Да теперь уж все одно: что кур кормить маисовыми зернами, что людей – революционными баснями», – успокаивал он себя. Ободренный философским подходом к делу, он приблизился к группе плотников, которые вколачивали деревянные брусья в каркас будущего павильона. Чтобы привлечь к себе их внимание, он издал ртом систему звуков, означающих приблизительно следующее:
– Эй! Эй, там, привет! Дай вам Господь здоровья и хорошей погоды!
Наконец один из плотников краем глаза заметил его присутствие и, чуть сдвинув брови, вопросительно кивнул в его сторону.
– У меня с собой брошюры, очень интересные! – крикнул Онофре, доставая из-за пазухи одну и помахивая ею в воздухе.
– Что-что? – прокричал в ответ плотник.
В этот момент он изо всей силы бил кувалдой и то ли из-за грохота, то ли оттого, что когда-то оглох уже навсегда, не расслышал слов Онофре. Тот попытался повторить фразу, но не смог: прямо на него катили ломовые дроги, запряженные мулами, – он еле увернулся. Погонщик щелкнул в воздухе кнутом и, резко натянув поводья, откинулся назад и уперся пятками в днище.
– Дорогу! Посторонись! – завопил он. На телеге были навалены строительные отходы, поднимавшие при каждом толчке тучи серой пыли. Колеса, издавая жалобный металлический скрежет, спотыкались о камни и застревали в выбоинах. – Пошел, рья-рья! – кричал возница.
Онофре решил убраться подальше. Он было подумал выбросить брошюры в мусорную яму и сказать Пабло, что все распределил, но вовремя удержался: а вдруг анархисты установили за ним слежку, по крайней мере в первые дни?
– Что у тебя здесь, парень? – позвал его какой-то дядька.
Онофре подошел к группе каменщиков, которые, сбившись в кучку, отдыхали, перекуривая за разговорами. Один из них стоял на страже. Если в пределах видимости появлялся бригадир, он издавал предупреждающий свист, и каменщики поспешно возвращались к работе. Эта маленькая хитрость в дальнейшем послужила темой для сочинения частушки.
– Я в смысле того, что, может, вы захотите поучаствовать в революции, – неуверенно пробормотал Онофре, протягивая брошюру.
Каменщик смял ее в комок и закинул на груду щебня.
– Ты что, малец! Это не по нашей части: мы и читать-то толком не умеем, и вообще. Что ты там толкуешь про какую-то революцию? Это слишком серьезно. Шел бы отсюда, пока тебя не увидел бригадир.
Встревоженный словами каменщика, Онофре внимательно осмотрелся. Вскоре он быстро научился распознавать бригадиров по их повадке раздавать налево и направо команды. И еще он понял, что их больше волнует четкое исполнение собственных указаний, чем возможные идеологические отклонения в настрое рабочих. «В любом случае надо тут все разнюхать», – сказал он себе. Бригадиры отвечали за определенные участки стройки; их было много, и каждый действовал в соответствии со своим характером и типом выполняемой работы. По территории расхаживали еще какие-то люди в кепках, защитных очках и длинных плащах-пыльниках. Они инспектировали ход работ, озабоченно прикладывали ко всему вары и теодолиты и сверяли результаты с чертежами. Потом инструктировали бригадиров, а те слушали их с подобострастным вниманием, давая понять кивками головы: все, мол, идет как надо. «Не беспокойтесь, все будет сделано в лучшем виде», – будто говорили они, и казалось, что они при этом кланяются, – все до последней мелочи». Эти важные сеньоры были архитекторами, инженерами и их помощниками. На них лежала ответственность за координацию работ. Однако несмотря на эти эпизодические набеги, надзор велся вяло и каждая бригада работала на свой страх и риск независимо от остальных. Одни сооружали леса, другие их тут же разбирали, кто-то копал ямы, и немедленно на смену являлись люди, которые их закапывали, бригада каменщиков клала кирпичи, а другая демонтировала уже сооруженные стены. Одни приказы отменяли другие, и все это на фоне жуткой неразберихи: громких криков, пронзительных свистков, дикого ржания лошадей, протяжного мычания мулов, скрежета железных конструкций, грохота сваливаемых камней, скрипа распиливаемых досок и звонкого стука инструментов, словно в одном месте и в одно время собрались все сумасшедшие этого края, чтобы дать волю своему безумию. И уже никто и ничто в мире не смогло бы остановить строительство с его безудержно нарастающим ритмом. Людских и технических ресурсов вполне хватало: на тот период в распоряжении