Она отняла руки ото лба и ухватилась за подлокотники кресла. Мисс Рейнберд, следившая за ее руками, заметила, с какой силой они сжаты, — даже костяшки пальцев побелели. Дыхание мадам Бланш участилось, тело напряглось, будто в ней происходила какая-то внутренняя борьба. Мисс Рейнберд испугалась. Не за мадам Бланш, а за себя — как она оказалась в таком положении, как она могла хоть на мгновение поверить, что ей нужен этот нелепый эксперимент. Гарриет умерла. Осталась только память о ней. И Шолто умер, и воспоминания о нем не из приятных. Но мисс Рейнберд жива, и никто не может заставить ее участвовать в этом фарсе… Даже Гарриет, приходящая к ней во сне.
Неожиданно мадам Бланш громко произнесла:
— Кто-то появился. Но вдалеке и не хочет приближаться. Нет, это не один человек… — Мадам Бланш замолчала и испустила долгий, странный, почти звериный стон. — Нет, их двое, — отрывисто выкрикнула она. — Они далеко…, у самого горизонта, но я их вижу. Старик и пожилая женщина. — Мадам Бланш помолчала. — Генри? И ты здесь? — вдруг оживилась она. — Да, это ты. Я вижу тебя. — Она радостно засмеялась. — Я так рада тебе. Но в чем дело? Почему они так далеко?
Мисс Рейнберд, как зачарованная, наблюдала перемену, происшедшую в поведении и тоне мадам Бланш, когда та заговорила с Генри. Руки ее теперь были расслаблены, тело свободно лежало в глубоком кресле. Дебелая, вульгарно красивая женщина.
Мадам Бланш сдавленно рассмеялась и сказала хрипловатым голосом:
— Ну что же ты, Генри? Может быть, сегодня ты не настроен говорить, милый? Скажи, чем они недовольны. Почему не приближаются?
Некоторое время мадам Бланш молчала, потом судорожно вздрогнув всем телом, снова заговорила, но теперь ее голос резко изменился. Это был мужской голос, не очень низкий, но твердый, бесстрастный, неторопливый, с легким акцентом. У мисс Рейнберд мурашки побежали по спине.
Голос произнес:
— Прощение и еще раз прощение. Это главное. Если вырубают лес, остается просека, но вырастают другие деревья, и лес смыкается снова.
Мадам Бланш улыбнулась:
— Генри, здесь со мной женщина, которой нужна помощь. Ты не можешь оставить лирику до другого раза? Почему они так далеко?
— Она знает, почему. Они не приблизятся — хотя сейчас между ними мир и прощение, — пока не убедятся в том, что они действительно ей нужны. Пусть она не обижается, но в ней сидит себялюбие, и оно их отталкивает.
Мадам Бланш резко повернулась к мисс Рейнберд:
— Это правда?
Уязвленная мисс Рейнберд сказала с вызовом:
— Все люди эгоистичны. Это вечное оправдание, которое Шолто… — Она осеклась. Помимо собственной воли, она попала под влияние мадам Бланш, но никакой информации давать не собиралась. Во всяком случае — пока.
Мадам Бланш сказала с улыбкой:
— Мы должны быть терпеливыми, Генри, дорогой. Мисс Рейнберд — сомневающаяся. Это ее право. Ровным голосом Генри провещал:
— Некоторые люди верят слепо. У других вера растет подобно тому, как цветок стремится поскорее расцвести. Благородная дама, которая сидит рядом с тобой, должна смягчить свой скептицизм любовью. И сомнения уйдут, а вера расцветет.
Мадам Бланш сказала с некоторым нетерпением:
— Тебе там часто приходится общаться с поэтами. Генри. Но ведь ты инженер, не так ли? Говори, пожалуйста, проще.
Из недр существа мадам Бланш послышался мужской смех и затем голос Генри:
— Ты, как всегда, шутишь, Бланш. Спроси эту даму, знает ли она, кто они такие.
Мадам Бланш повернулась к мисс Рейнберд:
— Вы их знаете?
Мисс Рейнберд, начинавшая понемногу осваиваться, ответила:
— Я догадываюсь, кто это может быть. Но точно не знаю.
Мадам Бланш сказала:
— Ты слышал ответ. Генри?
— Я ожидал этого — провещал Генри. — Но скажи ей, что любовь к справедливости сильнее человеческого эгоизма. Она это знает. Поэтому она к тебе и обратилась. Скажи ей, что оба они теперь хотят, чтобы совершилась справедливость, но не могут ей помочь, пока она не будет к этому готова. Скажи ей, что у человека есть только одна настоящая семья — человечество.
Мадам Бланш повернулась к мисс Рейнберд:
— Вы понимаете, что имеет в виду Генри?
