Матрена тоже встала и, завернувшись в платок, смотрела на него.
Ветер шумел.
- За что же ты? - спросила она.
Куприяну хотелось сказать ей что-нибудь злое и обидное, но он не знал что и молчал.
Матрена тихо протянула из-под платка руку и взяла его за рукав.
Куприян грубо вырвался.
- Да ну тебя!.. Все вы... - он грубо и скверно выругался.
И тотчас ему жаль стало Матрену, и зло взяло на себя.
Матрена опустила руку и заплакала.
- Разве же я... волей? - спросила она.
Куприяну было скверно, тяжело и стыдно, но ревность заглушала в нем все чувства, и потому он грубо, зная, что говорит неправду, сказал:
- Не хотела бы, так не пошла б.
Матрена сквозь слезы с недоумением посмотрела на него.
- Как же?..
- Да так, - упрямо отвечал Куприян, - нечего тут... иди!..
- Он же муж мне, Купря, а разве я...
- Пошла, убирайся! - злобно крикнул Куприян и поднял руку с сжатым кулаком.
Матрена пугливо посторонилась и вся сразу съежилась, став меньше и тоньше.
- Не бей... - испуганно проговорила она.
Куприяну хотелось ее ударить, чтобы дать выход жгучему чувству ревности, душившему его.
- Иди... - хрипло проговорил он, подвигаясь к ней.
Матрена инстинктивно подняла локоть в уровень с лицом, но от этого движения Куприяна точно прорвало.
- Паскуда! - прохрипел он и толкнул ее.
Матрена коротко и жалобно охнула и пошатнулась. Платок слетел у нее с головы, и длинные космы волос, мигом подхваченные ветром, упали ей поперек лица.
- Грех вам, Куприян Васильевич, сказала она, подымая платок, - я вам... всегда... а тому я не причинна.
И она опять заплакала.
Куприяну стало мучительно стыдно и жалко ее.
- Что там... - пробормотал он.
Матрена перестала плакать и утерла глаза уголком платка.
- Купря... - умоляюще позвала она.
Но Куприян опять вспомнил, что все равно все кончено и Егору она не сегодня завтра должна быть женой, и он опять почувствовал прилив ревнивой злобы и безнадежного чувства.
- Чего Купря?.. Ступай к своему жеребцу!..
- Куп...
- Ступай, ступай, - стиснув зубы, проговорил Куприян и с новым приливом злобы схватил ее за тонкие, худые плечи, прикрытые одним платком, грубо повернул ее и толкнул...
Матрена чуть не упала, заплакала и пошла по дорожке.
Куприян мрачно смотрел ей вслед.
Она остановилась. Куприян молчал.
- Куприян Васильевич! - позвала она.
Куприян не отвечал и все бледнел.
- Купря! - громче сказала она.
Куприян не шевелился.
Она постояла еще. За ветром не слышно было, звала ли она его опять. Потом она пошла вверх тихо и нерешительно, и ее силуэт стал сливаться с темнотой.
- Мотря! - не выдержал Куприян.
Но она не слышала и исчезла, точно растаяла в тумане.
Ветер шумел осинами, и яснее был слышен стон тростника и всхлипывания воды. По небу быстро неслись тучи уже сплошной массой, и первые капли дождя тяжело шлепнулись на мокрые грядки.
Куприян стоял, расставив ноги, глубоко засунув руки в карманы, и все глядел на темный силуэт избы, забора и качающегося по ветру береста. Во дворе залаяла собака и замолчала. Дождь все усиливался, и тьма вокруг сгущалась все больше. Дальние деревья вдруг сразу утонули в темноте за пологом хлынувшего дождя. Только ближняя осина была видна, тоскливая и ощипанная, отчаянно мотавшая по ветру своими корявыми обломками-ветками.
Куприян встряхнулся, с безнадежной тоской посмотрел еще раз назад и пошел по огородам, увязая в грязи.
X
В окне избы Федора Гунявого чуть-чуть мерещился свет сквозь какие-то тряпки, навешанные на окно.
