сборная среднего Рейна – вторая; запада ФРГ – третья; ступенька четвертая – юношеская сборная страны. Все шло как по маслу до конца 60-х годов.
Тренером юношеской сборной был тогда Герберт Видмайер, меня он заметил во время турниров. Решающей стала игра в составе юношеской сборной запада страны: в конце турнира пробивали одиннадцатиметровые. Из пяти я взял три. После этого все неожиданно заговорили обо мне: «Шумахер, «Шварц-Вайс», на этого парня стоит обратить внимание».
«Охотники» из клубов и НФС были настороже. Приглашение меня в молодежную сборную страны оставалось лишь вопросом времени. Большинство игроков молодежной сборной уже имели договор с одним из клубов бундеслиги. Юпп Рёриг, тренер молодежи «Кельна», предложил мне в один из дней поиграть за первую молодежную команду клуба. Мне было тогда шестнадцать, и я чувствовал себя весьма польщенным. Однако предложение скрепя сердце пришлось отклонить.
«Ты должен иметь профессию, – решила мать. – Футбол возможен когда-нибудь потом, но сначала ты научишься чему-нибудь порядочному».
Сказано – сделано: я стал медником. Физически сумасшедше тяжелое занятие.
После того как я сдал экзамен на звание подмастерья, вновь появился Рёриг. Откладывать было нельзя.
«Я иду. Мать согласна».
Это было для меня словно вторым рождением. Футбол, и ничего, кроме футбола, в душе и в теле. Каждый день. Божественно! Я был профессионалом, но пока еще без нынешних нагрузок, без атак прессы, без конкурентов, без давящей на тебя необходимости быть и оставаться первым номером.
Впервые в моей жизни я стал зарабатывать деньги, и даже много денег: 1200 марок в месяц – это в мои-то 18 лет. В последний год учебы я получал по 340 марок. А тут еще, кроме всего, полагалась годовая премия в 30 000 марок. В общем и целом больше 45 тысяч годового дохода. Я находил эту сумму громадной. Мой отец никогда не заработал бы таких денег, даже если бы он вкалывал день и ночь.
В юношеской сборной страны я играл уже очень прилично. И даже стал понемногу превращаться в звезду.
«Шумахер – молодец-парень», – слышал я то и дело. Но очень скоро стало ясно, что в игре моей есть и слабые места – это означало, что я должен был работать в поте лица. Мне было поверилось, что стал великим. На самом же деле я был еще мистером Никто.
Разница между любителем и профессионалом в футболе примерно такая же, как между малиновым мороженым и небоскребом. Огромная. Как и вызов, брошенный тебе судьбой.
Первым номером в «Кельне» был Герхард Вельц. Сумасшедший, чем-то тоже похожий на Рокки. Он тренировался как одержимый. Полный юношеского самомнения, я думал: «Шумахер, вратарь молодежной сборной страны, легко сметет сейчас этого». Но очень скоро я убедился, что это далеко не так просто. Нападающие играли как черти. Молниеносно. Хлесткие, точно выверенные удары по воротам. Мячи, которые брал Вельц, оставались для меня еще недосягаемыми.
Настали трудные времена. Я играл во второстепенных матчах и ни разу не участвовал в играх бундеслиги или кубковых встречах. Жалкое прозябание. Пол-игры здесь, товарищеский матч там, и ни одного шанса вырваться из этого круга. Несмотря на тренировки и мясорубку на поле, все оставалось по-прежнему. Я топтался на месте. До того самого дня, когда Вельц получил серьезную травму почек и головы. Шанс? Мой шанс? Как бы не так. Звание первого вратаря я должен был делить с югославом Топаловичем. «Кельн» держал двух посредственных вратарей вместо одного классного… Времена наивных надежд, времена иллюзий, окутывавших меня в молодежной сборной, остались лишь в прекрасных воспоминаниях.
Первый час совместной работы с Рольфом Герингсом, тренером вратарей «Кельна», был для меня часом откровения. Мячи так и свистели мимо моих ушей – я не мог взять ни одного. Годы спустя Рольф поведал мне: «Ты был полностью раздавлен. От самоуверенности не осталось и следа. Всякое замечание ранило тебя. Ты подпрыгивал за каждым мячом, как белка, и падал на живот, как спелая слива с дерева. Но ты хотел учиться. Это мне импонировало. Как и твоя способность держаться после многочасовых тренировок, будучи полумертвым от усталости. Ты всегда был готов вновь собрать и пустить в дело остаток сил. «Лучше это, чем упираться восемь часов в медницкой», – сказал ты, Харальд. Мне это понравилось».
Новоселье в Мехернике, под Кельном. Пригласил Хайнц Флоэ, игрок сборной и звезда «Кельна». Он выстроил себе дом. Красивый, большой, дорогой. Строительством занимался Рюдигер Шмитц, менеджер и опекун Флоэ. Любуясь домом, я мечтал достичь когда-нибудь того же.
