Лезь на верблюда, сын шакала!
Как ни странно, Шендерович его понял…
* * *
Бубенцы на попоне звякали, бляхи сверкали, Гиви трясся и подпрыгивал — все, на что он был способен, ибо верблюд его двигался сам по себе, будучи приторочен к переднему. Под копыта так и бросались песчаные барханы, бросались и уходили назад…
— Миша! — отчаянно вцепляясь связанными в запястьях руками в высокую седельную луку, кричал Гиви Шендеровичу, который скакал сбоку при точно таких же печальных обстоятельствах, — Миша! Куда нас везут? Обратно к братьям?
— Нет!!! — орал в ответ Шендерович, — к братьям налево!
— Что?
— Не к братьям!
— А куда?
— Понятия не имею!!!
Всадник, волочивший за собой в поводу гивиного верблюда, не выдержал и обернул к Гиви свирепое загорелое лицо.
— Умолкни, о, шакал! — сказал он.
— Что он сказал? — вопил Шендерович, ныряя головой вперед.
— Сказал, прекратить разговоры! — вопил в ответ Гиви, оказавшись меж двух огней.
— А-а! — понимающе протянул Шендерович и действительно замолчал.
Солнце уходило за горизонт, бросая на пустыню последние лучи. Барханы отливали золотом, охрой и глубокой синевой. Верблюды неслись, целеустремленно вытянув шеи.
Эх, думал Гиви, и почему они, эти разбойники так людей не уважают? Хоть бы объяснили — куда, зачем? А то тащат, как скотину бессловесную…
Он приподнялся на изукрашенном седле, вглядываясь вдаль. На горизонте появилась темная точка, которая без всяких фокусов постепенно увеличивалась в размерах, обретая дополнительную расцветку и формы. Впереди по курсу лежало нечто, в приключенческих романах называемое «оазисом» — несколько не слишком гордых пальм с потрепанными листьями и квадратные строения с плоскими крышами — вероятно, ангары и гаражи. Тайная база тут у них, наверное… Ничего, успокаивал себя Гиви, они нас выкупят. Или обменяют. Юрий Николаевич наверняка этого так просто не оставил… Он же капитан, серьезный человек. Разве он даст им с Мишей пропасть бесследно? Такой шум поднял, вот они и зашевелились. Очень даже просто — поменяют на какого-нибудь ихнего мукаллафа… да откуда я такие слова знаю?
— Ну и хазы у них! — удивился Шендерович — ты гляди, мой Миклуха, что деется!
Ангары оказались войлочными шатрами — у стены одного, привязанный к колышку, стоял еще один верблюд и мрачно жевал сухую траву. Отряд въехал на крохотную площадь в центре лагеря, вожак соскочил со своего верблюда, небрежно бросив повод в услужливо протянутые руки подбежавшего часового.
Рядом располагался открытый очаг — еще несколько человек сидело вокруг него, с интересом глядя, как потрескивают над угольями, капая жиром, насажанные на вертелы бараньи тушки.
Гиви сразу захотелось кушать.
Шендерович, с некоторым вызовом оглядываясь на сопровождающего, сполз со своего верблюда и, пошатнувшись, опустился на колени, бессильно поникнув головой. Глаза у него закатились, челюсть слегка отвисла.
— О, Покровитель вездесущих, — как можно тверже произнес Гиви, укоризненно глядя в обтянутую атласом могучую спину предводителя, — этот человек умирает от голода.
— А! — воскликнул Предводитель, не оборачиваясь, — скрытый царь?
— Да, о, верный среди верных. Он страстно желает вкусить пищу. А страстное желание — достойное состояние.
Предводитель остановился и скрестил руки на груди, явно располагаясь к долгой беседе.
— Рассказал мне Абдаллах, — завел он, — рассказалРаРП мне отец, рассказал нам Кутаиба Саид со слов Акила со слов Салима Абдаллаха со слов отца «Бедствия — соль для правоверного и когда соли не хватает, правоверный портится».
— Надежда — настаивал Гиви, — тоже достойное состояние. А упование, как было сказано, — достойная стоянка.
— Рассказал мне Абдаллах, рассказал мне отец, рассказал Абд-ас-Самад, со слов Абу-Бурды, со слов Абу-Мусы: «Молодую верблюдицу перегоняют на новую стоянку некормленой». Верно говорят, — вздохнул Гиви — эта жизнь — рай для грешника, но ад для праведника.
— Красота дня, о, Жалующийся — тут же отбил удар Предводитель — полезна лишь в сочетании с сумраком ночи, и потому в них обоих благо вселенной.
— Так ты будешь кормить нас, о, Колеблющийся? — не выдержал Гиви, — Ибо, согласившись принять за нас, живых и здоровых, выкуп, но, не заботясь о нашей жизни и здоровье, ты совершаешь рискованную продажу, ибо грешит человек, продавая то, чего не имеет, как сказал Абдаллах, а ему отец, а ему Мухаммад аб Джафар, со слов Матара, со слов Амира — оба сказали ему.
