ну, да все-таки теперь лучше… Повезло мне. Я диву далась: чтобы мне да повезло… Один господин нанял меня присматривать за своим хозяйством. О, это целая история!..
Речь ее замедлялась, юркие глазки так и бегали, бесчисленные складки ее лица играли. Казалось, она ждет, когда Элен начнет ее расспрашивать. Но та, погруженная в свои мысли, едва слушала ее, сидя со страдальческим видом у камина, который затопила Розали.
– О чем вы хотели меня просить, тетушка Фэтю? – сказала она.
Старуха ответила не сразу. Она разглядывала комнату, палисандровую мебель, синие штофные обои. И с присущей ей смиренной и льстивой манерой нищенки заговорила:
– Уж до чего у вас, извините, красиво, сударыня. У моего барина тоже такая комната, но только розовая… О, это целая история. Представьте себе, молодой человек, такой приличный, и пришел в наш дом квартиру нанимать. Хвастать не хочу, а квартирки у нас, во втором и в третьем этаже, очень миленькие. И потом – так спокойно: никогда фиакр не проедет, можно подумать, будто ты в деревне… Рабочие-то больше двух недель возились; ну просто игрушку из комнаты сделали…
Она остановилась, видя, что Элен начинает слушать внимательнее.
– Это ему для работы, – продолжала она, еще более растягивая слова. – Он говорит, что это ему для работы… Привратника у нас нет, вы знаете. Вот это-то ему и нравится. Привратников он, видите ли, не любит. И правильно!
Она вновь перебила себя, словно осененная внезапной мыслью:
– Постойте-ка! Вы должны его знать, моего барина-то. Он видает одну из ваших подруг.
– А! – сказала, побледнев, Элен.
– Ну да, соседнюю барыньку – ту, с которой вы в церковь ходили… Она на днях приезжала.
Глазки тетушки Фэтю сузились, жадно следя исподтишка за волнением «доброй барыни». Элен, сделав над собой усилие, спросила спокойным голосом:
– Она заходила к нему?
– Нет, передумала – может, забыла что… Я стояла на пороге. Она спросила, здесь ли живет господин Венсан; потом опять забилась в фиакр и крикнула кучеру: «Поздно, поезжайте обратно…» О, такая бойкая дамочка, такая миленькая, такая приличная. Не много таких господь бог посылает на землю. После вас только она и есть… Да благословит господь вас всех!
Она продолжала болтать, нанизывая пустые фразы с привычностью богомолки, набившей себе руку в перебирании четок. Глухая работа в складках ее лица шла своим чередом. Теперь оно сияло полным удовлетворением…
– Так вот, – продолжала она без всякого перехода, – мне бы хотелось иметь пару хороших башмаков. Мой барин и так уж очень обходителен, я не могу просить у него на обувь… Вы видите, я одета, мне бы только пару крепких башмаков. Посмотрите – мои-то рваные, и в такую грязь того и гляди схватишь колики. Право, у меня вчера были колики – весь день промучилась… Будь у меня пара крепких башмаков…
– Я вам принесу башмаки, тетушка Фэтю, – сказала Элен, жестом отпуская ее.
И пока старуха, приседая и благодаря, пятилась к двери, она спросила у нее:
– В котором часу можно вас застать одну?
– Моего барина никогда не бывает после шести, – ответила та. – Да вы не трудитесь, я сама приду и возьму башмаки у вашей привратницы… Словом, как вам угодно будет. Вы – ангел небесный! Господь бог воздаст вам за все!
Ее восклицания продолжали слышаться и тогда, когда она уже вышла на лестницу. Элен сидела, оцепенев от известия, которое эта женщина по странной случайности вовремя сообщила ей. Теперь она знала место свидания. Розовая комната в этом старом, полуразрушенном доме. Она вновь видела лестницу с отсыревшими стенами, желтые двери квартир, почерневшие от прикосновения сальных рук, всю эту нужду, которая вызывала в ней жалость, когда она в предыдущую зиму поднималась проведать тетушку Фэтю, – и она старалась представить себе розовую комнату среди этого безобразия нищеты. Но пока она сидела, погруженная в раздумье, две теплые ручки легли на ее покрасневшие от бессонницы глаза, а смеющийся голосок спросил:
– Кто это? Кто это?
Это была Жанна: она оделась сама. Ее разбудил голос тетушки Фэтю. Увидев, что дверь комнаты закрыта, она поторопилась одеться, желая удивить мать.
– Кто это?.. Кто это?.. – повторяла она; ее все больше разбирал смех.
Розали внесла завтрак.
– Ты молчи, молчи!.. тебя ни о чем не спрашивают, – крикнула ей Жанна.
– Перестань же, сумасшедшая, – сказала Элен. – Ты думаешь, я не догадываюсь, что это ты?
Девочка скользнула на колени матери. Запрокинувшись, она покачивалась, счастливая своей выдумкой.
