— Твоя задница какую предпочитает: «Правду», «Красную Звезду» или «Советский спорт»? Вся пресса трехдневной давности.
— Она предпочитает окружную газету!
— Это почему?
— Бумага самая мягкая, и чтением не отвлекает, не задумаешься из-за отсутствия содержания, и снайпер не подстрелит в уязвимой позе. «Окопная правда» поэтому — самая лучшая пресса для солдата!
— Хорошо, что тебя не слышит член Военного Совета.
— «Члену» от Военного Совета могу лично об этом сказать и о многом другом! В частности, о том, что после тяжелого ранения могли бы и в Союзе служить оставить, а вакантные места предоставлять еще не нюхавшим пороха. Взятки давать не умею, своими связями пользоваться тоже и быть в долгу не хочу, а на законном основании, скажу честно, с удовольствием остался бы в Ташкенте. При этом чем дольше я тут после возвращения нахожусь, тем сильнее ощущаю, какой я дурак и от этого хочется нажраться до поросячьего визга.
— Вовка, вернемся и нажремся! Орден еще раз обмоем, и день рождения мой подойдет, ну и твоя награда к тому времени подоспеет. Разгоним твое уныние!
— Сколько можно обмывать? — удивился Вовка.
— Так это прелюдия была, остальные роты требуют! Я-то, сам знаешь, не сторонник этого дела. Ладно, побалуемся коньячком, — размечтался я.
— Каким коньячком? Надоел ты с этими дегустациями! Водяры, обыкновенной водяры! Только водкой можно нажраться, чтоб забыться. Вино и коньяк — это обман зрения, настоящие русские люди пьют только водку.
— Значит, я не настоящий. Ладно, тебе лично будет водка. Иди, умой рожу, а то к серой бороденке пыль налипла, выглядит как перхоть, смотреть противно, — скривился я.
— Ник, не будь педантом, как граф Острогин, тебе это не идет! Ступай-ка, займи место за обеденным столом для командира, а я, так и быть, пойду ополоснусь.

***
Над растянутым между двумя бортовыми машинами брезентом Головской навесил маскировочную сетку, и получилось вполне прилично для полевой столовой. За столом сидел в гордом одиночестве Мелещенко и ковырял ложкой кашу.
— Колян, что ты там нашел? В тарелке тушенка присутствует, или Берендей всю Лонгинову скормил?
— Присутствует. Даже мясо трошки с мелкими кусочками, — ответил Николай.
— Коля, ты в курсе, что мы с тобой почти как братья родные?
— Это как понимать? Подмазываешься зачем-то? Шо нужно, Никифор? Говори прямо.
— Брат, самый что ни на есть настоящий! Хотя и не очень любимый. У тебя какая группа крови? — спросил я.
— Первая!
— Резус отрицательный?
— Ну и шо такого, — нахмурился Николай. — Отрицательный — это не значит, шо я отрицательный.
— Да знаю, знаю, сам с такой кровью живу. Первая, резус отрицательный.
— Ну! — напряг извилины Мелещенко.
— Вот те ну. А ты знаешь, «килькоед», что в батальоне только у тебя и у меня такая? Это врач сказал, лейтенант Пережогин. Он анализировал списки возможных доноров и группировал по вариантам — кто кому может помочь.
— Мы шо, только двое таких среди усих офицеров, на весь батальон? — удивился лейтенант.
— Сержантов и солдат тоже нет. Есть еще сержант в танковом батальоне, но он переболел гепатитом, быть донором не может, только в крайнем случае.
— Двое на весь батальон! Надо же два чудака на пятьсот человек, — задумчиво и зачарованно повторил Мелещенко.
— Да вот, такой у меня неудачный брат по крови оказался, — засмеялся я.
— Пошел ты на…! Тоже мне брат. Орден получил, и что можно насмехаться над другими? Я, может, не хуже тебя воюю, только не лезу на рожон. Почему я неудачный?
— Успокойся, я не в этом смысле, а в смысле — не повезло нам обоим. Человеку с первой групповой минус кровь может дать только донор с такой же кровью. Больше никто!
— Ни хрена себе! — выдохнул хрипло Николай. — Совсем никто? А не врешь, ты постоянно меня разыгрываешь.
Было заметно, что парень не на шутку перепугался и даже покрылся мелкой испариной.
— Подтверждаю, — присоединился к разговору подошедший к кухне фельдшер Ярко. — Первой минус годится только такая же кровь.
— У меня вторая положительная, — встрял в разговор Соловей.
— Тебе первая и вторая положительные подойдут.
— А если я с четвертой группой? — поинтересовался Берендеев.
— Толстячок, тебе даже мочу можно залить или солярку. Все сгодится, главное, чтобы резус присутствовал, подойдет даже кровь обезьяны Аркашки с продсклада, — улыбнулся я.
— Ну ты гад! Так оскорбить, с обезьяной сравнил. Больше не буду кормить. Ростовцев, к ПАКу можешь даже не приближаться. Вот сволочь! Мне — обезьянью кровь! — разозлился Берендеев.
— Это я в смысле, что тебе повезло, Берендей! Поймал любого — и он тебе донор! Не то что нам с Миколой.
— У обезьян отсутствует резус-фактор, поэтому от них кровь тебе, Берендеев, не годится, — усмехнулся Ярко.
— А первая минус — это кровь всех замполитов, что ли? У Артюхина какая, такая же? — съехидничал Соловей.
— Нет, у него самая обыкновенная, вторая. Не повезло только нам с Мелещенко, — вздохнул я.
— Ну почему не повезло? Будэмо считать, что королевских кровей, — грустно усмехнулся Николай.
Он вдруг перестал есть и задумчиво уставился вдаль. Переваривал, видимо, ошеломляющую новость.
— Ник, а насчет Аркашкиной крови, ее перелить уже не получится. — Заулыбался во всю свою широкую усатую физиономию Берендеев. — Издох Аркашка.
— Как издох? Мы со Сбитневым на складе закуску брали, и он с нами спиртягу пил, — удивился я.
— Вот и допился, за день до выхода помер. Белая горячка, наверное. Пил ведь и курил, как настоящий мужик! Но за человеком угнаться тяжело, особенно за русским. Не сдюжил. В санчасть понесли, что-то вкололи, но не спасли. Медики ругались, сказали, что загубили прапора обезьяну, печень и сердце за год посадили. Не выдержали обезьяньи органы нагрузки. Ваша рюмка оказалась последней, — хмыкнул Берендей.
— Вот черт! — ужаснулся Соловей. — А какой зверь компанейский был! Все ж таки в каких мы суровых условиях тут живем, скотина и та не выдерживает!
— А ты дозу спиртного уменьши, и все будет нормально. Не хлебайте с Берендеем спирт из кружек, а пейте из французских стаканчиков и доживете до замены, — пообещал я.
— Если пить из мелкой посуды, то у нас фантазии на тосты не хватит. Мы заканчиваем после четвертого, как раз литр на двоих, — ухмыльнулся Соловей. — А так пить вроде за что-то надо, да еще сказать что-нибудь придется. Мы же не замполиты, говорим мало.
— Это точно, вы — тыл! Говорите мало, тащите много, вон какие хари втроем наели! — ухмыльнулся я. — У Головского куртка не застегивается, пузо вывалил, и штаны держатся только на подтяжках. Зеркальная болезнь! «Коки» можно почесать только возле зеркала. Вас это тоже касается в полной мере, — рассмеялся я.
— Слушай, ты, доходяга! Жри, что дали, и отваливай отсюда, — вскричал Берендей обиженно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69