Пол вперил в Роуэна взгляд своих холодных, как лед, голубых глаз. Подобный взгляд не раз усмирял даже самых несговорчивых пациентов.
– Раз уж у тебя не было сердечного приступа – а обследование показало, что его не было, у тебя потрясающе здоровое сердце, хотя ритм сокращений несколько ниже нормы, – он говорил совершенно спокойно, в отличие от взбудораженного Роуэна, – тогда я бы сказал, что ты перенес некую эмпатическую реакцию на приступ этого Фахида аль-Саккафа.
– И что это значит? – поинтересовался доктор Кеплер.
– У некоторых людей способность сопереживать доходит до симуляции физических симптомов.
– Я не симулировал его симптомы! – вклинился в разговор Роуэн. – Мое состояние не имело ничего общего с сердечным приступом.
Джеймс Кеплер не обратил на него никакого внимания:
– Вроде того, когда мужчина может испытывать схватки в то время, как рожает его жена?
– Точно, – ответил психиатр.
– Парни, я же объясняю вам, что не старался изобразить приступ!
В ответ на это психиатр просто пожал плечами:
– Тебе вовсе не надо было ничего изображать. Ты просто отреагировал на его страдания своими, – прежде, чем кто-либо успел вставить слово, он продолжил: – Хотя эмпатическая реакция не слишком широко распространена, подобный феномен все же встречается. Я видел матерей, страдавших от болей. когда болели их дети, и мужчин, которые, как их беременные жены, испытывали по утрам тошноту. У большинства же людей способность сопереживать ограничена. Мы можем представить себе, что такое потеря близкого человека, поэтому, если подобный удар постигнет друга, мы будем плакать вместе с ним.
– Слушай, – вставил Роуэн, – ты забываешь об одном. Во всех случаях, о которых ты рассказываешь, человек с эмпатической реакцией находится в близких отношениях с больным. А я ни разу не встречался с мистером аль-Саккафом до того, как он вошел в мой кабинет.
Как только Роуэн привел этот аргумент, он сразу осознал его неубедительность, вспомнив, как в субботу вечером воспринимал чувства всех, находившихся в ресторане. Он радовался и грустил вместе с совершенно незнакомыми людьми. Проблема состояла в том, что они не были ему безразличны. Он беспокоился о них, хоть они и были для него посторонними. В тот момент Роуэн не ощущал себя, став проводником для чувств и мыслей других.
Пол Сэндмен снова пожал плечами:
– Ты перенес травму.
Тут его глаза, стальные, словно капкан, уставились на Роуэна, и он добавил:
– Я разговаривал с парой человек, тоже оказавшихся на волосок от смерти. Они описывали свет, туннели, выход из собственного тела и тому подобное. Оба после этого стали иначе воспринимать чувства других.
Это был не вопрос, а скорее утверждение. Пол Сэндмен пробовал почву, готовя Роуэна к тому, чтобы тот выложил ему все. Половина его существа жаждала закричать: «Да, когда я тонул, произошло нечто странное, удивительное и очень пугающее, и я хочу, чтобы вы помогли мне разобраться в этом!», в то время как вторая, та самая, что ни за что не хотела потерять контроль над собой, говорила, что не нужно рисковать, что подобная откровенность равносильна признанию в том, что он уже не может сам управлять своей жизнью. Кроме того, Роуэн не верил в жизнь после смерти. Поэтому он спокойно выдержал взгляд психиатра и промолчал.
– …Небольшой отпуск. Эти слова Джеймса Кеплера насторожили Роуэна.
– Но я только что вернулся из отпуска.
– А я хочу, чтобы ты снова отправился туда, – заявил главврач.
– Мне не надо…
– Как видно, ты не понял, Роуэн, – прервал его Кеплер. – У тебя нет выбора. Роуэн вскочил со стула.
– Подождите минуточку…
– Нет, это ты подожди. Я должен управлять больницей. Мне нужно думать о безопасности пациентов. Что, если бы это случилось во время операции?
– Но не случилось же! – закричал Роуэн.
– И ты можешь дать гарантию, что подобного не произойдет?
Конечно, Роуэн не мог ничего гарантировать. В глубине души подобный вопрос терзал и его. Он думал, что стоит вернуться на работу и все образуется, но события последних часов показали, насколько он ошибся. Что-то было не так. Совсем не так. Он утратил отстраненность, необходимую для подобной работы. Но все-таки ему не хотелось уходить в отпуск.
– Ладно, допустим, я ничего не могу гарантировать, – неохотно признался Роуэн. – Но я могу заниматься другим. А от операций на некоторое время откажусь.
Джеймс Кеплер покачал головой:
– Возьми отпуск на пару недель, или сколько там тебе понадобится. Тебе необходимо время, чтобы прийти в себя. Пол прав. Ты пережил тяжкое потрясение.
Под конец Роуэн понял, что Джеймс был прав. У него действительно не остается выбора. По дороге домой, отменив все консультации и передав дела своим товарищам хирургам, Роуэн задавал себе два вопроса: «Что же, черт возьми, сегодня произошло?» и «Что мне делать в течение этих дурацких двух недель?»
Роуэн мог бы догадаться, что у Стюарта найдется ответ, по крайней мере, на один из этих вопросов.
Поздним вечером Стюарт появился на пороге его квартиры. Последний раз они виделись в больнице. Как только распространились новости.
– Привет, – сказал он.
– Привет, – Роуэн посторонился, пропуская Стю. Последний раз они виделись в больнице. Как только распространились новости о том, что случилось – а сплетни в больнице расходились потрясающе быстро, – Марк Стюарт оказались рядом с ним. Стюарт хотел позвонить Кей, но Роуэн убедил его не делать этого, объяснив, что Кей лишь расстроятся понапрасну, в то время как для беспокойства нет никаких причин.
– Как дела? – поинтересовался Стюарт, усевшись, и немедленно потянулся за пепельницей. Из кармана обтягивающей рубашки он выудил пачку сигарет.
– Это тебя когда-нибудь угробит, – прокомментировал его действия Роуэн.
– Все может быть. Но речь не обо мне. Я спросил, как ты себя чувствуешь.
Роуэн, босой, одетый только в джинсы и измотанный до предела, плюхнулся на покрытый Дамаском диван так беспечно, что при виде этого зрелища дизайнера, разрабатывавшего интерьер его квартиры, хватил бы удар.
– Прекрасно. Я уже всем сказал, что здоров, и я действительно совершенно здоров.
– Верю, верю, – согласился Стюарт, глядя на друга сквозь едкий табачный дым.
Запустив пальцы в и без того взъерошенные волосы, Роуэн встал. С момента своего возвращения домой он ни минуты не мог посидеть спокойно, к тому же его раздражал табачный дым.
– Извини, что я сорвался, – произнес он, подходя к окну и засовывая руки в задние карманы джинсов. Мир за стеклом казался абсолютно нормальным. Солнце уже садилось. Небо постепенно окрашивалось в восхитительные тона розового, пурпурного и желтого цветов. Мужчины и женщины ехали домой, к своим семьям. Жужжали насекомые, закрывались на ночь цветы, трава росла буквально на глазах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83