Влажные высокие травы хлещут его по ногам. Ему хорошо и тепло.
– Я уже никогда не получу работу, не потеряю ее. Никогда не простужусь холодной зимой и не буду с трудом выздоравливать до самой весны. Никогда не похороню родной матери и не убаюкаю на руках новорожденного ребенка. Никогда не буду страдать и не порадуюсь отсутствию страданий. Никогда не узнаю правды и никогда не испытаю жгучей тоски по правде.
Пес-великан по имени Рекс бежит за ним по лугу, словно по илистому дну пруда, и лает в отчаянии.
* * *
Верность до гробовой доски . Нам сообщили из Львова о беспрецедентном случае привязанности животного к человеку. Отставной чиновник казначейства приручил ворона. Птица ежедневно прилетала на балкон к пенсионеру и проводила там долгие часы в дружеских играх с престарелым хозяином. Соседи свидетельствуют, что ворон пытался даже научиться человеческой речи. Неделю назад пенсионер скончался от воспаления легких и был погребен на местном кладбище. А верная птица ежедневно посещает балкон, проявляя подлинно человеческую скорбь.
* * *
Витек хотел пересечь железнодорожное полотно незамеченным, но его увидели.
– Витольд, ты не хочешь даже попрощаться? – крикнул Энгель.
Компания в полном сборе стояла на раскаленной плите платформы. Только патефона не хватало. Витек неохотно повернул к ним, подошел без энтузиазма.
– Мы разыскиваем тебя битый час, – заметил Лева. – Мать сказала, что ты прифорсился с самого утра и исчез. На свадьбу, что ли, торопишься?
– Оставьте его в покое, – сказала Цецилия. – Это уже взрослый человек. И у него свои проблемы.
Солнце припекало немилосердно, как всегда после дождя. Старый Баум вытирал лицо и лысину большим платком с готической монограммой. По путям шагали двое полицейских в зеленых армейских мундирах, но фуражки были прежние, круглые и синие. Они лениво осматривали рельсы, над которыми дрожал густой воздух. Полиция взяла на себя надзор за железной дорогой.
– Витольд, Витольд, – тихо произнесла Грета. – Was machst du da? Что ты там делаешь?
Она стояла в окружении огромных чемоданов в парусиновых чехлах. Белые волосы заплетены в косу, уложенную короной, отчего голова казалась маленькой.
– Wer reitet so sp?t durch Nacht und Wind… Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? – пробурчал он в ответ.
– Ведь она уезжает, – сказал Энгель. – Уезжает и неизвестно когда вернется.
– Грета уезжает?
– Забыл? Да что с тобой творится?
– Взгляни, какое странное солнце. Впервые вижу такие четкие очертания.
Только Грета подняла голову, чтобы взглянуть на небо, но у нее тут же заслезились глаза от ослепительного блеска.
– Каждый день это солнце будет приходить ко мне с весточкой от вас.
– И луна, – дополнил пан Хенрик. – Луна ведь тоже перемещается с востока на запад.
– Вы правы, – шепнула Грета. – Зато тучи сюда всегда приходят с запада.
– Тсс, – прошипел Витек. – Послушай на прощанье нашего жаворонка. И я послушаю.
Все вдруг умолкли, а в пронзительной голубизне что-то тихо запело, словно бы далекий колокольчик костельного служки.
– Дай же хладную руку свою, и в глаза мне взгляни, и скажи… – затянул, фальшивя, техник-дорожник.
– Ничего я не скажу, – решительно отрезала Грета. – Вот увидите, я обопьюсь там шнапсом или баварским пивом, оскандалюсь, и в конце концов меня запрут в надежный немецкий дом умалишенных.
– Was sagst du, mein Schw?nschen? – забеспокоился старый Баум. – Что ты говоришь, моя лебедушка?
Под Новой Вилейкой нарастал приглушенный шум поезда. Рука семафора поднялась с надсадным скрежетом. Витек заметил, что Грета уже давно не сводит с него потемневших глаз. Хотел улыбнуться, но тут она простерла к нему длинную, узкую ладонь с голубыми иероглифами просвечивающих жилок.
– Грета, хочешь, я приду к тебе?
– Когда? – Теперь она улыбнулась недоверчиво. – Когда ты придешь?
– Это зависит от тебя. Могу прийти завтра, или через месяц, или через год. Только не пугайся, я приду ночью. Хочешь?
– Переутомился от экзаменов, – заметил стоявший в сторонке пан Хенрик.
Но Грета улыбнулась, превозмогая упрямую дрожь в уголках рта.
– Разумеется. Я буду ждать каждую ночь. Заметано.
Витек взял ее руку, поднес к губам.
– Не так. Горе ты мое.
Грета порывисто обняла его, неловко поцеловала, словно осуществляя слишком давно задуманное.
– Расцвела она по весне, – прокомментировал техник-дорожник, нелегко удерживая равновесие. – Жаль, что уезжает.
Из ошалевшей, разбухшей от соков зелени выполз поезд дальнего следования. Он гасил скорость, поскольку подкатывал к станции с невидимого возвышения. И таращил на ожидающих, как слепой зверь, замалеванные голубой краской фонари.