– Как сказать! – с убежденным видом продолжала она. – Это могла бы быть и другая девочка… А? Маленькая девочка, которая принесла тебе письмо от своей мамы, чтобы пригласить тебя к обеду… Нот она бы и зажала тебе глаза…
– Не прикидывайся дурочкой, – продолжала Элен, ставя ее на ноги. – Что ты там болтаешь… Подавайте, Розали.
Но служанка разглядывала девочку.
– Ну и странно же вырядилась барышня, – заявила она.
Действительно, Жанна впопыхах даже не обулась. Она была в нижней юбке – коротенькой фланелевой юбочке, из разреза которой торчал уголок рубашки. Из-под расстегнутой ночной кофточки виднелась плоская, изящно очерченная грудь, на которой едва заметно выделялись два нежно-розовых пятнышка. Со спутанными волосами, в криво надетых чулках, вся беленькая, в своей кое-как накинутой одежде, она была очаровательна.
Наклонив голову набок, она внимательно оглядела себя и расхохоталась.
– Как мило, правда, мама? А что, не остаться ли мне так? Ведь это очень мило!
Подавляя раздражение, Элен задала ей тот же вопрос, что и каждое утро:
– Ты умылась?
– Ах, мамочка, – пролепетала Жанна, сразу приуныв, – ах, мамочка, идет дождь, погода такая гадкая!
– Тогда ты не получишь завтрака. Розали, умойте ее!
Обычно Элен сама умывала девочку. Но сейчас ей было не по себе; дрожа от холода, хотя погода стояла теплая, она жалась к огню. Розали только что придвинула к камину накрытый салфеткой круглый столик и поставила на него две белые фарфоровые чашки. На огне, в серебряном кофейнике, – подарок господина Рамбо, – закипал кофе. В этот утренний час в неприбранной, еще дремлющей комнате, полной беспорядка ночи, было что-то милое, уютное.
– Мама! Мамочка! – кричала Жанна из своей комнатки. – Она слишком сильно трет, она царапает меня! Ой-ой-ой, какая холодная вода!
Устремив глаза на кофейник, Элен погрузилась в глубокое раздумье. Она должна узнать правду. Она пойдет туда. Ее раздражала и смущала мысль об этом тайном свидании в грязном уголке Парижа. Она думала, что это тайна более чем дурного тона. В ней узнавала она Малиньона, его воображение, питающееся романами, его сумасбродное желание за дешевую цену вновь вызвать к жизни домики свиданий времен Регентства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Речь ее замедлялась, юркие глазки так и бегали, бесчисленные складки ее лица играли. Казалось, она ждет, когда Элен начнет ее расспрашивать. Но та, погруженная в свои мысли, едва слушала ее, сидя со страдальческим видом у камина, который затопила Розали.
– О чем вы хотели меня просить, тетушка Фэтю? – сказала она.
Старуха ответила не сразу. Она разглядывала комнату, палисандровую мебель, синие штофные обои. И с присущей ей смиренной и льстивой манерой нищенки заговорила:
– Уж до чего у вас, извините, красиво, сударыня. У моего барина тоже такая комната, но только розовая… О, это целая история. Представьте себе, молодой человек, такой приличный, и пришел в наш дом квартиру нанимать. Хвастать не хочу, а квартирки у нас, во втором и в третьем этаже, очень миленькие. И потом – так спокойно: никогда фиакр не проедет, можно подумать, будто ты в деревне… Рабочие-то больше двух недель возились; ну просто игрушку из комнаты сделали…
Она остановилась, видя, что Элен начинает слушать внимательнее.
– Это ему для работы, – продолжала она, еще более растягивая слова. – Он говорит, что это ему для работы… Привратника у нас нет, вы знаете. Вот это-то ему и нравится. Привратников он, видите ли, не любит. И правильно!
Она вновь перебила себя, словно осененная внезапной мыслью:
– Постойте-ка! Вы должны его знать, моего барина-то. Он видает одну из ваших подруг.
– А! – сказала, побледнев, Элен.
– Ну да, соседнюю барыньку – ту, с которой вы в церковь ходили… Она на днях приезжала.
Глазки тетушки Фэтю сузились, жадно следя исподтишка за волнением «доброй барыни». Элен, сделав над собой усилие, спросила спокойным голосом:
– Она заходила к нему?
– Нет, передумала – может, забыла что… Я стояла на пороге. Она спросила, здесь ли живет господин Венсан; потом опять забилась в фиакр и крикнула кучеру: «Поздно, поезжайте обратно…» О, такая бойкая дамочка, такая миленькая, такая приличная. Не много таких господь бог посылает на землю. После вас только она и есть… Да благословит господь вас всех!
