— враждебно отстранил героиню от себя герой Коля, которого на этот раз мы видим только со спины. — В милиции?
— Да, в милиции. Пока ты сидел, многое изменилось.
— Откуда тебе знать?
— Я хожу на работу, хожу по улицам... Вижу, что происходит вокруг!
Снова хлопушка «Цена человека».
И новый дубль последнего кадра
— В стране все изменилось! — этих слов в предыдущем дубле не было.
В зале зажегся свет.
— Кто хочет сказать? — спросил Давыдович.
Группа и редактура молчали.
Героиня Элла из-под ладони, прикрывающей глаза, зорко следила за присутствующими.
Сева вжался в обтянутое белым чехлом кресло, но что-то заставило его подняться:
— Я.
— Говори! — разрешил мэтр.
— В прошлый раз я был потрясен материалом, а сегодня... что тут долго говорить... все сыграно фальшиво...
— Кто ты такой?! — взревел Давыдович. — Как ты сюда попал? Вон со студии!
Сева сглотнул комок, образовавшийся в горле, и вышел.
Героиня Элла ухмыльнулась краешками губ.
Директор студии попенял мэтру:
— Вот, берешь их из провинции, а они срут на голову!
— Что можешь делать? — спросил прораб, не отрывая взгляда от бумаг, в которых он на ходу проставлял какие-то цифры.
— На флоте был по радиолокации... — отвечая, Сева понимал, что флотская специальность здесь ни при чем, а киношная — тем более.
— Этот дом строится пока без радиолокации, пердячим паром... Маляром пойдешь? — Мимо прораба пронесли носилки со строительным мусором, и он отвлекся от Cевы: — За территорией все вываливайте! Понятно? Проверю! И наряды не закрою! — погрозил он вслед чернорабочим и снова занялся Севой: — Маляром, понял?
— Пойду, если общежитие дадите, — согласился Сева.
— Московской прописки, конечно, нету?
— Что спрашивать! — подтвердил Сева.
— А судимость, конечно, есть?
— И судимости нет, — улыбнулся Сева.
— Уже легче. Иди, паспорт и трудовую книжку сдай в кадры. Они дадут ордер на место в общежитии. — И прораб протянул Севе записку.
Комната в общежитии была коек на восемь. На угловой, несмотря на дневное время, лежал парень в одежке и обувке и пел, подыгрывая себе на гитаре.
Коля парень не простой, Колька наш пройдоха —
Если ищут до сих пор, значит клали плохо.
— Какая койка свободна? — перебил его стоящий у дверей со своим неизменным портфелем Сева.
Парень окинул взглядом новичка и продолжал петь:
Если фраера поддел на тропинке узкой,
Значит, к Зое прилетел со своей закуской!
Ваши уши — не топор, вас замучит совесть,
Я кончаю разговор, закругляю повесть!
Он приподнялся на локтях и спросил пришедшего:
— Обождать не можешь? Торопишься на трудовой подвиг за копейки?
— Мое дело, — отрезал Сева, — я про койку спрашиваю.
— Вон та, — лениво показал гитарист и, когда Сева сунул под указанную койку портфель, добавил: — Ты свой сундук здесь не оставляй — сразу уведут. Сдай комендантше.
Гитарист снова запел:
Ваши уши не топор, вас замучит совесть,
Я кончаю разговор, закругляю повесть!
Сева, в заляпанном краской комбинезоне, стоял на подоконнике лестничной клетки и тщательно красил оконную раму.
Подошел такой же перемазанный работяга, спросил:
— Тебе какой разряд дали?
— Пятый.
— А зарплату какую обещали?
— Сдельно. Сколько заработаю.
— Если по малярке процентовку закроют, получишь за месяц триста.
— Сколько? — поразился Сева.
— Сколько слышал. Хочешь больше?
— Кто не хочет? — пожал плечами Сева.
— Видишь вон того мужика, — работяга показал через окно вниз, где по двору шел низкорослый коренастый крепыш.
— Ну, вижу — это наш прораб.
— Во! Мы хотим его помять, чтобы закрывал процентовки, как надо! — Работяга показал, что значит помять. — Пойдешь с нами?
Перспектива избиения начальника не улыбалась Севе, и он уклонился:
— Надо подумать...
— Подумай, а то мы тебя помнем!
— Отвали.
Работяга отвалил.
Сева присел на подоконник переварить предложение и во дворе неожиданно увидел Ефима Давыдовича — тот стоял, нелепый в своем модном наряде, среди куч строительного мусора, а крепыш-прораб показывал ему этаж, где работал недавно испеченный второй режиссер мэтра.
Давыдович шел навстречу Севе, разбросав руки в стороны.
— Звонила Тамара, беспокоилась, куда ты исчез, — он засмеялся, — успокоил ее. Сказал, что в командировке... Пришлось разыскать... не пора тебе возвращаться?
— Вам виднее, — уклонился от прямого ответа Сева.
— Тогда поехали, — Давыдович массивной бамбуковой палкой указал направление.
