Ленька подошел к матери и обнял ее за плечи.
– Ты чего это, сынушка, ластишься? – спросила она и настороженно поглядела на сына. Желтой горошиной горел в избе каганец, было почти темно, и мать ничего не разглядела на лице мальчика.
– Так что-то… Соскучился по тебе, – ответил Ленька и щекой прижался к голове матери. – Знаешь, мама, завтра у нас баня будет, белье дадут новое… – Ленька замялся: опять чуть не проговорился.
– Да ты что, Ленюшка? Вчера в бане был, а завтра опять в баню? Ишь как зачастил!.. Иди, иди спать. Завтра опять с петухами вскочишь.
* * *
Недоговоренные фразы встревожили Екатерину Алексеевну. Почему опять в баню, почему он запнулся на полуслове, почему стал ласкаться, обычно такой сдержанный?.. Мать не находила себе места. Леньки не было дома уже несколько дней.
Прачечную госпиталя устроили на фанерном заводе. Раза два мать ходила оттуда в госпиталь, где последнее время Ленька часто бывал, но Леньки там не нашла. Как-то утром в прачечную зашел незнакомый сержант и спросил, кто здесь Голикова Екатерина Алексеевна. Мимо бачков и тазов, прачек, склонившихся над корытами, прошел он к матери Леньки, козырнул и сказал:
– От сына вам подарочек. Передать разрешите?.. Велел кланяться и сказать, чтобы не беспокоились.
– А где он сам-то? О чем не беспокоиться? – спросила Екатерина Алексеевна, разгибая натруженную спину. Руки ее были в густой мыльной пене. Она стряхнула пену, вытерла о фартук руки и взяла сверток.
– О чем не беспокоиться? – спросила она еще раз. Сержант в замешательстве не знал, что ответить, а женщина с тревогой в глазах смотрела на него и ждала. Сержант не выдержал, отвел глаза и сказал:
– Он, правда, не велел рассказывать: «Мать, – говорит, – расстроится». Попросил только сухари передать. – Сержант вздохнул и сказал наконец самое главное: – В партизаны он ушел. Наверно, уже уехали.
Екатерина Алексеевна беспомощно оперлась о корыто, полное белья, закрыла глаза. Предчувствие не обмануло ее! Так вот откуда и недомолвки сына, и ласковость его, и сбивчивые рассказы про партизан!..
– Ну что поделаешь, – будто про себя сказала она. – Вырос мой соколик. В гнезде теперь не удержишь. Что поделаешь!.. В добрый час. Ленюшка, в добрый час!..
Только сейчас взглянула мать на сверток с ржаными сухарями, который держала в руках. Прижала к груди сыновний подарок, и по щекам ее потекли слезы…
* * *
…В это самое время партизаны трогались в путь-дорогу. Командир бригады с начальником штаба временно задерживались в советском тылу. Василий Григорьевич тоже уехал еще накануне с группой разведчиков и сказал, что встретит отряд в пути. Командира отряда Ленька еще не видел. Получалось так, что в отряде никого и не осталось знакомых.
Ленька вскарабкался на груду мешков, а самозарядку положил рядом. Партизанский обоз вытянулся на дороге. Две машины с людьми вышли с час назад, готов был тронуться и конный обоз. Леньку приметил тот самый партизан, Тропов, которого распекал начальник штаба. Занимался он снабжением отряда и сейчас выполнял главную роль. Усталый, расстроенный непредвиденной задержкой, перебегал он от подводы к подводе и, увидев Леньку, сорвал на нем всю свою злость.
– А ты что здесь делаешь? – сердито спросил он.
– Еду… С отрядом еду, – ответил Ленька, растерявшись от такого вопроса.
– Это куда же ты едешь? А ну слезай! Буду я детский сад здесь устраивать! Слезай!
Тропов подошел к саням и потянул Леньку за рукав. Ленька уцепился обеими руками за мешок:
– Не слезу! Начальник мне разрешил, товарищ Петров… И Василий Григорьевич обещал. Не слезу я…
Первые подводы тронулись. Сейчас должна была тронуться лошаденка, впряженная в сани, на которых сидел Ленька.
– А я говорю – слазь! Ничего не знаю. Не имею права посторонних брать. Сказано – отцепись!
Тропов с силой оторвал Леньку от мешка и вытащил из саней.
– Пусти! Чего лезешь?! – уже не сдерживая слез и горько всхлипывая, закричал Ленька. Он почувствовал, что сейчас могут рухнуть все его мечты, все планы. Ленька забежал с другой стороны саней и снова вцепился в мешок. Ездовой чмокнул, дернул вожжи, лошаденка поднатужилась и сдвинула воз с места. Под полозьями заскрипел снег. Но упрямство мальчишки, который всего-то от горшка два вершка, взбесило Тропова. Он нагнал подводу, опять схватил Леньку и потащил к себе. Ленька барахтался, отбивался, но и Тропов не уступал. Он отдирал Ленькины руки, а Ленька хватался за что попало. Уцепился за вожжу, потянул ее, и лошадь свернула в сторону, загородив санями дорогу. Ленька упал в снег, вскочил и, не помня себя от обиды и ярости, закричал:
– Пусти, говорю!.. Я хочу с фашистами воевать. Чего не пускаешь?! Мало тебя Трофим Петрович ругал… Отдай винтовку!
Тропов поднял Ленькину самозарядку, вывалившуюся из саней, и держал ее в руках. Он не ожидал такого натиска. Ленька ухватился за винтовку. Глаза его сузились, потемнели, как всегда, когда он становился злым.
– Отдай, говорю! Не твоя она!
Спорившие и не заметили, как на дороге остановилась грузовая машина. Отворив дверцу кабины, шофер крикнул:
– Эй, вы, чего дорогу загородили! – Узнав Тропова, он добавил полушутливо: – Товарищ начальник тыла, дай проехать. Чего это вы здесь не поделили?
– Да вот, нашелся вояка, с саней не слезает. Только мне и заботы зайцев ссаживать!
В кузове грузовика сидели партизаны. Был здесь и тот пожилой дядька, который наматывал в избе портянки и поддержал тогда Леньку. Он узнал мальчика и, привстав на колени, сказал Тропову:
– Не трогай ты мальца, Сергей Петрович, пусть едет. Ему Трофим Петров разрешил. Гляди, лица на нем нет.
Потом он позвал Леньку:
– А ты, парень, лезь к нам в кузов. Скорее доедешь! Садись.
Ленька не стал ждать второго приглашения. Закинув винтовку за спину, он ухватился руками за борт кузова, подтянулся на руках, уперся коленкой и с помощью партизан залез в машину. Ленька продолжал еще всхлипывать, но от души уже отлегло, и он улыбнулся сквозь слезы.
Машина обогнала растянувшийся обоз, выехала на большак. В кузове сильно трясло, подбрасывало, но Ленька после всего пережитого чувствовал себя счастливым. Он снял винтовку и держал ее в руках. Защитник его сидел впереди и смотрел на мальчугана потеплевшими глазами. Ленька вспомнил: это тот самый дядька, которого в первый день войны он видел на перевозе; он еще заворотил назад коня, как услыхал про войну, и ругал Гитлера гнилой печенью. Все звали его дядей Василием.
А партизан, видя, как Ленька подскакивает на ухабах, сказал:
– Потеснились бы вы маленько, ребята, дали бы пареньку место. Совсем его замотает. Иди, парень, на переду не так тряско.
Опираясь на плечи партизан, Ленька перебрался вперед. Машина переехала через железную дорогу и свернула за перелесок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50