Она продолжала болтать, нанизывая пустые фразы с привычностью богомолки, набившей себе руку в перебирании четок. Глухая работа в складках ее лица шла своим чередом. Теперь оно сияло полным удовлетворением…
– Так вот, – продолжала она без всякого перехода, – мне бы хотелось иметь пару хороших башмаков. Мой барин и так уж очень обходителен, я не могу просить у него на обувь… Вы видите, я одета, мне бы только пару крепких башмаков. Посмотрите – мои-то рваные, и в такую грязь того и гляди схватишь колики. Право, у меня вчера были колики – весь день промучилась… Будь у меня пара крепких башмаков…
– Я вам принесу башмаки, тетушка Фэтю, – сказала Элен, жестом отпуская ее.
И пока старуха, приседая и благодаря, пятилась к двери, она спросила у нее:
– В котором часу можно вас застать одну?
– Моего барина никогда не бывает после шести, – ответила та. – Да вы не трудитесь, я сама приду и возьму башмаки у вашей привратницы… Словом, как вам угодно будет. Вы – ангел небесный! Господь бог воздаст вам за все!
Ее восклицания продолжали слышаться и тогда, когда она уже вышла на лестницу. Элен сидела, оцепенев от известия, которое эта женщина по странной случайности вовремя сообщила ей. Теперь она знала место свидания. Розовая комната в этом старом, полуразрушенном доме. Она вновь видела лестницу с отсыревшими стенами, желтые двери квартир, почерневшие от прикосновения сальных рук, всю эту нужду, которая вызывала в ней жалость, когда она в предыдущую зиму поднималась проведать тетушку Фэтю, – и она старалась представить себе розовую комнату среди этого безобразия нищеты. Но пока она сидела, погруженная в раздумье, две теплые ручки легли на ее покрасневшие от бессонницы глаза, а смеющийся голосок спросил:
– Кто это? Кто это?
Это была Жанна: она оделась сама. Ее разбудил голос тетушки Фэтю. Увидев, что дверь комнаты закрыта, она поторопилась одеться, желая удивить мать.
– Кто это?.. Кто это?.. – повторяла она; ее все больше разбирал смех.
Розали внесла завтрак.
– Ты молчи, молчи!.. тебя ни о чем не спрашивают, – крикнула ей Жанна.
– Перестань же, сумасшедшая, – сказала Элен. – Ты думаешь, я не догадываюсь, что это ты?
Девочка скользнула на колени матери. Запрокинувшись, она покачивалась, счастливая своей выдумкой.
– Как сказать! – с убежденным видом продолжала она. – Это могла бы быть и другая девочка… А? Маленькая девочка, которая принесла тебе письмо от своей мамы, чтобы пригласить тебя к обеду… Нот она бы и зажала тебе глаза…
– Не прикидывайся дурочкой, – продолжала Элен, ставя ее на ноги. – Что ты там болтаешь… Подавайте, Розали.
Но служанка разглядывала девочку.
– Ну и странно же вырядилась барышня, – заявила она.
Действительно, Жанна впопыхах даже не обулась. Она была в нижней юбке – коротенькой фланелевой юбочке, из разреза которой торчал уголок рубашки. Из-под расстегнутой ночной кофточки виднелась плоская, изящно очерченная грудь, на которой едва заметно выделялись два нежно-розовых пятнышка. Со спутанными волосами, в криво надетых чулках, вся беленькая, в своей кое-как накинутой одежде, она была очаровательна.
Наклонив голову набок, она внимательно оглядела себя и расхохоталась.
– Как мило, правда, мама? А что, не остаться ли мне так? Ведь это очень мило!
Подавляя раздражение, Элен задала ей тот же вопрос, что и каждое утро:
– Ты умылась?
– Ах, мамочка, – пролепетала Жанна, сразу приуныв, – ах, мамочка, идет дождь, погода такая гадкая!
– Тогда ты не получишь завтрака. Розали, умойте ее!
Обычно Элен сама умывала девочку. Но сейчас ей было не по себе; дрожа от холода, хотя погода стояла теплая, она жалась к огню. Розали только что придвинула к камину накрытый салфеткой круглый столик и поставила на него две белые фарфоровые чашки. На огне, в серебряном кофейнике, – подарок господина Рамбо, – закипал кофе. В этот утренний час в неприбранной, еще дремлющей комнате, полной беспорядка ночи, было что-то милое, уютное.
– Мама! Мамочка! – кричала Жанна из своей комнатки. – Она слишком сильно трет, она царапает меня! Ой-ой-ой, какая холодная вода!
Устремив глаза на кофейник, Элен погрузилась в глубокое раздумье. Она должна узнать правду. Она пойдет туда. Ее раздражала и смущала мысль об этом тайном свидании в грязном уголке Парижа. Она думала, что это тайна более чем дурного тона. В ней узнавала она Малиньона, его воображение, питающееся романами, его сумасбродное желание за дешевую цену вновь вызвать к жизни домики свиданий времен Регентства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89