– Она ведь тоже собрала вещички, – негромко промолвил Лева.
– Кто?
– Та, другая. Денщик все утро грузил чемоданы в машину.
Подъезжал поезд, толкая перед собой нагроможденье облаков пара, перевитых струйками дыма. Оторвавшиеся белые клочья сносило на луг, за шпалеру елочек, где они потерянно блуждали среди разомлевших кустов можжевельника.
– Когда она уезжает? – спросил Витек.
– Сегодня ночью. Наленчи удирают в Краков или, скорее, во Львов.
– А как ваш императорский клад?
– Сейчас нет смысла откапывать. Откопаем после войны.
Поезд останавливался, скрипя тормозами.
– Mein Gott! Мой Бог! – Старый Баум бегал вдоль вагона с закрашенными голубыми окнами. – Du bist verr?ckt, Schw?nschen. Ты сошла с ума, лебедушка.
– Да ладно! Да ладно! – приговаривала Грета, размазывая слезы ослепительно белой рукой.
– Быстрее тащите чемоданы, а то останетесь! – крикнула Олимпия.
– Господи, какие тяжелые, – стонал пан Хенрик. – Что они там вывозят?
– Дурные предчувствия и пять пудов страха. Грета, помни об Олимпии, которая всегда тебе сочувствовала. Пришли мне цветную открытку. Я очень люблю получать послания.
– Да ладно, – шепнула Грета уже в дверях вагона с затемненными окнами.
– Как недавно был май, и мы счастливы были и так нежно любили. Кто вернет эти дни – уж промчались они. Ах, волк тебя заешь, я надорвался из-за этих проклятых чемоданов. Гуд бай, до свидания! – прокричал пан Хенрик.
– Возвращайся скорее, детка. Мы будем тебя тут ждать.
– После войны найдем тебе настоящего кавалера.
– Иди ты, не каркай, – захлюпала носом Цецилия. – Кому нужна война? Не будет никакой войны. Постращают, постращают, и как-нибудь уладится. Возвращайся к нам, беленький цыпленочек.
– Будь что будет, – разревелась Грета.
Поезд сдал назад. И тут Витек вдруг нырнул в терпкий пар, клубившийся перед локомотивом.
– Спятил! Держите его!
Влажный дым защипал глаза. Красные буфера преградили дорогу. Витек разминулся с ними в последнее мгновение, и вот он уже по ту сторону полотна. Огромные колеса с диким гоготом буксовали у него за спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Я уже никогда не получу работу, не потеряю ее. Никогда не простужусь холодной зимой и не буду с трудом выздоравливать до самой весны. Никогда не похороню родной матери и не убаюкаю на руках новорожденного ребенка. Никогда не буду страдать и не порадуюсь отсутствию страданий. Никогда не узнаю правды и никогда не испытаю жгучей тоски по правде.
Пес-великан по имени Рекс бежит за ним по лугу, словно по илистому дну пруда, и лает в отчаянии.
* * *
Верность до гробовой доски . Нам сообщили из Львова о беспрецедентном случае привязанности животного к человеку. Отставной чиновник казначейства приручил ворона. Птица ежедневно прилетала на балкон к пенсионеру и проводила там долгие часы в дружеских играх с престарелым хозяином. Соседи свидетельствуют, что ворон пытался даже научиться человеческой речи. Неделю назад пенсионер скончался от воспаления легких и был погребен на местном кладбище. А верная птица ежедневно посещает балкон, проявляя подлинно человеческую скорбь.
* * *
Витек хотел пересечь железнодорожное полотно незамеченным, но его увидели.
– Витольд, ты не хочешь даже попрощаться? – крикнул Энгель.
Компания в полном сборе стояла на раскаленной плите платформы. Только патефона не хватало. Витек неохотно повернул к ним, подошел без энтузиазма.
– Мы разыскиваем тебя битый час, – заметил Лева. – Мать сказала, что ты прифорсился с самого утра и исчез. На свадьбу, что ли, торопишься?
– Оставьте его в покое, – сказала Цецилия. – Это уже взрослый человек. И у него свои проблемы.
Солнце припекало немилосердно, как всегда после дождя. Старый Баум вытирал лицо и лысину большим платком с готической монограммой. По путям шагали двое полицейских в зеленых армейских мундирах, но фуражки были прежние, круглые и синие. Они лениво осматривали рельсы, над которыми дрожал густой воздух. Полиция взяла на себя надзор за железной дорогой.
– Витольд, Витольд, – тихо произнесла Грета. – Was machst du da? Что ты там делаешь?
Она стояла в окружении огромных чемоданов в парусиновых чехлах. Белые волосы заплетены в косу, уложенную короной, отчего голова казалась маленькой.
– Wer reitet so sp?t durch Nacht und Wind… Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? – пробурчал он в ответ.
– Ведь она уезжает, – сказал Энгель. – Уезжает и неизвестно когда вернется.
– Грета уезжает?