— На стройку просто только поступить, а уволиться... — И Сева пояснил сложность положения: — В кадрах паспорт отбирают.
— С отделом кадров я устрою. Но, впредь учти, не вздумай хамить при всех. — И мэтр ушел в кадры.
За спиной Севы снова возник работяга.
— Ну, идешь с нами мять прораба?
— Отвали! — огрызнулся Сева.
— Помнем! — пообещал работяга и ушел.
— От тебя пахнет краской, — сказала Тамара в танце, ожидая разъяснения.
— Две недели снимали на стройке, — не моргнув глазом соврал Сева.
— С чего вдруг? — удивилась она.
— Герой освободился из колонии и теперь по воле Давыдовича работает на стройке...
— Перевоспитывается! — понимающе кивнула Тамара. Конечно же, Верочка информировала подругу о истинном положении Севы на студии, но он продолжал игру:
— Приобретает трудовые навыки с кистью в руке...
Танцевали в пустой квартире Тамары.
Из радиолы звучала новая песня Утесова:
Сам не знаю, как я раньше жил.
Как тебя не знал и не любил.
Появилась ты средь бела дня,
Поселилась в сердце у меня.
Будь со мною строгой, будь со мною нежной,
Будь моей тревогой, будь моей надеждой...
Маленький столик, мимо которого они протанцевали, был сервирован на двоих. Поварихи Клаши и близко не было.
Мне с тобой, красивою такой,
Даже как-то совестно порой.
До сих пор я не могу понять,
Где я смелость взял тебе сказать:
Будь со мною строгой, будь со мною нежной,
Будь моей тревогой, будь моей надеждой...
Слова песни звучали совместным внутренним монологом танцующих.
— А у меня есть сын, — сказала она после очередного поцелуя в танце.
— Что же я его ни разу не видел?
— Он в загородном детском саду — на неделю. В воскресенье его привозят, а в понедельник — отвозят.
Он поморщился.
Она уловила его гримасу и поняла ее по-своему:
— А с мужем я... разошлась. Он не понравился отцу... но отец был прав: он бездельник...
Тамара сняла его руку с талии, подошла к двери спальни. Приоткрыла ее и, обернувшись, сказала:
— Папа на неделю улетел в Индонезию… — И засмеялась: — Его сегодня не будет.
Он был в ударе: с полутораметрового помоста, через мегафон руководил съемочной площадкой. Внизу, под ним, сновали машины, актеры эпизодов, массовка.
— Носилки! Быстро! — кричал он. — Теперь машина. Пошла. Пошла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— Да, в милиции. Пока ты сидел, многое изменилось.
— Откуда тебе знать?
— Я хожу на работу, хожу по улицам... Вижу, что происходит вокруг!
Снова хлопушка «Цена человека».
И новый дубль последнего кадра
— В стране все изменилось! — этих слов в предыдущем дубле не было.
В зале зажегся свет.
— Кто хочет сказать? — спросил Давыдович.
Группа и редактура молчали.
Героиня Элла из-под ладони, прикрывающей глаза, зорко следила за присутствующими.
Сева вжался в обтянутое белым чехлом кресло, но что-то заставило его подняться:
— Я.
— Говори! — разрешил мэтр.
— В прошлый раз я был потрясен материалом, а сегодня... что тут долго говорить... все сыграно фальшиво...
— Кто ты такой?! — взревел Давыдович. — Как ты сюда попал? Вон со студии!
Сева сглотнул комок, образовавшийся в горле, и вышел.
Героиня Элла ухмыльнулась краешками губ.
Директор студии попенял мэтру:
— Вот, берешь их из провинции, а они срут на голову!
— Что можешь делать? — спросил прораб, не отрывая взгляда от бумаг, в которых он на ходу проставлял какие-то цифры.
— На флоте был по радиолокации... — отвечая, Сева понимал, что флотская специальность здесь ни при чем, а киношная — тем более.
— Этот дом строится пока без радиолокации, пердячим паром... Маляром пойдешь? — Мимо прораба пронесли носилки со строительным мусором, и он отвлекся от Cевы: — За территорией все вываливайте! Понятно? Проверю! И наряды не закрою! — погрозил он вслед чернорабочим и снова занялся Севой: — Маляром, понял?
— Пойду, если общежитие дадите, — согласился Сева.
— Московской прописки, конечно, нету?
— Что спрашивать! — подтвердил Сева.
— А судимость, конечно, есть?
— И судимости нет, — улыбнулся Сева.
— Уже легче. Иди, паспорт и трудовую книжку сдай в кадры. Они дадут ордер на место в общежитии. — И прораб протянул Севе записку.
Комната в общежитии была коек на восемь. На угловой, несмотря на дневное время, лежал парень в одежке и обувке и пел, подыгрывая себе на гитаре.
Коля парень не простой, Колька наш пройдоха —
Если ищут до сих пор, значит клали плохо.
— Какая койка свободна? — перебил его стоящий у дверей со своим неизменным портфелем Сева.