— Да, конечно. Мне хорошо знакомы банальности, которые…
Из глубины существа мадам Бланш раздался смех Генри, и быстрый переход от женского тембра к мужскому неприятно поразил мисс Рейнберд. Ей вдруг захотелось, чтобы это представление поскорее закончилось.
Мадам Бланш разочарованно произнесла:
— Почему они отвернулись. Генри? Они уходят?
— Их отвергли, Бланш, — важно провещал Генри. — У нас есть способность прикасаться к прежней жизни. Но мы не можем изменить человеческое сердце. Я был инженером, мог по трубам провести воду за тысячу миль и сделать пустыню цветущим садом. Но ни я, и никто другой не может вселить веру в живущих там, внизу, как зажигают спичку или включают газовую горелку.
Мадам Бланш усмехнулась:
— Ты отстал от времени. Генри. У нас теперь электричество.
— Привычные представления умирают с трудом, — сказал Генри. — И давние предрассудки тоже.
Мисс Рейнберд заметила, что по телу мадам Бланш пробежал легкий озноб, словно от дуновения холодного ветра.
— Мужчина ушел, Генри, — сказала мадам Бланш, — а почему женщина задержалась?
— Любовь не отпускает ее, Бланш. Двойная любовь. Любовь, которую она дала, и любовь, которую она убила.
— Вы понимаете, о чем он говорит? — спросила мадам Бланш.
— Кажется, понимаю, — тихо ответила мисс Рейнберд. Неожиданно, опустив голову, она продолжала сдавленным голосом:
— Попросите его сказать ей…, сказать ей… Ах, нет! Нет!
Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться, ей хотелось довериться мадам Бланш, и в то же время она злилась на себя и ругала себя за глупость.
Генри произнес тихо:
— От слез зацветет пустыня в сердце. Я ухожу, Бланш… До свидания…
— До свидания. Генри, — эхом отозвалась мадам Бланш.
К мисс Рейнберд медленно возвращалось душевное равновесие. Подняв голову, она увидела, что мадам Бланш сидит с закрытыми глазами, откинувшись в кресле. Мадам Бланш медленно взялась рукой за свое жемчужное ожерелье и сидела, не открывая глаз, так долго, что мисс Рейнберд, которая уже успокоилась, подумала, что Бланш уснула.
— Как вы себя чувствуете, мадам Бланш? — спросила мисс Рейнберд.
Бланш медленно открыла глаза и улыбнулась. Глубоко вздохнув, она сказала:
— Боже мой! Что со мной было? Я чувствую себя так, будто меня всю избили. О господи… Вы не возражаете? — она глазами указала на стол, где стоял на серебряном подносе графинчик с хересом.
— Да-да, пожалуйста, — мисс Рейнберд встала и наполнила рюмки себе и мадам Бланш. Они сидели, потягивая херес.
— Вы помните, что было? — спросила мисс Рейнберд. Бланш отрицательно помотала головой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Неожиданно мадам Бланш громко произнесла:
— Кто-то появился. Но вдалеке и не хочет приближаться. Нет, это не один человек… — Мадам Бланш замолчала и испустила долгий, странный, почти звериный стон. — Нет, их двое, — отрывисто выкрикнула она. — Они далеко…, у самого горизонта, но я их вижу. Старик и пожилая женщина. — Мадам Бланш помолчала. — Генри? И ты здесь? — вдруг оживилась она. — Да, это ты. Я вижу тебя. — Она радостно засмеялась. — Я так рада тебе. Но в чем дело? Почему они так далеко?
Мисс Рейнберд, как зачарованная, наблюдала перемену, происшедшую в поведении и тоне мадам Бланш, когда та заговорила с Генри. Руки ее теперь были расслаблены, тело свободно лежало в глубоком кресле. Дебелая, вульгарно красивая женщина.
Мадам Бланш сдавленно рассмеялась и сказала хрипловатым голосом:
— Ну что же ты, Генри? Может быть, сегодня ты не настроен говорить, милый? Скажи, чем они недовольны. Почему не приближаются?
Некоторое время мадам Бланш молчала, потом судорожно вздрогнув всем телом, снова заговорила, но теперь ее голос резко изменился. Это был мужской голос, не очень низкий, но твердый, бесстрастный, неторопливый, с легким акцентом. У мисс Рейнберд мурашки побежали по спине.
Голос произнес:
— Прощение и еще раз прощение. Это главное. Если вырубают лес, остается просека, но вырастают другие деревья, и лес смыкается снова.
Мадам Бланш улыбнулась:
— Генри, здесь со мной женщина, которой нужна помощь. Ты не можешь оставить лирику до другого раза? Почему они так далеко?
— Она знает, почему. Они не приблизятся — хотя сейчас между ними мир и прощение, — пока не убедятся в том, что они действительно ей нужны. Пусть она не обижается, но в ней сидит себялюбие, и оно их отталкивает.
Мадам Бланш резко повернулась к мисс Рейнберд:
— Это правда?