города имелись 50 архитекторов и 146 прорабов, к чьим услугам было несколько сотен железоплавильных печей, литейные заводы, лесопилки и металлургические цеха. Благодаря безработице и экономическому спаду рабочая сила тоже была в избытке. Чего сильно не хватало, так это средств для оплаты труда стольких людей и поставщиков сырья. Одна сатирическая газета пригвоздила по этому поводу центральную власть к позорному столбу, выдав такие строки: Мадрид сидит на денежном мешке, намертво вцепившись зубами в его завязки;эта эпиграмма, совершенно в духе того времени, высмеивала одержимую скаредность правительства. «Плохо дело, – подвел для себя итог Риус-и-Таулет, пожав плечами, – но есть другое решение проблемы – никому и ни за что не платить». Неуклонно следуя этому принципу, муниципалитет наделал гигантское количество долгов. «Я чувствую себя настоящим алькальдом только в двух случаях: когда выбиваю деньги и когда трачу их без оглядки». Те, кто сменил его на посту, успешно взяли на вооружение этот девиз. Но Онофре Боувилу все это пока мало заботило. Бродя по огромной территории и пытаясь привыкнуть к ее размерам, он пережил несколько потрясений. Самое большое – неожиданное появление жандармерии, о которой он слышал столько страшных вещей. Однако когда первый испуг прошел, он подумал, что на фоне колоссальной неразберихи интерес жандармов будет в основном сосредоточен на скандалах, случаях хулиганства, бунтах и больших общественных беспорядках и, возможно, присутствие его скромной персоны не привлечет их внимание, конечно, в том случае, если он будет действовать осмотрительно. Успокоенный, он вернулся к своему занятию, но близился конец рабочего дня, а ему так и не удалось пристроить ни одной брошюры. Вконец измученный, покрытый с головы до ног пылью, голодный, потому что с утра у него маковой росинки во рту не было, он вытащил припрятанный сверток с брошюрами и пешком возвратился в пансион. «Виданное ли дело! Я – и вдруг оказался не способен всунуть человеку какую-то паршивую бумажку? – спрашивал он себя с досадой по дороге домой. – Нет уж, дудки! Я с этим ни за что не смирюсь, – мысленно отвечал он на свои сомнения. – Хотя, понятное дело, все оказалось гораздо сложнее. И вообще, прежде чем что-нибудь предпринять, надо перво-наперво прощупать почву под ногами, хорошенько изучить обстановку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
– Эй! Эй, там, привет! Дай вам Господь здоровья и хорошей погоды!
Наконец один из плотников краем глаза заметил его присутствие и, чуть сдвинув брови, вопросительно кивнул в его сторону.
– У меня с собой брошюры, очень интересные! – крикнул Онофре, доставая из-за пазухи одну и помахивая ею в воздухе.
– Что-что? – прокричал в ответ плотник.
В этот момент он изо всей силы бил кувалдой и то ли из-за грохота, то ли оттого, что когда-то оглох уже навсегда, не расслышал слов Онофре. Тот попытался повторить фразу, но не смог: прямо на него катили ломовые дроги, запряженные мулами, – он еле увернулся. Погонщик щелкнул в воздухе кнутом и, резко натянув поводья, откинулся назад и уперся пятками в днище.
– Дорогу! Посторонись! – завопил он. На телеге были навалены строительные отходы, поднимавшие при каждом толчке тучи серой пыли. Колеса, издавая жалобный металлический скрежет, спотыкались о камни и застревали в выбоинах. – Пошел, рья-рья! – кричал возница.
Онофре решил убраться подальше. Он было подумал выбросить брошюры в мусорную яму и сказать Пабло, что все распределил, но вовремя удержался: а вдруг анархисты установили за ним слежку, по крайней мере в первые дни?
– Что у тебя здесь, парень? – позвал его какой-то дядька.
Онофре подошел к группе каменщиков, которые, сбившись в кучку, отдыхали, перекуривая за разговорами. Один из них стоял на страже. Если в пределах видимости появлялся бригадир, он издавал предупреждающий свист, и каменщики поспешно возвращались к работе. Эта маленькая хитрость в дальнейшем послужила темой для сочинения частушки.
– Я в смысле того, что, может, вы захотите поучаствовать в революции, – неуверенно пробормотал Онофре, протягивая брошюру.
Каменщик смял ее в комок и закинул на груду щебня.
– Ты что, малец! Это не по нашей части: мы и читать-то толком не умеем, и вообще. Что ты там толкуешь про какую-то революцию? Это слишком серьезно. Шел бы отсюда, пока тебя не увидел бригадир.
