Гораздо сильнее ощущал он почти непосильное бремя гнева и горечи,
оно разрушало мозг, подавляло рассудок. А вот темнота подземелья,
казалось, даже облегчала эту тяжесть. К темноте он привык, ночью-то и
начиналась для него настоящая жизнь. Сейчас вокруг были тяжелые глыбы,
низкие своды глубокой шахты, но ненависть давит сильнее, чем толща
гранита, а жестокость куда холоднее глины. Здесь же его окружала, обнимала
чернота девственных глубин земных. Он, дрожа от боли, лег и отдался этим
объятьям, потом боль отпустила, и он уснул.
Разбудил его свет. Это граф Борд зажег огнивом свечу. Лицо графа
светилось оживлением: румяные щеки, веселые голубые глаза меткого стрелка
и охотника, яркий рот, чувственный и упрямый.
- Они идут по следу, - сказал граф. - Они знают, что вам удалось
спастись.
- Зачем?.. - сказал астроном. Голос его звучал глухо; горло и глаза
все еще были сильно воспалены после пожара. - Зачем они преследуют меня?
- Зачем? Неужели вам нужны еще какие-то объяснения? Чтобы отправить
вас на костер, разумеется! За ересь! - голубые глаза Борда сверкали в
полумраке, отражая свет свечи.
- Но ведь все и так разрушено, все, что я сделал, сгорело.
- О да, земля наконец остановлена! Но лису-то они упустили, а им
непременно нужна добыча! Хотя черта с два я вас им отдам!
Глаза астронома, светлые и широко поставленные, уперлись в глаза
графа:
- А почему?
- Вы меня, наверно, глупцом считаете, - сказал Борд с усмешкой,
похожей скорее на волчий оскал - оскал волка, загнанного и готового
защищаться. - Да я и впрямь веду себя глупо. Глупость сделал, что
предупредил вас. Вы же все равно не послушались, как всегда. И глупо, что
сам я вас слушал. Но мне так нравилось вас слушать. Мне нравились ваши
рассказы о звездах, о путях планет и концах времен. А ведь другие говорили
со мной только о семенном зерне или приплоде скота и ни о чем другом,
понимаете? И вообще - я не люблю солдат и этих чужеземцев, я не люблю,
когда людей допрашивают и сжигают на кострах. Вот вроде есть ваша правда,
есть их правда, а что знаю о правде я? Разве я ученый, чтобы знать, где
подлинная правда? Разве известны мне пути звезд? Может, правы вы. Может,
они. Зато я точно знаю что было такое время, когда вы сидели за моим
столом и говорили со мной. Что же, прикажете мне теперь спокойно смотреть,
как вас поведут на костер? Они говорят, что это святой огонь, он очищает,
а вы называли огнями божьими звезды. Что же вы спрашиваете: "Почему?"
Зачем задавать глупые вопросы глупцу?
- Простите, - сказал астроном.
- Что знаете вы о других людях? - продолжал граф. - Вы думали, они
оставят вас в покое. И вы думали, что я допущу, чтобы вас сожгли. - Он
смотрел на Гуннара, освещенный пламенем свечи, и ухмылялся, скаля зубы,
как загнанный волк, но в голубых его глазах светилось веселье. - Ведь мы
живем внизу, на земле, понимаете, а не там, среди звезд...
Борд принес трутницу, три сальные свечи, бутыль с водой, кусок
горохового пудинга и холщовый мешок с хлебом. Он пробыл недолго и перед
уходом снова предупредил астронома: ни в коем случае не выходить из шахты.
Очнувшись ото сна, Гуннар вновь ощутил какую-то странную тревогу,
почти страдание. Но в отличие от других, он страдал не от того, что
вынужден прятаться в норе, под землей, спасая собственную шкуру. Страдания
его были куда сильнее: он не мог определить времени.
Он тосковал вовсе не о настенных часах и не о сладостном перезвоне
церковных колоколов в деревнях, сзывающих на утреннюю или вечернюю
молитву, и не о точных и капризных часовых механизмах из его лаборатории,
от которых в значительной степени зависели сделанные им открытия; нет,
тосковал он не об обычных часах, а о небесных.
Не видя неба, не определишь и вращения Земли. Все явления времени -
яркий круг солнца, фазы луны, кружение планет и созвездий вокруг Полярной
звезды, смена знаков Зодиака - все это теперь утрачено для него, порвана
основа, на которую ложились нити его жизни.
Здесь времени не было.
- Господи, - молился астроном Гуннар во тьме своего подземелья, - как
хвала моя могла оскорбить тебя? Все, что когда-либо видел я в телескоп, -
это лишь мимолетный отблеск твоего величия, мельчайший элемент созданного
тобой Порядка. Не мог же ты взревновать к слабым моим знаниям, Господи. Да
и верившие моему слову были поистине малочисленны. Может, напрасно дерзнул
я описать, сколь велики деяния твои? Но как мог я удержаться, Господи,
когда ты позволил мне увидеть бескрайние звездные поля свои? Мог ли я
молчать, увидев такое? Господи, не карай меня снова, позволь мне
восстановить хоть самый маленький телескоп. Я никому ничего не скажу,
никогда больше не обнародую свои труды, раз они оскорбляют твою святую
церковь. Я ни слова не произнесу об орбитах планет или природе звезд. Я
буду нем, Господи, дай мне лишь видеть их!
- Какого черта! Потише, мастер Гуннар. Я вас еще на полпути услыхал,
- раздался вдруг голос Борда, и астроном, открыв глаза, увидел свет его
фонаря. - На вас устроили настоящую охоту, теперь вы у нас колдун! Они
клянутся, что видели вас спящим в собственном доме, когда запирали двери
снаружи, но на пепелище костей ваших так и не нашли.
- Я действительно спал, - сказал Гуннар, прикрывая глаза. - Пришли
они, эти солдаты... Мне давно уже следовало послушаться вас. Я спустился в
подземный ход, ведущий в обсерваторию. Я его сделал для того, чтобы
холодными ночами быстрее можно было добраться до камина и отогреть пальцы
- они становились совершенно непослушными. - Он вытянул свои почерневшие,
покрытые волдырями пальцы и рассеянно посмотрел на них. - Потом их топот
послышался у меня над головой...
- Вот вам еще кое-какая еда. Что за черт! Вы что, так ничего и не
ели?
- А разве уже много времени прошло?
- Ночь и день. Сейчас снова ночь. Дождь идет. Послушайте, мастер
Гуннар, в моем доме сейчас живут двое - из этих черных ищеек. Слуги
Церкви, черт бы их побрал, и я еще должен оказывать им гостеприимство.
Ведь это мое поместье, они здесь у меня в гостях. Мне сейчас трудно к вам
приходить. А никого из своих людей я сюда посылать не хочу. Что, если эти
святые отцы спросят их: "Знаете, где колдун? Поклянетесь ли перед
Господом, что не знаете, где он?" Так вот пусть лучше и не знают. Я приду
- когда смогу. Как вам здесь, ничего? Еще немного потерпите? А там я вас
мигом отсюда вытащу и за границу переправлю - пусть только эти двое из
моего дома уберутся. И, пожалуйста, не говорите больше так громко, а то
они настырные и вездесущие, как мухи.
1 2 3 4 5 6 7 8