Парень окинул взглядом новичка и продолжал петь:
Если фраера поддел на тропинке узкой,
Значит, к Зое прилетел со своей закуской!
Ваши уши — не топор, вас замучит совесть,
Я кончаю разговор, закругляю повесть!
Он приподнялся на локтях и спросил пришедшего:
— Обождать не можешь? Торопишься на трудовой подвиг за копейки?
— Мое дело, — отрезал Сева, — я про койку спрашиваю.
— Вон та, — лениво показал гитарист и, когда Сева сунул под указанную койку портфель, добавил: — Ты свой сундук здесь не оставляй — сразу уведут. Сдай комендантше.
Гитарист снова запел:
Ваши уши не топор, вас замучит совесть,
Я кончаю разговор, закругляю повесть!
Сева, в заляпанном краской комбинезоне, стоял на подоконнике лестничной клетки и тщательно красил оконную раму.
Подошел такой же перемазанный работяга, спросил:
— Тебе какой разряд дали?
— Пятый.
— А зарплату какую обещали?
— Сдельно. Сколько заработаю.
— Если по малярке процентовку закроют, получишь за месяц триста.
— Сколько? — поразился Сева.
— Сколько слышал. Хочешь больше?
— Кто не хочет? — пожал плечами Сева.
— Видишь вон того мужика, — работяга показал через окно вниз, где по двору шел низкорослый коренастый крепыш.
— Ну, вижу — это наш прораб.
— Во! Мы хотим его помять, чтобы закрывал процентовки, как надо! — Работяга показал, что значит помять. — Пойдешь с нами?
Перспектива избиения начальника не улыбалась Севе, и он уклонился:
— Надо подумать...
— Подумай, а то мы тебя помнем!
— Отвали.
Работяга отвалил.
Сева присел на подоконник переварить предложение и во дворе неожиданно увидел Ефима Давыдовича — тот стоял, нелепый в своем модном наряде, среди куч строительного мусора, а крепыш-прораб показывал ему этаж, где работал недавно испеченный второй режиссер мэтра.
Давыдович шел навстречу Севе, разбросав руки в стороны.
— Звонила Тамара, беспокоилась, куда ты исчез, — он засмеялся, — успокоил ее. Сказал, что в командировке... Пришлось разыскать... не пора тебе возвращаться?
— Вам виднее, — уклонился от прямого ответа Сева.
— Тогда поехали, — Давыдович массивной бамбуковой палкой указал направление.
— На стройку просто только поступить, а уволиться... — И Сева пояснил сложность положения: — В кадрах паспорт отбирают.
— С отделом кадров я устрою. Но, впредь учти, не вздумай хамить при всех. — И мэтр ушел в кадры.
За спиной Севы снова возник работяга.
— Ну, идешь с нами мять прораба?
— Отвали! — огрызнулся Сева.
— Помнем! — пообещал работяга и ушел.
— От тебя пахнет краской, — сказала Тамара в танце, ожидая разъяснения.
— Две недели снимали на стройке, — не моргнув глазом соврал Сева.
— С чего вдруг? — удивилась она.
— Герой освободился из колонии и теперь по воле Давыдовича работает на стройке...
— Перевоспитывается! — понимающе кивнула Тамара. Конечно же, Верочка информировала подругу о истинном положении Севы на студии, но он продолжал игру:
— Приобретает трудовые навыки с кистью в руке...
Танцевали в пустой квартире Тамары.
Из радиолы звучала новая песня Утесова:
Сам не знаю, как я раньше жил.
Как тебя не знал и не любил.
Появилась ты средь бела дня,
Поселилась в сердце у меня.
Будь со мною строгой, будь со мною нежной,
Будь моей тревогой, будь моей надеждой...
Маленький столик, мимо которого они протанцевали, был сервирован на двоих. Поварихи Клаши и близко не было.
Мне с тобой, красивою такой,
Даже как-то совестно порой.
До сих пор я не могу понять,
Где я смелость взял тебе сказать:
Будь со мною строгой, будь со мною нежной,
Будь моей тревогой, будь моей надеждой...
Слова песни звучали совместным внутренним монологом танцующих.
— А у меня есть сын, — сказала она после очередного поцелуя в танце.
— Что же я его ни разу не видел?
— Он в загородном детском саду — на неделю. В воскресенье его привозят, а в понедельник — отвозят.
Он поморщился.
Она уловила его гримасу и поняла ее по-своему:
— А с мужем я... разошлась. Он не понравился отцу... но отец был прав: он бездельник...
Тамара сняла его руку с талии, подошла к двери спальни. Приоткрыла ее и, обернувшись, сказала:
— Папа на неделю улетел в Индонезию… — И засмеялась: — Его сегодня не будет.
Он был в ударе: с полутораметрового помоста, через мегафон руководил съемочной площадкой. Внизу, под ним, сновали машины, актеры эпизодов, массовка.
— Носилки! Быстро! — кричал он. — Теперь машина. Пошла. Пошла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91