— Не продажу я совершаю, о, нечистый, но беру фай, ибо фаем, добычей, добытой без боя, в отличие от ганимы, добычи, добытой с боем, называю я вас. Ибо вы — добыча, добытая без боя, поскольку позорно не оказали мне никакого сопротивления. А уж как я распоряжусь фаем — мое дело.
— Ошибаешься, о, Преступивший, ибо фай принадлежит не тебе, но всей общине этих благородных людей. Позволив нам умереть голодной смертью, ты лишаешь их полагающейся им доли.
Достойные люди с интересом прислушивались, обступив спорящих полукругом.
Предводитель пожал плечами.
— Да что мне, жалко для вас куска, что ли? — сказал он. — Просто захотелось мне пуститься с тобой в изысканный и высокоученый разговор, поскольку уж больно ты хорошо излагаешь, пес шелудивый.
— Что он говорит? — простонал Шендерович, совершенно опадая на песок.
— Типа, ладно уж, накормит, раз обещал.
Шендерович перестал стонать, распрямил спину и выкатил глаза обратно. Всадники соскальзывали с верблюжьих спин, попутно облегчая верблюдов от каких-то загадочных свертков, тюков и переметных сумок. Гиви открыл, было, рот, но потом осторожно закрыл его — за одним из разбойников, точно плащ, волочился по песку алый алтарный покров с вышитым на нем золотым солнцем…
* * *
— Кислое молоко, — сказал Шендерович, оторвавшись от бурдюка, — Тьфу!
— Наверняка верблюжье, — печально отозвался Гиви, — молоко молодой верблюдицы, да еще голодной, поскольку ее перегоняли со стоянки на стоянку.
— Типичные разбойники, — мрачно окинул Шендерович компанию сидевших у костра мужей битвы, — у братьев лучше кормили.
— У братьев ты был царь.
— А ты — исполин, — Шендерович на миг задумался. — О! Идея! Ты им про Шемхазая говорил?
— Про царя говорил…
— С царем накладка получилась. А ты про Шемхазая расскажи.
— А если он опять проверит?
— Брось! После еды?
— О чем это вы совещаетесь между собой скрытно, о, Заблудшие? — поинтересовался Предводитель.
— Мой друг и спутник, который несмотря ни на что есть скрытый царь, просит, чтобы я поведал честному собранию историю о Шемхазае и его потомках, дабы скоротать вечер и напитать умы, подобно тому, как твой барашек, о, Благословенный лев пустыни, напитал наши желудки — заунывно пропел Гиви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Как ни странно, Шендерович его понял…
* * *
Бубенцы на попоне звякали, бляхи сверкали, Гиви трясся и подпрыгивал — все, на что он был способен, ибо верблюд его двигался сам по себе, будучи приторочен к переднему. Под копыта так и бросались песчаные барханы, бросались и уходили назад…
— Миша! — отчаянно вцепляясь связанными в запястьях руками в высокую седельную луку, кричал Гиви Шендеровичу, который скакал сбоку при точно таких же печальных обстоятельствах, — Миша! Куда нас везут? Обратно к братьям?
— Нет!!! — орал в ответ Шендерович, — к братьям налево!
— Что?
— Не к братьям!
— А куда?
— Понятия не имею!!!
Всадник, волочивший за собой в поводу гивиного верблюда, не выдержал и обернул к Гиви свирепое загорелое лицо.
— Умолкни, о, шакал! — сказал он.
— Что он сказал? — вопил Шендерович, ныряя головой вперед.
— Сказал, прекратить разговоры! — вопил в ответ Гиви, оказавшись меж двух огней.
— А-а! — понимающе протянул Шендерович и действительно замолчал.
Солнце уходило за горизонт, бросая на пустыню последние лучи. Барханы отливали золотом, охрой и глубокой синевой. Верблюды неслись, целеустремленно вытянув шеи.
Эх, думал Гиви, и почему они, эти разбойники так людей не уважают? Хоть бы объяснили — куда, зачем? А то тащат, как скотину бессловесную…
Он приподнялся на изукрашенном седле, вглядываясь вдаль. На горизонте появилась темная точка, которая без всяких фокусов постепенно увеличивалась в размерах, обретая дополнительную расцветку и формы. Впереди по курсу лежало нечто, в приключенческих романах называемое «оазисом» — несколько не слишком гордых пальм с потрепанными листьями и квадратные строения с плоскими крышами — вероятно, ангары и гаражи. Тайная база тут у них, наверное… Ничего, успокаивал себя Гиви, они нас выкупят. Или обменяют. Юрий Николаевич наверняка этого так просто не оставил… Он же капитан, серьезный человек. Разве он даст им с Мишей пропасть бесследно? Такой шум поднял, вот они и зашевелились. Очень даже просто — поменяют на какого-нибудь ихнего мукаллафа… да откуда я такие слова знаю?
— Ну и хазы у них! — удивился Шендерович — ты гляди, мой Миклуха, что деется!
