Вандевр держал себя так, будто находился в гостиной графини Мюффа, и был учтив с сидевшими рядом с ним дамами. Еще утром Нана говорила тетке: мужчинам не нужно желать большего, – все они либо знатного происхождения, либо богачи; так или иначе люди шикарные. Что же касается дам – они держались очень хорошо. Некоторые из них – Бланш, Леа, Луиза – пришли в декольтированных платьях; только Гага, пожалуй, слишком оголилась, тем более, что в ее годы лучше было бы не показывать себя в таком виде. Когда все, наконец, разместились, смех и шутки стали менее оживленными. Жорж вспомнил, что в Орлеане ему случилось присутствовать в буржуазных домах на более веселых обедах.
Разговор не клеился, незнакомые, между собой мужчины приглядывались друг к другу, женщины сидели очень чинно; вот это-то и удивляло Жоржа. Юноша находил их слишком «мещански-добродетельными», он думал, что они сразу начнут целоваться.
Когда подали следующее блюдо – рейнских карпов а ла Шамбор и жаркое по-английски, – Бланш тихо проговорила:
– Я видела в воскресенье вашего Оливье, милая Люси… Как он вырос!..
– Еще бы, ведь ему восемнадцать лет, – ответила Люси, – не очень то меня молодит Оливье… Вчера он уехал обратно к себе в школу.
Ее сын Оливье, о котором она отзывалась с гордостью, воспитывался в морском училище. Заговорили о детях. Дамы умилились. Нана поделилась своей радостью: ее крошка, маленький Луи, живет теперь у тетки, которая приводит его ежедневно в одиннадцать часов утра; она берет ребенка к себе в постель, и он играет там с пинчером Лулу. Прямо умора смотреть, когда они оба забираются под одеяло. Трудно вообразить, какой шалун ее маленький Луизэ.
– А я очаровательно провела вчерашний вечер, – рассказывала Роза Миньон. – Представьте, я пошла в пансион за Шарлем и Анри, а вечером пришлось повести их в театр. Они прыгали, хлопали в ладошки: «Мы пойдем смотреть маму! Мы пойдем смотреть маму!» И такую возню подняли, просто страх!
Миньон снисходительно улыбался, и глаза его увлажнились от избытка отеческой нежности.
– А во время представления они были уморительны, – продолжал он, – такие серьезные, точно взрослые мужчины; пожирали Розу глазами и спрашивали у меня, почему это у мамы голые ноги…
Все рассмеялись, Миньон сиял; его отцовская гордость была польщена. Он обожал своих ребят, его единственной заботой было увеличить их состояние, и он с непреклонной твердостью преданного слуги распоряжался деньгами жены, которые Роза зарабатывала в театре и иным путем. Когда Миньон – капельмейстер в кафешантане, где Роза пела, женился на ней, они страстно любили друг друга. Теперь их чувство перешло в дружбу. У них раз навсегда установился такой порядок: Роза работала по мере сил и возможности, пуская в ход талант и красоту, а он бросил скрипку, чтобы как можно бдительнее наблюдать за ее успехами актрисы и женщины. Трудно было бы найти более мещанскую и дружную чету.
– Сколько лет вашему старшему сыну? – спросил Вандевр.
– Анри? Девять, – ответил Миньон. – Он здоровенный парнишка!
Потом Миньон стал подшучивать над Штейнером, который не любил детей, и с самым наглым спокойствием сказал банкиру, что если бы у того были дети, он бы менее безрассудно прокучивал свое состояние. Во все время разговора Миньон наблюдал за банкиром, подсматривал из-за спины Бланш, как тот себя ведет по отношению к Нана. В то же время он с досадой следил за женой и Фошри, которые уже несколько минут разговаривали, близко наклоняясь друг к другу. Уж не собирается ли Роза терять время на подобные глупости? В таких случаях Миньон всегда оказывал решительное противодействие. Он стал доедать жаркое из косули, держа нож и вилку в своих красивых руках с бриллиантом на мизинце.
Разговор о детях продолжался. Ла Фалуаз, взволнованный соседством Гага, спрашивал у нее, как поживает ее дочь, которую он имел удовольствие видеть в «Варьете».
– Лили здорова, но ведь она еще совсем ребенок!
Ла Фалуаз очень удивился, узнав, что Лили девятнадцатый год. Гага приобрела в его глазах еще больше величия. Он полюбопытствовал, почему она не привела с собой Лили.
– Ах, нет, нет, ни за что! – жеманно ответила Гага. – Еще и трех месяцев не прошло, как пришлось взять Лили, по ее настоянию из пансиона… Я мечтала тотчас же выдать ее замуж… Но она так любит меня, вот почему я и взяла ее домой совершенно против своего желания.
