Рыжий участил нападения и уже торжествующе рычал сквозь зубы, окрашенные кровавой пеной.
Белоголовый, видимо, терялся, слабел и отступал. Он уже не думал о нападении и в искаженных чертах его побледневшего лица ясно проступали страх и отчаяние. Победа рыжего была очевидна, и это ярко отражалось на лице молодой женщины, которая, затаив дыхание, следила за каждым движением борцов.
Вдруг раздался тот же глухой и тяжкий удар. Рыжий болезненно ахнул, качнулся, сделал несколько колеблющихся шагов куда-то в сторону и тяжко ткнулся головой в траву. Его страшная дубина далеко запрыгала по земле. Судорожно разинутым ртом он хватал воздух, глаза у него выпучились из орбит, полные ужаса и страдания. Он делал странные движения, точно давился чем-то, и вдруг черная густая струя крови хлынула на его рыжую бороду.
Женщина стояла, вся наклонившись вперед, вытянув шею, бледная с широко открытыми глазами и высоко поднимавшейся грудью. Ребенок жался к ее коленям, но она не замечала его. Глаза его горели восторгом.
И вдруг рыжий вскочил, испуганно взглянул на своего противника, подходившего с высоко поднятой дубиной, согнулся и бросился бежать. Голова его ушла в плечи, спина была согнута, руки плотно прижаты к бокам. Он был жалок и смешон, когда, споткнувшись, упад на руки и, прежде чем вскочить и побежать еще быстрее, несколько шагов торопливо прополз на четвереньках.
Белоголовый погнался за ним, но внезапно остановился и с торжеством огляделся вокруг. Его глаза упали на женщину и встретились с ее глазами. С минуту он глядел на нее с торжеством и властью, потом спокойно и твердо подошел к ней.
Женщина сжалась под его огненным взглядом. Легкая краска покрыла ее щеки, и глаза ее, не то стыдливо, не то кокетливо, опустились. Бутылка выпала из ее рук. Она слегка отвернулась, когда он подходил, но не сделала попытки спастись бегством, и во всей позе ее были покорность и безволие. А когда он грубо взял ее за шею, она сама опустилась на землю.
А рыжий бежал все дальше, хрипя и задыхаясь. Когда он наконец остановился и оглянулся, кругом были только лес да тишина. Он прислушался, но ни одного звука не долетело до него с места так позорно покинутого боя. Один только раз что-то послышалось ему: был ли это отдаленный смех женщины или зазвенело у него в ушах?.. Он сел на землю, охватил колени руками и положил на них голову.
Темные, дикие мысли вихрем неслись у него в голове, наполняя его душу злобой и отчаянием. Его дикий, грубый мозг не мог охватить всего случившегося. Неопровержимым инстинктом опытного бойца он знал, что противник был слабее и трусливее его, а между тем тот победил, а он бежал. Бежал разбитый и парализованный страхом, далекий от мысли о каком бы то ни было сопротивлении. Он чувствовал себя бессильным перед этим жалким противником, о котором в другое время он говорил бы у костра с усмешкой торжества и презрения. А теперь этот враг отнял у него жену и его драгоценность - большую зеленую бутылку, которая так хороша для воды и находкой которой он так гордился. В отчаянии он крепко сжимал колени и глубже прятал в них свое лицо.
Теперь враг владеет его женой и пьет из его бутылки... А жена?.. Он судорожно повел широкими плечами: ведь он побит и бежал!
Но почему же он оказался побежденным?
Смутное сознание медленно прояснялось. Вся причина его поражения была в этой странной, короткой и тонкой дубинке, такой никчемной и неопасной на вид. Он вспомнил, как легко отскакивала его тяжелая дубина при встречах с этой игрушкой; вспомнил тот удар, от которого у него захватило дух и вырвало землю из-под ног. Да, если бы эта дубинка была в его руках, белоголовый лежал бы теперь на траве с раскроенным черепом и раздробленной грудью.
Так он просидел до вечера, не двигаясь, а лесные жучки безбоязненно ползали по его горячему, липкому телу. В ветвях, над его головой, копошились безгласные синички.
Он очнулся только тогда, когда косые лучи заходящего солнца золотыми пятнами протянулись по зеленой траве. В воздухе потянуло вечерней прохладой. Тогда он встал и пошел. Выражение тупого, покорного отчаяния еще не сошло с его лица, но в глазах светилась какая-то затаенная новая мысль.
Он вышел из леса один, среди вечерней тишины, и, освещенный заходящим солнцем, поднялся на высокую насыпь, откуда были видны море и песчаные бугры берега.
Если бы кто-нибудь следил за ним, то видел бы, как после долгих и тщетных усилий, сопровождаемых треском ломающегося дерева, человек, вдруг поднялся во весь рост на вершине насыпи и громким торжествующим криком огласил окрестности.
Его глаза горели, а в руках была длинная тяжелая полоса, отливавшая в последних лучах солнца металлическим блеском.