– А мог бы я обратиться к Шмитцу? – спросил я смущаясь.
– Еще как можешь, – ответил сам Рюдигер. – Тебе нужен менеджер, чтобы внести в твою жизнь и в твою игру дисциплину и уверенность.
Шмитцу был 31 год. Мне – 19. Робкий, скромный, обычный парень из провинции. К Рюдигеру Шмитцу я проникся доверием сразу. И ему понравился тоже. Вот только влияние, которое оказывала на меня мать, ему показалось чрезмерным.
«Харальд, ты должен держать чуть большую дистанцию по отношению к Дюрену и твоему детству», – посоветовал он.
Ему было известно, как сильно я люблю свою мать, и он считал, что в принципе так и должно быть. Ему казалось странным лишь то, что при малейшем сомнении в окружающем мире или в самом себе я искал и находил убежище у нее.
«Это же яд, – ругался Рюдигер, – то, что ты каждый раз бежишь утешаться к маме. Даже если ты на самом деле натворил дел. Маменькиным сынкам нечего делать в профессиональном футболе».
Я не знал, что возразить, и терялся. «Прямота, честолюбие и даже жестокость – вот нужные тебе качества, – продолжал Шмитц. – Ты должен наконец перерезать пуповину, иначе о нее споткнешься».
Стремясь мне помочь, Рюдигер постарался заменить мне поначалу родительский дом, но потом все чаще стал оставлять одного, подталкивая любезно, но энергично в ту жизнь, где я мог рассчитывать только на самого себя. Это был трудный, вымощенный обидами и унижениями путь. И долгое время мне казалось, что требуют от меня чего-то невозможного.
Не слишком почетное прозвище Вертлявый Малыш я заработал себе в воротах между 1973 и 1977 годами. Вайсвайлер, мой тренер с июля 1976-го, не позволял себе в моем присутствии ни малейшей критики. Он попросту игнорировал меня, чтобы потом выставить на потеху публике.
Хеннеса Вайсвайлера, к сожалению, уже нет в живых. Он был очень хорошим тренером, но никудышным знатоком людей. Вместо товарищеской конструктивной критики он источал едкий деморализующий сарказм. Однажды он решил «подарить» меня другому клубу. Я был глубоко уязвлен, обижен и огорчен.
«Гнать Шумахера без разговоров!» – бросил Вайсвайлер. Мне передали эти слова. К тому времени я и сам хотел уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Тренером юношеской сборной был тогда Герберт Видмайер, меня он заметил во время турниров. Решающей стала игра в составе юношеской сборной запада страны: в конце турнира пробивали одиннадцатиметровые. Из пяти я взял три. После этого все неожиданно заговорили обо мне: «Шумахер, «Шварц-Вайс», на этого парня стоит обратить внимание».
«Охотники» из клубов и НФС были настороже. Приглашение меня в молодежную сборную страны оставалось лишь вопросом времени. Большинство игроков молодежной сборной уже имели договор с одним из клубов бундеслиги. Юпп Рёриг, тренер молодежи «Кельна», предложил мне в один из дней поиграть за первую молодежную команду клуба. Мне было тогда шестнадцать, и я чувствовал себя весьма польщенным. Однако предложение скрепя сердце пришлось отклонить.
«Ты должен иметь профессию, – решила мать. – Футбол возможен когда-нибудь потом, но сначала ты научишься чему-нибудь порядочному».
Сказано – сделано: я стал медником. Физически сумасшедше тяжелое занятие.
После того как я сдал экзамен на звание подмастерья, вновь появился Рёриг. Откладывать было нельзя.
«Я иду. Мать согласна».
Это было для меня словно вторым рождением. Футбол, и ничего, кроме футбола, в душе и в теле. Каждый день. Божественно! Я был профессионалом, но пока еще без нынешних нагрузок, без атак прессы, без конкурентов, без давящей на тебя необходимости быть и оставаться первым номером.
Впервые в моей жизни я стал зарабатывать деньги, и даже много денег: 1200 марок в месяц – это в мои-то 18 лет. В последний год учебы я получал по 340 марок. А тут еще, кроме всего, полагалась годовая премия в 30 000 марок. В общем и целом больше 45 тысяч годового дохода. Я находил эту сумму громадной. Мой отец никогда не заработал бы таких денег, даже если бы он вкалывал день и ночь.
В юношеской сборной страны я играл уже очень прилично. И даже стал понемногу превращаться в звезду.
«Шумахер – молодец-парень», – слышал я то и дело. Но очень скоро стало ясно, что в игре моей есть и слабые места – это означало, что я должен был работать в поте лица. Мне было поверилось, что стал великим. На самом же деле я был еще мистером Никто.