Встревоженный словами каменщика, Онофре внимательно осмотрелся. Вскоре он быстро научился распознавать бригадиров по их повадке раздавать налево и направо команды. И еще он понял, что их больше волнует четкое исполнение собственных указаний, чем возможные идеологические отклонения в настрое рабочих. «В любом случае надо тут все разнюхать», – сказал он себе. Бригадиры отвечали за определенные участки стройки; их было много, и каждый действовал в соответствии со своим характером и типом выполняемой работы. По территории расхаживали еще какие-то люди в кепках, защитных очках и длинных плащах-пыльниках. Они инспектировали ход работ, озабоченно прикладывали ко всему вары и теодолиты и сверяли результаты с чертежами. Потом инструктировали бригадиров, а те слушали их с подобострастным вниманием, давая понять кивками головы: все, мол, идет как надо. «Не беспокойтесь, все будет сделано в лучшем виде», – будто говорили они, и казалось, что они при этом кланяются, – все до последней мелочи». Эти важные сеньоры были архитекторами, инженерами и их помощниками. На них лежала ответственность за координацию работ. Однако несмотря на эти эпизодические набеги, надзор велся вяло и каждая бригада работала на свой страх и риск независимо от остальных. Одни сооружали леса, другие их тут же разбирали, кто-то копал ямы, и немедленно на смену являлись люди, которые их закапывали, бригада каменщиков клала кирпичи, а другая демонтировала уже сооруженные стены. Одни приказы отменяли другие, и все это на фоне жуткой неразберихи: громких криков, пронзительных свистков, дикого ржания лошадей, протяжного мычания мулов, скрежета железных конструкций, грохота сваливаемых камней, скрипа распиливаемых досок и звонкого стука инструментов, словно в одном месте и в одно время собрались все сумасшедшие этого края, чтобы дать волю своему безумию. И уже никто и ничто в мире не смогло бы остановить строительство с его безудержно нарастающим ритмом. Людских и технических ресурсов вполне хватало: на тот период в распоряжении города имелись 50 архитекторов и 146 прорабов, к чьим услугам было несколько сотен железоплавильных печей, литейные заводы, лесопилки и металлургические цеха. Благодаря безработице и экономическому спаду рабочая сила тоже была в избытке. Чего сильно не хватало, так это средств для оплаты труда стольких людей и поставщиков сырья. Одна сатирическая газета пригвоздила по этому поводу центральную власть к позорному столбу, выдав такие строки: Мадрид сидит на денежном мешке, намертво вцепившись зубами в его завязки;эта эпиграмма, совершенно в духе того времени, высмеивала одержимую скаредность правительства. «Плохо дело, – подвел для себя итог Риус-и-Таулет, пожав плечами, – но есть другое решение проблемы – никому и ни за что не платить». Неуклонно следуя этому принципу, муниципалитет наделал гигантское количество долгов. «Я чувствую себя настоящим алькальдом только в двух случаях: когда выбиваю деньги и когда трачу их без оглядки». Те, кто сменил его на посту, успешно взяли на вооружение этот девиз. Но Онофре Боувилу все это пока мало заботило. Бродя по огромной территории и пытаясь привыкнуть к ее размерам, он пережил несколько потрясений. Самое большое – неожиданное появление жандармерии, о которой он слышал столько страшных вещей. Однако когда первый испуг прошел, он подумал, что на фоне колоссальной неразберихи интерес жандармов будет в основном сосредоточен на скандалах, случаях хулиганства, бунтах и больших общественных беспорядках и, возможно, присутствие его скромной персоны не привлечет их внимание, конечно, в том случае, если он будет действовать осмотрительно. Успокоенный, он вернулся к своему занятию, но близился конец рабочего дня, а ему так и не удалось пристроить ни одной брошюры. Вконец измученный, покрытый с головы до ног пылью, голодный, потому что с утра у него маковой росинки во рту не было, он вытащил припрятанный сверток с брошюрами и пешком возвратился в пансион. «Виданное ли дело! Я – и вдруг оказался не способен всунуть человеку какую-то паршивую бумажку? – спрашивал он себя с досадой по дороге домой. – Нет уж, дудки! Я с этим ни за что не смирюсь, – мысленно отвечал он на свои сомнения. – Хотя, понятное дело, все оказалось гораздо сложнее. И вообще, прежде чем что-нибудь предпринять, надо перво-наперво прощупать почву под ногами, хорошенько изучить обстановку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154