Ангары оказались войлочными шатрами — у стены одного, привязанный к колышку, стоял еще один верблюд и мрачно жевал сухую траву. Отряд въехал на крохотную площадь в центре лагеря, вожак соскочил со своего верблюда, небрежно бросив повод в услужливо протянутые руки подбежавшего часового.
Рядом располагался открытый очаг — еще несколько человек сидело вокруг него, с интересом глядя, как потрескивают над угольями, капая жиром, насажанные на вертелы бараньи тушки.
Гиви сразу захотелось кушать.
Шендерович, с некоторым вызовом оглядываясь на сопровождающего, сполз со своего верблюда и, пошатнувшись, опустился на колени, бессильно поникнув головой. Глаза у него закатились, челюсть слегка отвисла.
— О, Покровитель вездесущих, — как можно тверже произнес Гиви, укоризненно глядя в обтянутую атласом могучую спину предводителя, — этот человек умирает от голода.
— А! — воскликнул Предводитель, не оборачиваясь, — скрытый царь?
— Да, о, верный среди верных. Он страстно желает вкусить пищу. А страстное желание — достойное состояние.
Предводитель остановился и скрестил руки на груди, явно располагаясь к долгой беседе.
— Рассказал мне Абдаллах, — завел он, — рассказалРаРП мне отец, рассказал нам Кутаиба Саид со слов Акила со слов Салима Абдаллаха со слов отца «Бедствия — соль для правоверного и когда соли не хватает, правоверный портится».
— Надежда — настаивал Гиви, — тоже достойное состояние. А упование, как было сказано, — достойная стоянка.
— Рассказал мне Абдаллах, рассказал мне отец, рассказал Абд-ас-Самад, со слов Абу-Бурды, со слов Абу-Мусы: «Молодую верблюдицу перегоняют на новую стоянку некормленой». Верно говорят, — вздохнул Гиви — эта жизнь — рай для грешника, но ад для праведника.
— Красота дня, о, Жалующийся — тут же отбил удар Предводитель — полезна лишь в сочетании с сумраком ночи, и потому в них обоих благо вселенной.
— Так ты будешь кормить нас, о, Колеблющийся? — не выдержал Гиви, — Ибо, согласившись принять за нас, живых и здоровых, выкуп, но, не заботясь о нашей жизни и здоровье, ты совершаешь рискованную продажу, ибо грешит человек, продавая то, чего не имеет, как сказал Абдаллах, а ему отец, а ему Мухаммад аб Джафар, со слов Матара, со слов Амира — оба сказали ему.
— Не продажу я совершаю, о, нечистый, но беру фай, ибо фаем, добычей, добытой без боя, в отличие от ганимы, добычи, добытой с боем, называю я вас. Ибо вы — добыча, добытая без боя, поскольку позорно не оказали мне никакого сопротивления. А уж как я распоряжусь фаем — мое дело.
— Ошибаешься, о, Преступивший, ибо фай принадлежит не тебе, но всей общине этих благородных людей. Позволив нам умереть голодной смертью, ты лишаешь их полагающейся им доли.
Достойные люди с интересом прислушивались, обступив спорящих полукругом.
Предводитель пожал плечами.
— Да что мне, жалко для вас куска, что ли? — сказал он. — Просто захотелось мне пуститься с тобой в изысканный и высокоученый разговор, поскольку уж больно ты хорошо излагаешь, пес шелудивый.
— Что он говорит? — простонал Шендерович, совершенно опадая на песок.
— Типа, ладно уж, накормит, раз обещал.
Шендерович перестал стонать, распрямил спину и выкатил глаза обратно. Всадники соскальзывали с верблюжьих спин, попутно облегчая верблюдов от каких-то загадочных свертков, тюков и переметных сумок. Гиви открыл, было, рот, но потом осторожно закрыл его — за одним из разбойников, точно плащ, волочился по песку алый алтарный покров с вышитым на нем золотым солнцем…
* * *
— Кислое молоко, — сказал Шендерович, оторвавшись от бурдюка, — Тьфу!
— Наверняка верблюжье, — печально отозвался Гиви, — молоко молодой верблюдицы, да еще голодной, поскольку ее перегоняли со стоянки на стоянку.
— Типичные разбойники, — мрачно окинул Шендерович компанию сидевших у костра мужей битвы, — у братьев лучше кормили.
— У братьев ты был царь.
— А ты — исполин, — Шендерович на миг задумался. — О! Идея! Ты им про Шемхазая говорил?
— Про царя говорил…
— С царем накладка получилась. А ты про Шемхазая расскажи.
— А если он опять проверит?
— Брось! После еды?
— О чем это вы совещаетесь между собой скрытно, о, Заблудшие? — поинтересовался Предводитель.
— Мой друг и спутник, который несмотря ни на что есть скрытый царь, просит, чтобы я поведал честному собранию историю о Шемхазае и его потомках, дабы скоротать вечер и напитать умы, подобно тому, как твой барашек, о, Благословенный лев пустыни, напитал наши желудки — заунывно пропел Гиви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103