Куприян постучал.
В избе кто-то зашевелился, тень промелькнула в окне, и послышался стук открываемой двери.
- Кто там? - спросил из сеней Гунявый.
- Свой, - ответил Куприян, - отворяй. - Сичас.
Запор взвизгнул, и дверь осела назад на неровных петлях. Куприяна обдало запахом прелой соломы, куриного помета и дыма. Куры зашевелились и захлопали где-то в темноте. Петух сонно и протяжно икнул.
Куприян прошел в избу. Гунявый, почесывая грудь, посмотрел на небо, затворил дверь, пошел за ним, зевая и крестя рот.
- А-ах, Господи, Боже мой... Что поздно?
Васька, спавший на лавке под кожухом, тревожно поднял всклокоченную голову, но, рассмотрев Куприяна, опять опустил ее на кожух.
Куприян не спеша снял картуз, сапоги и сел на лавку.
Гунявый тоже присел у икон. В одних пестрядинных штанах, босой, в серой толстой рубахе с развязанным воротом, сквозь который виднелась темная волосатая грудь, он казался еще длиннее и тоще. Он почесал себе грудь и спину, кашлянул и понурился.
Васька глядел из-под кожуха.
В избе было темно, грязно и душно. На полатях и на полу под кожухами и рогожками спали дети Гунявого, на все лады посвистывая носами. Тараканы бегали по стенам, и тени их бегали за ними. За печкой однообразно свиристел сверчок, и слышно было, как ветер рвал мокрую солому с крыши.
Куприян сидел молча.
- Может, есть хочешь? - спросил Гунявый. Куприян нехотя качнул головой.
- Не...
Гунявый почесал грудь корявыми пальцами, подумал и нахмурил свои нависшие брови.
- Видел Матрену-то? - пытливо спросил Васька, приподняв голову.
- Видел.
- Что ж?
- Ничего, - неохотно ответил Куприян.
- Что так? - глухо сквозь усы спросил Гунявый.
- Да что...
Куприян махнул рукой.
- Дело ее, бабы-то, плохое! - проговорил Гунявый и вздохнул, пожевав беззубым ртом.
- Да уж, конечно... не мед! - отозвался Васька.
Куприян промолчал.
- Эх, Купря... Бог-то видит, - пробормотал Гунявый.
Куприян взглянул на него и потупился.
- Я что ж...
Васька усмехнулся пренебрежительно.
- Что он ее, силком, что ли, тащил? Сама шла...
Гунявый насупился.
- Тоже, чай, калачом манить не пришлось... Сама знала, где сладко! засмеялся Васька.
Гунявый вздохнул.
- А все Купре - грех... Потому баба - что? Баба дура, а он того... бабу в грех ввел... ему и грех-то!
Куприян потупился еще больше.
- Заладил: грех! - презрительно отозвался Васька. - Знаем мы.
- Вот и не знаешь...
- Лошадей краденых сбывать да конокрадов укрывать тоже, чай, грех?.. Гунявый помолчал.
- То особь дело, - спокойно возразил он. - Лошадь - животная, а то баба...
- Ну и баба тоже особь дело, - хихикнул Васька. - На то они и созданы, значит... У нас на фабрике, что девчонка ни поступит, уж я того... Я по этой части ходок...
- Эх... заводская твоя душа, пропащая! - с острою укоризною прогудел сквозь усы Гунявый и, повернувшись к Куприяну, сказал: - Ты бабу-то брось... Пошалил, сатану потешил, сейчас брось! Забьет ведь Егор бабу-то...
- Я что ж... - с тоской нерешительно пробормотал Куприян.
- Почто ж смущаешь бабу? - строго спросил Гунявый.
- Да я...
- Испортил бабу... солдатку...
Васька захихикал.
- Такой уж ей предел положен, потому солдатка. Солдатке сам Бог велел.
- Бог? - величаво и презрительно переспросил Гунявый. - Ты-то, заводский, Бога понимать можешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18