Уязвленная мисс Рейнберд сказала с вызовом:
— Все люди эгоистичны. Это вечное оправдание, которое Шолто… — Она осеклась. Помимо собственной воли, она попала под влияние мадам Бланш, но никакой информации давать не собиралась. Во всяком случае — пока.
Мадам Бланш сказала с улыбкой:
— Мы должны быть терпеливыми, Генри, дорогой. Мисс Рейнберд — сомневающаяся. Это ее право. Ровным голосом Генри провещал:
— Некоторые люди верят слепо. У других вера растет подобно тому, как цветок стремится поскорее расцвести. Благородная дама, которая сидит рядом с тобой, должна смягчить свой скептицизм любовью. И сомнения уйдут, а вера расцветет.
Мадам Бланш сказала с некоторым нетерпением:
— Тебе там часто приходится общаться с поэтами. Генри. Но ведь ты инженер, не так ли? Говори, пожалуйста, проще.
Из недр существа мадам Бланш послышался мужской смех и затем голос Генри:
— Ты, как всегда, шутишь, Бланш. Спроси эту даму, знает ли она, кто они такие.
Мадам Бланш повернулась к мисс Рейнберд:
— Вы их знаете?
Мисс Рейнберд, начинавшая понемногу осваиваться, ответила:
— Я догадываюсь, кто это может быть. Но точно не знаю.
Мадам Бланш сказала:
— Ты слышал ответ. Генри?
— Я ожидал этого — провещал Генри. — Но скажи ей, что любовь к справедливости сильнее человеческого эгоизма. Она это знает. Поэтому она к тебе и обратилась. Скажи ей, что оба они теперь хотят, чтобы совершилась справедливость, но не могут ей помочь, пока она не будет к этому готова. Скажи ей, что у человека есть только одна настоящая семья — человечество.
Мадам Бланш повернулась к мисс Рейнберд:
— Вы понимаете, что имеет в виду Генри?
— Да, конечно. Мне хорошо знакомы банальности, которые…
Из глубины существа мадам Бланш раздался смех Генри, и быстрый переход от женского тембра к мужскому неприятно поразил мисс Рейнберд. Ей вдруг захотелось, чтобы это представление поскорее закончилось.
Мадам Бланш разочарованно произнесла:
— Почему они отвернулись. Генри? Они уходят?
— Их отвергли, Бланш, — важно провещал Генри. — У нас есть способность прикасаться к прежней жизни. Но мы не можем изменить человеческое сердце. Я был инженером, мог по трубам провести воду за тысячу миль и сделать пустыню цветущим садом. Но ни я, и никто другой не может вселить веру в живущих там, внизу, как зажигают спичку или включают газовую горелку.
Мадам Бланш усмехнулась:
— Ты отстал от времени. Генри. У нас теперь электричество.
— Привычные представления умирают с трудом, — сказал Генри. — И давние предрассудки тоже.
Мисс Рейнберд заметила, что по телу мадам Бланш пробежал легкий озноб, словно от дуновения холодного ветра.
— Мужчина ушел, Генри, — сказала мадам Бланш, — а почему женщина задержалась?
— Любовь не отпускает ее, Бланш. Двойная любовь. Любовь, которую она дала, и любовь, которую она убила.
— Вы понимаете, о чем он говорит? — спросила мадам Бланш.
— Кажется, понимаю, — тихо ответила мисс Рейнберд. Неожиданно, опустив голову, она продолжала сдавленным голосом:
— Попросите его сказать ей…, сказать ей… Ах, нет! Нет!
Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться, ей хотелось довериться мадам Бланш, и в то же время она злилась на себя и ругала себя за глупость.
Генри произнес тихо:
— От слез зацветет пустыня в сердце. Я ухожу, Бланш… До свидания…
— До свидания. Генри, — эхом отозвалась мадам Бланш.
К мисс Рейнберд медленно возвращалось душевное равновесие. Подняв голову, она увидела, что мадам Бланш сидит с закрытыми глазами, откинувшись в кресле. Мадам Бланш медленно взялась рукой за свое жемчужное ожерелье и сидела, не открывая глаз, так долго, что мисс Рейнберд, которая уже успокоилась, подумала, что Бланш уснула.
— Как вы себя чувствуете, мадам Бланш? — спросила мисс Рейнберд.
Бланш медленно открыла глаза и улыбнулась. Глубоко вздохнув, она сказала:
— Боже мой! Что со мной было? Я чувствую себя так, будто меня всю избили. О господи… Вы не возражаете? — она глазами указала на стол, где стоял на серебряном подносе графинчик с хересом.
— Да-да, пожалуйста, — мисс Рейнберд встала и наполнила рюмки себе и мадам Бланш. Они сидели, потягивая херес.
— Вы помните, что было? — спросила мисс Рейнберд. Бланш отрицательно помотала головой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68