Москва, 1919
1 2 3 4 5 6
Белоголовый, видимо, терялся, слабел и отступал. Он уже не думал о нападении и в искаженных чертах его побледневшего лица ясно проступали страх и отчаяние. Победа рыжего была очевидна, и это ярко отражалось на лице молодой женщины, которая, затаив дыхание, следила за каждым движением борцов.
Вдруг раздался тот же глухой и тяжкий удар. Рыжий болезненно ахнул, качнулся, сделал несколько колеблющихся шагов куда-то в сторону и тяжко ткнулся головой в траву. Его страшная дубина далеко запрыгала по земле. Судорожно разинутым ртом он хватал воздух, глаза у него выпучились из орбит, полные ужаса и страдания. Он делал странные движения, точно давился чем-то, и вдруг черная густая струя крови хлынула на его рыжую бороду.
Женщина стояла, вся наклонившись вперед, вытянув шею, бледная с широко открытыми глазами и высоко поднимавшейся грудью. Ребенок жался к ее коленям, но она не замечала его. Глаза его горели восторгом.
И вдруг рыжий вскочил, испуганно взглянул на своего противника, подходившего с высоко поднятой дубиной, согнулся и бросился бежать. Голова его ушла в плечи, спина была согнута, руки плотно прижаты к бокам. Он был жалок и смешон, когда, споткнувшись, упад на руки и, прежде чем вскочить и побежать еще быстрее, несколько шагов торопливо прополз на четвереньках.
Белоголовый погнался за ним, но внезапно остановился и с торжеством огляделся вокруг. Его глаза упали на женщину и встретились с ее глазами. С минуту он глядел на нее с торжеством и властью, потом спокойно и твердо подошел к ней.
Женщина сжалась под его огненным взглядом. Легкая краска покрыла ее щеки, и глаза ее, не то стыдливо, не то кокетливо, опустились. Бутылка выпала из ее рук. Она слегка отвернулась, когда он подходил, но не сделала попытки спастись бегством, и во всей позе ее были покорность и безволие. А когда он грубо взял ее за шею, она сама опустилась на землю.
А рыжий бежал все дальше, хрипя и задыхаясь. Когда он наконец остановился и оглянулся, кругом были только лес да тишина. Он прислушался, но ни одного звука не долетело до него с места так позорно покинутого боя. Один только раз что-то послышалось ему: был ли это отдаленный смех женщины или зазвенело у него в ушах?.. Он сел на землю, охватил колени руками и положил на них голову.
Темные, дикие мысли вихрем неслись у него в голове, наполняя его душу злобой и отчаянием. Его дикий, грубый мозг не мог охватить всего случившегося. Неопровержимым инстинктом опытного бойца он знал, что противник был слабее и трусливее его, а между тем тот победил, а он бежал. Бежал разбитый и парализованный страхом, далекий от мысли о каком бы то ни было сопротивлении. Он чувствовал себя бессильным перед этим жалким противником, о котором в другое время он говорил бы у костра с усмешкой торжества и презрения. А теперь этот враг отнял у него жену и его драгоценность - большую зеленую бутылку, которая так хороша для воды и находкой которой он так гордился. В отчаянии он крепко сжимал колени и глубже прятал в них свое лицо.
Теперь враг владеет его женой и пьет из его бутылки... А жена?.. Он судорожно повел широкими плечами: ведь он побит и бежал!
Но почему же он оказался побежденным?
Смутное сознание медленно прояснялось. Вся причина его поражения была в этой странной, короткой и тонкой дубинке, такой никчемной и неопасной на вид. Он вспомнил, как легко отскакивала его тяжелая дубина при встречах с этой игрушкой; вспомнил тот удар, от которого у него захватило дух и вырвало землю из-под ног. Да, если бы эта дубинка была в его руках, белоголовый лежал бы теперь на траве с раскроенным черепом и раздробленной грудью.
Так он просидел до вечера, не двигаясь, а лесные жучки безбоязненно ползали по его горячему, липкому телу. В ветвях, над его головой, копошились безгласные синички.
Он очнулся только тогда, когда косые лучи заходящего солнца золотыми пятнами протянулись по зеленой траве. В воздухе потянуло вечерней прохладой. Тогда он встал и пошел. Выражение тупого, покорного отчаяния еще не сошло с его лица, но в глазах светилась какая-то затаенная новая мысль.
Он вышел из леса один, среди вечерней тишины, и, освещенный заходящим солнцем, поднялся на высокую насыпь, откуда были видны море и песчаные бугры берега.
Если бы кто-нибудь следил за ним, то видел бы, как после долгих и тщетных усилий, сопровождаемых треском ломающегося дерева, человек, вдруг поднялся во весь рост на вершине насыпи и громким торжествующим криком огласил окрестности.
Его глаза горели, а в руках была длинная тяжелая полоса, отливавшая в последних лучах солнца металлическим блеском.
Москва, 1919
1 2 3 4 5 6