солгала Маша. - Как ты? У тебя ужасно расстроенный голос!
Услышав последнюю фразу, Рита саркастически качнула головой и закурила.
- У меня все отлично, - отмахнулась мать. - Ты знаешь, - продолжала она, - а Катя уехала...
- Как? - не поняла Маша. - Совсем уехала?
- Типун тебе на язык! - проворчала мать. - В отпуск они уехали. На какие-то там банановые острова.
- А-а... - облегченно вздохнула Маша и неуверенно предложила:
- Может быть, зайдешь в гости?
К её удивлению, мать не только согласилась - хотя обычно была весьма тяжела на подъем - но даже сказала, что сейчас и выходит.
- Ну что? - спросила Рита, когда Маша положила трубку.
- Кажется, все то же, - задумчиво ответила Маша. - Мне это с детства знакомо. Когда я слышу эти интонации в её голосе, то мгновенно вспоминаю кафе-мороженое "Космос" и ту страшную рожу, которую отец нарисовал на бумажной салфетке...
- Кажется, у тебя начинается бред, - насторожилась Рита. - Какая рожа? Какая салфетка?..
* * *
В то далекое лето сестер неожиданно решили отправить не на дачу в Пушкино, а в пионерский лагерь. Чего, надо сказать, прежде никогда не практиковалось. Отправлять девочек в это культурно-оздоровительное учреждение, вроде детского ГУЛАГа, в семье Семеновых - да и в кругу их знакомых - считалось дурным тоном, если вообще не позорным плебейством. Но в то лето это был вынужденный шаг и суровая необходимость.
Дело в том, что родительнице вдруг во что бы то ни стало потребовалось отправиться в какой-то необыкновенный санаторий, а оставлять девочек на престарелую бабусю, оставшуюся к тому времени без дедушки, и на мужа, всецело поглощенного работой, было, естественно, нельзя.
В отличие от старшей Кати, которую эта новость повергла в ужасное уныние, младшая Маша была в полном восторге. Это и понятно - Катя не могла дождаться лета, чтобы отправиться на дачу, где у неё имелся "молодой человек", в которого она была влюблена, и отправляться вместо этого в какой-то задрипанный пионерский лагерь представлялось ей верхом унижения. В отличие от сестры. Несмотря на то, что вот уже минуло несколько месяцев после злополучного "письма Татьяны к Онегину" всяческие нежности между противоположными полами были Маше ещё совершенно до лампочки, и привычной дачной скуке она с радостью предпочла неизведанную романтику пионерских костров, походов и прочих коллективистских мероприятий.
Итак, накануне отъезда в лагерь Маша сидела, скрестив ноги, на полу их общей с Катей комнаты, а престарелая бабуся скрупулезно пришивала меточки с фамилией на те вещи, которые предполагалось взять с собой. Держа во рту длинную белую нитку, она подавала Маше тщательно сложенные юбки и шорты, а та укладывала их в большущий чемоданище.
Бабуся и Маша хозяйствовали в одиночестве, поскольку Катя с утра отправилась куда-то по заданию отца, а мама распрощалась со своим семейством ещё несколько дней тому назад. Довольно туманно девочкам объяснили, что маме потребовались экстренные медицинские процедуры - не то на сернистых водах, не то ещё где. Философское спокойствие, с каким отец отнесся к отъезду супруги, при желании можно было списать на его всегдашнюю загруженность.
- Я должен, - твердил он в те редкие моменты, когда показывался дома, - работать как вол, чтобы заработать двум невестам на приданое! Мне придется засиживаться в конторе допоздна. Если что, вы должны ложиться спать, не дожидаясь моего возвращения.
Маша взглянула на часы. Было уже полшестого. Она вспомнила, что в шесть часов отец назначил ей встречу в кафе-мороженом "Космос".
- Ба, мне пора бежать!
Бабуся кивнула и кряхтя поднялась, упираясь дряхленькой рукой в толстое колено.
- Давай, - сказала она, - не опаздывай. Не то папа рассердится.
Знакомыми с младенчества переулками Маша выбралась на улицу Горького и вскочила в троллейбус, который пополз вниз к Красной площади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110