Тот висел мешком, чуть покачиваясь над клейким темным морем листьев. Они втащили его в гелиджет и снялись. Минуту спустя они были над просторами прерии. Томико установила курс на радиомаяк базы. Глубоко вздохнула и встретилась глазами с Харфексом.
- Я испытала такой ужас, что едва не потеряла сознание. Никогда со мной этого не бывало.
- Я… тоже слишком испугался,- сказал хайнианин; и верно, он выглядел потрясенным и постаревшим.- Не так сильно, как вы. Но тоже слишком.
- Это случилось, когда я находилась в контакте с ним, поддерживая его. Мне показалось, что он на миг пришел в себя.
- Эмпатия?.. Будем надеяться, он сможет сказать нам, что на него напало.
Осден, как поломанная кукла, перепачканная кровью и грязью, все так же полулежал на заднем сиденье, куда они второпях швырнули его, желая только как можно скорее унести ноги из леса.
Их прибытие на базу прибавило паники. Зловещее, неумело жестокое нападение было необъяснимо. Поскольку Харфекс упрямо отрицал какую бы то ни было возможность животной жизни, начались рассуждения о мыслящих растениях, растительных монстрах и психопроекциях. Фобия Дженни Чонь перешла из латентной стадии в активную, и та не могла говорить ни о чем, кроме Темных Эго, что следуют за спиной у окружающих. Ее, и Оллеру, и Порлока отозвали обратно на базу, покинуть которую никто особенно не стремился.
За три или четыре часа, которые Осден пролежал в одиночестве, он потерял немало крови, а удар и несколько ушибов привели его в шок, почти в кому. Стоило Осдену выйти из этого состояния, как началась изнуряющая лихорадка: он несколько раз звал "доктора", жалобно стонал: "Доктор Хаммергельд…" Через два томительно долгих дня он полностью обрел сознание; тогда Томико пригласила к нему в бокс Харфекса.
- Осден, я спрашиваю: вы можете сказать нам, что напало на вас?
Бесцветные глаза смотрели мимо Харфекса.
- На вас было совершено нападение,- мягко сказала Томико. Этот тусклый взгляд был ей привычно ненавистен, но сейчас говорил врач, защитник страдающих.- Возможно, вы еще не вспомнили. Что-то напало на вас. Вы были в лесу.
- Да! - выкрикнул он с вспыхнувшими вдруг глазами и искаженным лицом.- Лес… В лесу…
- Что в лесу?
У него перехватило дыхание. По лицу было видно: он вспоминает все яснее. Ответил он не сразу, и ответ был:
- Не знаю.
- Вы видели, что напало на вас? - спросил Харфекс.
- Не знаю.
- Вы же сейчас вспомнили.
- Не знаю.
- Возможно, от этого зависит жизнь всех нас. Вы обязаны рассказать нам, что видели!
- Не знаю,- сказал Осден, всхлипывая от слабости. Слабость не позволяла ему скрыть, что ответ он скрывает, а отвечать он не хотел. У бокса покусывал сивые усы Порлок, стараясь подслушать, что происходит внутри. Харфекс, наклонившись над Осденом, начал было: "Нет, вы расскажете нам…"- но Томико сочла необходимым остановить его.
Больно было видеть, с каким трудом удалось Харфексу сохранить самообладание. Он молча ушел в свой бокс - конечно же, за двойной или тройной дозой транквилизатора. Прочие мужчины и женщины разбрелись по всему большому и непрочному зданию с его длинным общим холлом и десятком спальных боксов; они ничего не говорили, но выглядели подавленными и раздраженными. Даже теперь, как и всегда, Осден держал всех их в своей власти. Томико, склонившись, смотрела на него, и подступившая ненависть желчью жгла ей горло. Столь чудовищный эготизм
, питающий себя чувствами других людей, столь абсолютный эгоизм хуже самого отвратительного физического уродства. Как и любому врожденному уродцу, ему не следовало жить. Не следовало оставаться в живых. Следовало умереть. И почему голова его не раскололась?
А тот лежал, безжизненный и белый, беспомощно раскинув руки; из уголков лишенных цвета широко открытых глаз бежали слезы. Попробовал уклониться от нее. Сказал слабо и хрипло: "Не надо!" - попытался поднять руки и закрыть голову.- "Не надо!"
Она присела на складной стул рядом с койкой и, выждав какое-то время, накрыла его ладонь своей. Он попробовал выдернуть руку, но ему не хватило сил.
Их надолго разделило молчание.
- Осден,- зашептала она,- я сожалею. Глубоко сожалею. Я желаю вам добра. Позвольте мне желать вам добра. Я не хочу причинить вам боль. Послушайте, теперь я знаю. "Что-то" было одним из нас. Именно так, да. Не отвечайте, только скажите, если я ошибаюсь - но я не ошибаюсь… Конечно же, на этой планете есть животные. Целый десяток. И неважно, кто именно был там. Не играет роли, кто это сделал. Могла быть и я, вполне могла. Я не понимала, откуда это берется, Осден. Вам не дано знать, как нам трудно понять такое… Но послушайте. Что, если бы это было не ненавистью и страхом, а любовью… А любовью это никогда не бывает?
- Нет.
- Почему нет? Почему? Неужели человеческие существа настолько слабы, все до единого? Страшно подумать. Ну неважно, неважно, не волнуйтесь. Не шевелитесь. Сейчас хотя бы это не ненависть, верно? По меньшей мере симпатия, участие, доброжелательность. Вы не можете не чувствовать этого. Осден, вы это чувствуете?
- И… другое,- произнес он почти неслышно.
- Вероятно, шум от моего подсознания. Да и всех остальных. Знаете, когда мы нашли вас в лесу и я пыталась вас перевернуть, к вам отчасти вернулось сознание, и я ощутила ужас перед вами. На минуту я обезумела от страха. Я ощущала ваш страх передо мной?
- Нет.
Ее ладонь все еще лежала на его руке; напряжение его заметно спало, он погружался в сон - сон измученного человека, наконец избавленного от страданий. "Лес,- прошептал он, ей едва удалось разобрать, что он говорит.- Боюсь".
Она не пыталась выжать из него что-то еще, просто держала ладонь на его руке и смотрела, как он засыпает… Хаито знала, что чувствует она, а значит, и то, что должен чувствовать он. Она была уверена: есть лишь одна эмоция или состояние существа, что может вот так, за один момент, обратиться в свою противоположность, инвертироваться. В великохайнском языке одно и то же слово, онта, означает и любовь, и ненависть. Конечно же, она не влюблена в Осдена, здесь другая история. То, что она испытывает к нему,- онта, инвертированная ненависть. Она держала его руку в своей, и между ними тек ток, ужасающее электричество, что возникает от прикосновения - прикосновения, которого он всегда страшился. Когда он засыпал, мышцы, окольцовывавшие, как на анатомическом рисунке, его рот, расслабились, и Томико увидела на этом лице то, что никому из них никогда не доводилось видеть,- улыбку, пусть едва заметную. Улыбка померкла. Осден уснул.
Он оказался крепким - на следующий день уже сидел и хотел есть. Харфекс собирался допросить его, но Томико не позволила. Она завесила дверной проем бокса листом политена, как часто делал сам Осден.
- Пластик в самом деле отсекает ваше эмпатическое восприятие?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11