– Забыл? Да что с тобой творится?
– Взгляни, какое странное солнце. Впервые вижу такие четкие очертания.
Только Грета подняла голову, чтобы взглянуть на небо, но у нее тут же заслезились глаза от ослепительного блеска.
– Каждый день это солнце будет приходить ко мне с весточкой от вас.
– И луна, – дополнил пан Хенрик. – Луна ведь тоже перемещается с востока на запад.
– Вы правы, – шепнула Грета. – Зато тучи сюда всегда приходят с запада.
– Тсс, – прошипел Витек. – Послушай на прощанье нашего жаворонка. И я послушаю.
Все вдруг умолкли, а в пронзительной голубизне что-то тихо запело, словно бы далекий колокольчик костельного служки.
– Дай же хладную руку свою, и в глаза мне взгляни, и скажи… – затянул, фальшивя, техник-дорожник.
– Ничего я не скажу, – решительно отрезала Грета. – Вот увидите, я обопьюсь там шнапсом или баварским пивом, оскандалюсь, и в конце концов меня запрут в надежный немецкий дом умалишенных.
– Was sagst du, mein Schw?nschen? – забеспокоился старый Баум. – Что ты говоришь, моя лебедушка?
Под Новой Вилейкой нарастал приглушенный шум поезда. Рука семафора поднялась с надсадным скрежетом. Витек заметил, что Грета уже давно не сводит с него потемневших глаз. Хотел улыбнуться, но тут она простерла к нему длинную, узкую ладонь с голубыми иероглифами просвечивающих жилок.
– Грета, хочешь, я приду к тебе?
– Когда? – Теперь она улыбнулась недоверчиво. – Когда ты придешь?
– Это зависит от тебя. Могу прийти завтра, или через месяц, или через год. Только не пугайся, я приду ночью. Хочешь?
– Переутомился от экзаменов, – заметил стоявший в сторонке пан Хенрик.
Но Грета улыбнулась, превозмогая упрямую дрожь в уголках рта.
– Разумеется. Я буду ждать каждую ночь. Заметано.
Витек взял ее руку, поднес к губам.
– Не так. Горе ты мое.
Грета порывисто обняла его, неловко поцеловала, словно осуществляя слишком давно задуманное.
– Расцвела она по весне, – прокомментировал техник-дорожник, нелегко удерживая равновесие. – Жаль, что уезжает.
Из ошалевшей, разбухшей от соков зелени выполз поезд дальнего следования. Он гасил скорость, поскольку подкатывал к станции с невидимого возвышения. И таращил на ожидающих, как слепой зверь, замалеванные голубой краской фонари.
– Она ведь тоже собрала вещички, – негромко промолвил Лева.
– Кто?
– Та, другая. Денщик все утро грузил чемоданы в машину.
Подъезжал поезд, толкая перед собой нагроможденье облаков пара, перевитых струйками дыма. Оторвавшиеся белые клочья сносило на луг, за шпалеру елочек, где они потерянно блуждали среди разомлевших кустов можжевельника.
– Когда она уезжает? – спросил Витек.
– Сегодня ночью. Наленчи удирают в Краков или, скорее, во Львов.
– А как ваш императорский клад?
– Сейчас нет смысла откапывать. Откопаем после войны.
Поезд останавливался, скрипя тормозами.
– Mein Gott! Мой Бог! – Старый Баум бегал вдоль вагона с закрашенными голубыми окнами. – Du bist verr?ckt, Schw?nschen. Ты сошла с ума, лебедушка.
– Да ладно! Да ладно! – приговаривала Грета, размазывая слезы ослепительно белой рукой.
– Быстрее тащите чемоданы, а то останетесь! – крикнула Олимпия.
– Господи, какие тяжелые, – стонал пан Хенрик. – Что они там вывозят?
– Дурные предчувствия и пять пудов страха. Грета, помни об Олимпии, которая всегда тебе сочувствовала. Пришли мне цветную открытку. Я очень люблю получать послания.
– Да ладно, – шепнула Грета уже в дверях вагона с затемненными окнами.
– Как недавно был май, и мы счастливы были и так нежно любили. Кто вернет эти дни – уж промчались они. Ах, волк тебя заешь, я надорвался из-за этих проклятых чемоданов. Гуд бай, до свидания! – прокричал пан Хенрик.
– Возвращайся скорее, детка. Мы будем тебя тут ждать.
– После войны найдем тебе настоящего кавалера.
– Иди ты, не каркай, – захлюпала носом Цецилия. – Кому нужна война? Не будет никакой войны. Постращают, постращают, и как-нибудь уладится. Возвращайся к нам, беленький цыпленочек.
– Будь что будет, – разревелась Грета.
Поезд сдал назад. И тут Витек вдруг нырнул в терпкий пар, клубившийся перед локомотивом.
– Спятил! Держите его!
Влажный дым защипал глаза. Красные буфера преградили дорогу. Витек разминулся с ними в последнее мгновение, и вот он уже по ту сторону полотна. Огромные колеса с диким гоготом буксовали у него за спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55