Ее синеватые веки с подпаленными ресницами нервно вздрагивали, когда она говорила о том, как пристроить дочь. До сих пор Гага не скопила ни единого су, хотя и продолжала заниматься своим ремеслом, продаваясь мужчинам, особенно очень молодым, которым годилась в бабушки, потому-то она и мечтала о хорошем браке для дочери. Она наклонилась к Ла Фалуазу, покрасневшему от тяжести навалившегося на него огромного, густо набеленного голого плеча.
– Знаете, – тихо промолвила она, – если Лили пойдет по торной дорожке, это будет не по моей вине… Но молодость так безрассудна!
Вокруг стола суетились лакеи, меняя тарелки. Появились следующие блюда: пулярка а ла марешаль, рыба под пикантным соусом, гусиная печенка. Метрдотель, наливавший мерсо, предлагал теперь шамбертен и леовиль. Под легкий шум, вызванный сменой блюд, Жорж, все более и более удивляясь, спрашивал у Дагнэ – неужели у всех этих дам есть дети. Вопрос его рассмешил Дагнэ, и он подробно рассказал Жоржу о всех присутствующих женщинах. Люси Стьюарт – дочь смазчика, англичанина по происхождению, служившего на Северной дороге; ей тридцать девять лет, у нее лошадиное лицо, но она очаровательна; больна чахоткой, и все не умирает; самая модная из всех этих дам – ее любовниками были три князя и какой-то герцог. Каролина Эке родилась в Бордо; отец ее, мелкий чиновник, умер из-за дочери, не перенеся позора; к счастью, мать оказалась умной женщиной. Сначала она прокляла дочь, но год спустя, по зрелом размышлении, примирилась с ней и решила сберечь хотя бы ее состояние. Каролине двадцать пять лет: очень холодная, слывет одной из самых красивых женщин и берет у любовников неизменно одну и ту же цену. Ее мать любит во всем порядок, ведет книги, точно высчитывая приход и расход, занимается всеми делами дочери, наблюдая за порядком их тесной квартирки, расположенной двумя этажами выше, где она устроила мастерскую дамских нарядов и белья. Бланш де Сиври – ее настоящее имя Жаклина Бодю, – уроженка деревни, расположенной близ Амьена; роскошная женщина, дура и лгунья, выдает себя за внучку генерала и скрывает, что ей тридцать два года; в большом фаворе у русских, которые любят полных женщин. Затем Дагнэ несколько слов сказал об остальных. Кларисса Беню была горничной, ее привезла одна дама из приморского местечка Сент-Обен;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Разговор не клеился, незнакомые, между собой мужчины приглядывались друг к другу, женщины сидели очень чинно; вот это-то и удивляло Жоржа. Юноша находил их слишком «мещански-добродетельными», он думал, что они сразу начнут целоваться.
Когда подали следующее блюдо – рейнских карпов а ла Шамбор и жаркое по-английски, – Бланш тихо проговорила:
– Я видела в воскресенье вашего Оливье, милая Люси… Как он вырос!..
– Еще бы, ведь ему восемнадцать лет, – ответила Люси, – не очень то меня молодит Оливье… Вчера он уехал обратно к себе в школу.
Ее сын Оливье, о котором она отзывалась с гордостью, воспитывался в морском училище. Заговорили о детях. Дамы умилились. Нана поделилась своей радостью: ее крошка, маленький Луи, живет теперь у тетки, которая приводит его ежедневно в одиннадцать часов утра; она берет ребенка к себе в постель, и он играет там с пинчером Лулу. Прямо умора смотреть, когда они оба забираются под одеяло. Трудно вообразить, какой шалун ее маленький Луизэ.
– А я очаровательно провела вчерашний вечер, – рассказывала Роза Миньон. – Представьте, я пошла в пансион за Шарлем и Анри, а вечером пришлось повести их в театр. Они прыгали, хлопали в ладошки: «Мы пойдем смотреть маму! Мы пойдем смотреть маму!» И такую возню подняли, просто страх!
Миньон снисходительно улыбался, и глаза его увлажнились от избытка отеческой нежности.