Разница между любителем и профессионалом в футболе примерно такая же, как между малиновым мороженым и небоскребом. Огромная. Как и вызов, брошенный тебе судьбой.
Первым номером в «Кельне» был Герхард Вельц. Сумасшедший, чем-то тоже похожий на Рокки. Он тренировался как одержимый. Полный юношеского самомнения, я думал: «Шумахер, вратарь молодежной сборной страны, легко сметет сейчас этого». Но очень скоро я убедился, что это далеко не так просто. Нападающие играли как черти. Молниеносно. Хлесткие, точно выверенные удары по воротам. Мячи, которые брал Вельц, оставались для меня еще недосягаемыми.
Настали трудные времена. Я играл во второстепенных матчах и ни разу не участвовал в играх бундеслиги или кубковых встречах. Жалкое прозябание. Пол-игры здесь, товарищеский матч там, и ни одного шанса вырваться из этого круга. Несмотря на тренировки и мясорубку на поле, все оставалось по-прежнему. Я топтался на месте. До того самого дня, когда Вельц получил серьезную травму почек и головы. Шанс? Мой шанс? Как бы не так. Звание первого вратаря я должен был делить с югославом Топаловичем. «Кельн» держал двух посредственных вратарей вместо одного классного… Времена наивных надежд, времена иллюзий, окутывавших меня в молодежной сборной, остались лишь в прекрасных воспоминаниях.
Первый час совместной работы с Рольфом Герингсом, тренером вратарей «Кельна», был для меня часом откровения. Мячи так и свистели мимо моих ушей – я не мог взять ни одного. Годы спустя Рольф поведал мне: «Ты был полностью раздавлен. От самоуверенности не осталось и следа. Всякое замечание ранило тебя. Ты подпрыгивал за каждым мячом, как белка, и падал на живот, как спелая слива с дерева. Но ты хотел учиться. Это мне импонировало. Как и твоя способность держаться после многочасовых тренировок, будучи полумертвым от усталости. Ты всегда был готов вновь собрать и пустить в дело остаток сил. «Лучше это, чем упираться восемь часов в медницкой», – сказал ты, Харальд. Мне это понравилось».
Новоселье в Мехернике, под Кельном. Пригласил Хайнц Флоэ, игрок сборной и звезда «Кельна». Он выстроил себе дом. Красивый, большой, дорогой. Строительством занимался Рюдигер Шмитц, менеджер и опекун Флоэ. Любуясь домом, я мечтал достичь когда-нибудь того же.
– А мог бы я обратиться к Шмитцу? – спросил я смущаясь.
– Еще как можешь, – ответил сам Рюдигер. – Тебе нужен менеджер, чтобы внести в твою жизнь и в твою игру дисциплину и уверенность.
Шмитцу был 31 год. Мне – 19. Робкий, скромный, обычный парень из провинции. К Рюдигеру Шмитцу я проникся доверием сразу. И ему понравился тоже. Вот только влияние, которое оказывала на меня мать, ему показалось чрезмерным.
«Харальд, ты должен держать чуть большую дистанцию по отношению к Дюрену и твоему детству», – посоветовал он.
Ему было известно, как сильно я люблю свою мать, и он считал, что в принципе так и должно быть. Ему казалось странным лишь то, что при малейшем сомнении в окружающем мире или в самом себе я искал и находил убежище у нее.
«Это же яд, – ругался Рюдигер, – то, что ты каждый раз бежишь утешаться к маме. Даже если ты на самом деле натворил дел. Маменькиным сынкам нечего делать в профессиональном футболе».
Я не знал, что возразить, и терялся. «Прямота, честолюбие и даже жестокость – вот нужные тебе качества, – продолжал Шмитц. – Ты должен наконец перерезать пуповину, иначе о нее споткнешься».
Стремясь мне помочь, Рюдигер постарался заменить мне поначалу родительский дом, но потом все чаще стал оставлять одного, подталкивая любезно, но энергично в ту жизнь, где я мог рассчитывать только на самого себя. Это был трудный, вымощенный обидами и унижениями путь. И долгое время мне казалось, что требуют от меня чего-то невозможного.
Не слишком почетное прозвище Вертлявый Малыш я заработал себе в воротах между 1973 и 1977 годами. Вайсвайлер, мой тренер с июля 1976-го, не позволял себе в моем присутствии ни малейшей критики. Он попросту игнорировал меня, чтобы потом выставить на потеху публике.
Хеннеса Вайсвайлера, к сожалению, уже нет в живых. Он был очень хорошим тренером, но никудышным знатоком людей. Вместо товарищеской конструктивной критики он источал едкий деморализующий сарказм. Однажды он решил «подарить» меня другому клубу. Я был глубоко уязвлен, обижен и огорчен.
«Гнать Шумахера без разговоров!» – бросил Вайсвайлер. Мне передали эти слова. К тому времени я и сам хотел уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44