— Погребем еще, братцы, немного, да и буде… Не найти в эту непогодь все едино поганых… Домой надоть вертаться… Ну, довольно, поворачивай вспять… Утро вечера мудренее. Ужо на заре, при свете, легче будет доглядеть татар… — и Ермак, взяв весло у кормчего, первый повернул ладью.
Опять загудел, засвистел ветер, опять забурлила река. Черные волны, серебрясь пеною, как грозные, старые духи сединою, метались и бились вокруг челнов.
Бурлила взбешенная непогодой река. Еще больше притомились казаки. Нет мочи грести далее. Весла повыпали из рук.
— Неча даром так-то биться, причаливай к островку, робя… Небось, отдохнем за ночь. Утром снова в путь, — скомандовал Ермак.
Черным мохнатым чудищем выплыло что-то из мрака.
— Это Вогайский островок… Кругом вода, до берегу далече… Будем как у Христа за пазушкой здеся, никто из татар и не проведает о нас до утра. И сторожей ставить неча… — ободренным голосом, предчувствуя скорый ночлег, а с ним и отдых до самого утра, говорили казаки.
Бодро выскочили они из стругов и, не раскидывая костра, не поставив обычной стражи, уснули как убитые. Уснул и Ермак, уснул и Алеша, князь Серебряный-Оболенский подле своего начальника и друга.
Дивные сны снились в ту ночь Ермаку: будто не князь он Сибирский, не атаман бывший разбойничий, а царь могучий всей широкой, многолюдной православной Руси… Сидит он на троне в дворце Кремлевском, золотой венец царский на нем… И кланяется ему народ и чествует его… А за окнами дворца колокола гудят, толпы бушуют…
Сладок и крепок сон Ермака. И не чует он грозной действительности, что повисла над его головою.
По— прежнему бушуют грозные воды Иртыша. По-прежнему гуляет по ним буйный ветер и гонит их вправо и влево как беспорядочное, покорное стадо овец.
Храпят богатырским сном казаки. Утомились, видно, сильно за день.
Но вот из их числа поднимается с земли темная фигура и неслышно сползает по берегу, к самой воде… Вскочила в челн, оттолкнулась от берега и загребла с усилием веслами в темноте ночи. На противоположном берегу выскочила из челна и, приложив руку к губам, издала резкий, пронзительный свист. В тот же миг словно ожил утесистый берег… Закопошились черные фигуры в темноте ночи.
— Ты, Алызга?… — послышался голос из-под навеса шатра, скрытого под утесом в кустах осоки.
— Я, повелитель, — отвечала вновь прибывшая, — они все спят там, на островке, мертвым сном… Сам Великий Сорнэ-Туром не разбудит их своим приходом… Ты верно напал на след их, могучий хан…
— Ты помогла мне, Алызга, и хан Кучум наградит тебя за это в лучшие времена. Ты хорошо исполнила выдумку с бухарскими купцами, хорошо заманила кяфыров под наши ножи… Враги в наших руках… Никому из них не будет пощады… — говорил старческий голос.
— Таузак!… — крикнул вслед затем хан и из толпы копошившихся в темноте татар вынырнула сильная, рослая фигура князя.
— Доплыви к островку и принеси мне оттуда какую-нибудь вещь, чтобы я знал наверное о непробудном сне кяфыров.
— Слушаю, повелитель.
И вместе с конем ринулся молодой киргиз в бушующие волны Иртыша.
Он вскоре явился обратно с добычей. Три пищали и три пороховницы унес он из-под бока спавших казаков.
— Сам Аллах посылает нам милость! — вскричал обезумевший от радости Кучум.
— Вперед, мои батыри-воины! Во славу Аллаха и пророка и свободной родины идите на кяфыров, не медля, сейчас! — негромким, но сильным голосом произнес слепой хан.
И как ночные гиены, быстро и бесшумно, скользнули татары по крутому берегу вниз, прямо навстречу бурным, клокочущим волнам.
Бесстрашно ринулись в черную воду они и поплыли прямо к островку, где спали не чуявшие смертельной опасности казаки.
Кучум со свитой остался ожидать исхода предприятия.
Казаки спали.
Спал Ермак. Тот же сладкий сон ему снится. Народ, ликуя и шумя, приветствует его. Или то не народ шумит, а разгулявшиеся волны Иртыша от непогоды?… Или еще что другое?…
Смутно, сквозь сон, чудится ему не то лязг сабли, не то хриплый стон, не то заглушенный, чуть внятный призыв какой-то… Вот крикнул кто-то совсем близко от него… Проснулся Ермак… Протер глаза… Смотрит… Видимо-невидимо копошится народу на островке… Татарская речь, крики, стоны…
— Сюда, товарищи!… Ко мне!… — не своим голосом вскричал князь Сибирский.
Но никто из казаков не откликнулся на призыв атамана. Все, почти до единого, лежали зарезанные под ножами Кучумовых воинов казаки.
Один только голос отозвался в темноте ночи:
— Иду к тебе, атаман!… Иду!…
Это был голос любимца Ермакова, князя Алексея.
Едва успел сообразить что-либо Ермак, как несколько человек татар ринулись к нему. Он выхватил саблю и, размахивая вправо и влево, стал отступать к воде, к челнам, где смутно чудилось ему спасение.
— Здеся я!… За мною!… К реке спеши!… — послал он хриплым голосом в темноту, надеясь, что казаки-товарищи еще услышат его.
И снова отбивал удары, разя врагов направо и налево. Несколько трупов уже устилали его путь… Не помня себя замахнулся он на двух последних и, сняв голову саблей с одного, поразив чеканом другого, ринулся к челнам. Но их словно и не бывало у островка. Предусмотрительные татары перерезали веревки и пустили ладьи вниз по реке, чтобы отрезать путь отступающим.
Тогда, не раздумывая долго, Ермак крикнул:
— Кто жив, за мною!
И погрузившись в темные, быстрые воды Иртыша, поплыл к берегу, отчаянно борясь с рассвирепевшею стихией.
Со страшным рокотом подхватили его волны, пеною и брызгами обдавая его.
«К берегу… там жизнь… спасение»… — мелькало зарницей в его охваченной ужасом голове…
Но силы его слабели с каждой минутой. Буйный Иртыш, единственный кто мог состязаться с героем, теперь одолевал его. Тяжелая броня, панцирь с изображением орла — драгоценный подарок Иоанов, — замедляла его движение, затрудняла плавание. Ермак и сам почуял теперь, что стихия сильнее его, что Иртыш одолел человека, что не в силах он более бороться с обезумевшей в своей дикой оргии рекою. Понял это сразу и сразу замер, перестав работать, с помутившимся взором, с потускневшим сознанием в голове.
«Народное спасибо… Прощение… Почести… Слава… Все кончено… Прости навеки, люд православный»… вихрем пролетела последняя сознательная мысль в его помутившемся мозгу.
И камнем пошел ко дну великий покоритель Кучумова царства…

9. РОКОВАЯ ВЕСТЬ. — КРОВЬ ЗА КРОВЬ. — В ДАР УРТ-ИГЭ
Бледный рассвет, сменивший черный мрак густой, ненастной августовской ночи, осветил груду мертвых тел, оставшихся на острове.
Осветил он и новый город Сибирь, еще не пробудившийся от сна.
Мещеряк спал сладким предутренним сном, когда шум и говор под окнами разбудили молодого есаула.
— Вставай, Матюша, што-то случилось у нас… Наши на площадь бегут…
— говорил мужу взволнованная Агаша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70