– А во время представления они были уморительны, – продолжал он, – такие серьезные, точно взрослые мужчины; пожирали Розу глазами и спрашивали у меня, почему это у мамы голые ноги…
Все рассмеялись, Миньон сиял; его отцовская гордость была польщена. Он обожал своих ребят, его единственной заботой было увеличить их состояние, и он с непреклонной твердостью преданного слуги распоряжался деньгами жены, которые Роза зарабатывала в театре и иным путем. Когда Миньон – капельмейстер в кафешантане, где Роза пела, женился на ней, они страстно любили друг друга. Теперь их чувство перешло в дружбу. У них раз навсегда установился такой порядок: Роза работала по мере сил и возможности, пуская в ход талант и красоту, а он бросил скрипку, чтобы как можно бдительнее наблюдать за ее успехами актрисы и женщины. Трудно было бы найти более мещанскую и дружную чету.
– Сколько лет вашему старшему сыну? – спросил Вандевр.
– Анри? Девять, – ответил Миньон. – Он здоровенный парнишка!
Потом Миньон стал подшучивать над Штейнером, который не любил детей, и с самым наглым спокойствием сказал банкиру, что если бы у того были дети, он бы менее безрассудно прокучивал свое состояние. Во все время разговора Миньон наблюдал за банкиром, подсматривал из-за спины Бланш, как тот себя ведет по отношению к Нана. В то же время он с досадой следил за женой и Фошри, которые уже несколько минут разговаривали, близко наклоняясь друг к другу. Уж не собирается ли Роза терять время на подобные глупости? В таких случаях Миньон всегда оказывал решительное противодействие. Он стал доедать жаркое из косули, держа нож и вилку в своих красивых руках с бриллиантом на мизинце.
Разговор о детях продолжался. Ла Фалуаз, взволнованный соседством Гага, спрашивал у нее, как поживает ее дочь, которую он имел удовольствие видеть в «Варьете».
– Лили здорова, но ведь она еще совсем ребенок!
Ла Фалуаз очень удивился, узнав, что Лили девятнадцатый год. Гага приобрела в его глазах еще больше величия. Он полюбопытствовал, почему она не привела с собой Лили.
– Ах, нет, нет, ни за что! – жеманно ответила Гага. – Еще и трех месяцев не прошло, как пришлось взять Лили, по ее настоянию из пансиона… Я мечтала тотчас же выдать ее замуж… Но она так любит меня, вот почему я и взяла ее домой совершенно против своего желания.
Ее синеватые веки с подпаленными ресницами нервно вздрагивали, когда она говорила о том, как пристроить дочь. До сих пор Гага не скопила ни единого су, хотя и продолжала заниматься своим ремеслом, продаваясь мужчинам, особенно очень молодым, которым годилась в бабушки, потому-то она и мечтала о хорошем браке для дочери. Она наклонилась к Ла Фалуазу, покрасневшему от тяжести навалившегося на него огромного, густо набеленного голого плеча.
– Знаете, – тихо промолвила она, – если Лили пойдет по торной дорожке, это будет не по моей вине… Но молодость так безрассудна!
Вокруг стола суетились лакеи, меняя тарелки. Появились следующие блюда: пулярка а ла марешаль, рыба под пикантным соусом, гусиная печенка. Метрдотель, наливавший мерсо, предлагал теперь шамбертен и леовиль. Под легкий шум, вызванный сменой блюд, Жорж, все более и более удивляясь, спрашивал у Дагнэ – неужели у всех этих дам есть дети. Вопрос его рассмешил Дагнэ, и он подробно рассказал Жоржу о всех присутствующих женщинах. Люси Стьюарт – дочь смазчика, англичанина по происхождению, служившего на Северной дороге; ей тридцать девять лет, у нее лошадиное лицо, но она очаровательна; больна чахоткой, и все не умирает; самая модная из всех этих дам – ее любовниками были три князя и какой-то герцог. Каролина Эке родилась в Бордо; отец ее, мелкий чиновник, умер из-за дочери, не перенеся позора; к счастью, мать оказалась умной женщиной. Сначала она прокляла дочь, но год спустя, по зрелом размышлении, примирилась с ней и решила сберечь хотя бы ее состояние. Каролине двадцать пять лет: очень холодная, слывет одной из самых красивых женщин и берет у любовников неизменно одну и ту же цену. Ее мать любит во всем порядок, ведет книги, точно высчитывая приход и расход, занимается всеми делами дочери, наблюдая за порядком их тесной квартирки, расположенной двумя этажами выше, где она устроила мастерскую дамских нарядов и белья. Бланш де Сиври – ее настоящее имя Жаклина Бодю, – уроженка деревни, расположенной близ Амьена; роскошная женщина, дура и лгунья, выдает себя за внучку генерала и скрывает, что ей тридцать два года; в большом фаворе у русских, которые любят полных женщин. Затем Дагнэ несколько слов сказал об остальных. Кларисса Беню была горничной, ее привезла одна дама из приморского местечка Сент-Обен;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124