Ибо - паёк, ореол и пенсия.
А н т о н и н а. Он уверен, что это остроумно!
А л е к с е й. Пойду по своей стезе. Тонька, проводи меня до прихожей.
А н т о н и н а. Не хочу!
А л е к с е й. Мне нужно. Серьёзно, идём!
А н т о н и н а. Наверное, какая-нибудь глупость.
Ш у р а. Тятин, вы - правдивый человек?
Т я т и н. Нет.
Ш у р а. Почему?
Т я т и н. Невыгодно.
Ш у р а. Если вы так говорите, - значит, вы правдивый. Ну, теперь скажите сразу: вам советуют свататься ко мне?
Т я т и н (закуривая, не сразу). Советуют.
Ш у р а. А вы понимаете, что это плохой совет?
Т я т и н. Понимаю.
Ш у р а. Да, вы... Вот не ожидала! Я думала, вы...
Т я т и н. Скверно думали, должно быть?
Ш у р а. Нет, вы... замечательный! А может быть, вы - хитрый, да? Вы играете на правду? Чтобы околпачить меня?
Т я т и н. Это мне - не по силам. Вы - умная, злая, озорная, совсем как ваш отец; по совести говоря - я вас боюсь. И рыжая вы, как Егор Васильевич. Вроде пожарного факела.
Ш у р а. Тятин, вы - молодец! Или - страшная хитрюга...
Т я т и н. И лицо у вас - необыкновенное...
Ш у р а. Это - о лице - для смягчения удара? Нет, вы хитрый!
Т я т и н. Думайте как хотите. По-моему, вы обязательно сделаете что-нибудь... преступное! А я привык жить кверху лапками - знаете, как виноватые кутята...
Ш у р а. В чём виноватые?
Т я т и н. Не знаю. В том, что кутята, и - зубов нет, укусить не могут.
А н т о н и н а (входит). Дурак Алёшка страшно больно дёрнул меня за ухо. И деньги отобрал, как жулик! Знаешь, он сопьётся, это - наверное! Мы с ним такие никчемушные, купеческие дети. Тебе - смешно?
Ш у р а. Тоня, - забудь всё плохое, что я тебе говорила о нём!
А н т о н и н а. О Тятине? А - что ты говорила? Я не помню.
Ш у р а. Ну, что он свататься хочет ко мне.
А н т о н и н а. Почему это плохо?
Ш у р а. Из-за денег.
А н т о н и н а. Ах, да! Ну, это - свинство, Тятин!
Ш у р а. Жаль, не слышала ты, как он отвечал на мои вопросные слова.
А н т о н и н а. Варумные слова (warum (нем.) - почему? - Ред.). Помнишь "Варум" Шуберта?
Т я т и н. Разве Шуберта?
А н т о н и н а. Варум очень похоже на птицу марабу, такая мрачная птица... в Африке.
Ш у р а. Что ты сочиняешь?
А н т о н и н а. Я всё больше люблю страшное. Когда страшно, то уже не скучно. Полюбила сидеть в темноте и ждать, что приползёт огромный змей...
Т я т и н (усмехаясь). Это - который был в раю?
А н т о н и н а. Нет, страшнее.
Ш у р а. Ты - занятная. Всегда выдумываешь что-нибудь новое, а все говорят одно и то же: война - Распутин - царица - немцы, война революция...
А н т о н и н а. Ты будешь актрисой или монахиней.
Ш у р а. Монахиней? Ерунда!
А н т о н и н а. Это очень трудно быть монахиней, нужно играть всегда одну роль.
Ш у р а. Я хочу быть кокоткой, как Нана у Золя.
Т я т и н. Вот как вы говорите! Ф-фу!
Ш у р а. Мне - развращать хочется, мстить.
Т я т и н. Кому? За что?
Ш у р а. За то, что я - рыжая, за то, что отец болен... за всё! Вот когда начнётся революция, я развернусь! Увидишь.
А н т о н и н а. Ты веришь, что будет революция?
Ш у р а. Да! Да!
Т я т и н. Революция - будет.
Г л а ф и р а. Шура, приехала мать Мелания, Егор Васильевич хочет принять её здесь.
Ш у р а. Ух - тётка! Бежим ко мне, дети! Тятин, - вы очень уважаете вашего брата?
Т я т и н. Он мне - двоюродный.
Ш у р а. Это не ответ.
Т я т и н. Кажется - родственники вообще мало уважают друг друга.
Ш у р а. Вот это - ответ!
А н т о н и н а. Бросьте говорить о скучном.
Ш у р а. Вы очень смешной, Тятин!
Т я т и н. Ну, что ж делать?
Ш у р а. И одеваетесь вы смешно.
(Ушли. Глафира отпирает дверь, скрытую драпировкой. В дверях, куда ушла молодёжь, - Булычов. Медленно и важно входит игуменья Meлания, с посохом в руке. Глафира стоит, наклоня голову, придерживая драпировку.)
М е л а н и я. Ты всё ещё здесь трёшься, блудодейка? Не выгнали тебя? Ну, скоро выгонят.
Б у л ы ч о в. Ты тогда в монахини возьми её, у неё - деньги есть.
М е л а н и я. А-а, ты - здесь? Ой, Егор, как тебя перевернуло, помилуй бог!
Б у л ы ч о в. Глаха, закрой двери да скажи, чтоб сюда не лезли. Садись... преподобная! Об каких делах поговорим?
М е л а н и я. Не помогают доктора-то? Видишь: господь терпит день, терпит год и век...
Б у л ы ч о в. О господе - после, давай сначала о деле. Я знаю, о деньгах твоих говорить приехала.
М е л а н и я. Деньги не мои, а - обители.
Б у л ы ч о в. Ну - всё едино: обители, обидели, грабители. Тебя чем деньги беспокоят? Боишься - умру - пропадут?
М е л а н и я. Пропасть они - не могут, а не хочу, чтоб в чужие руки попали.
Б у л ы ч о в. Так, вынуть хочешь из дела? Мне - всё равно - вынимай. Но - гляди - проиграешь! Теперь рубли плодятся, как воши на солдатах. А я не так болен, чтобы умереть...
М е л а н и я. Не ведаем ни дня, ни часа, егда приидет смерть. Завещание-то духовное-то написал?
Б у л ы ч о в. Нет!
М е л а н и я. Пора. Напиши! Вдруг - позовёт господь...
Б у л ы ч о в. А зачем я ему?
М е л а н и я. Дерзости свои - оставь! Ты - знаешь, слушать их я не люблю, да и сан мой...
Б у л ы ч о в. А ты - полно, Малаша! Мы друг друга знаем и на глаз и на ощупь. Деньги можешь взять, у Булычова их - много!
М е л а н и я. Вынимать капитал из дела я не желаю, а векселя хочу переписать на Аксинью, вот и - предупреждаю.
Б у л ы ч о в. Так. Ну, это - твоё дело! Однако в случае моей смерти Звонцов Аксинью облапошит. Варвара ему в этом поможет...
М е л а н и я. Вот как ты заговорил? По-новому будто? Злости не слышно.
Б у л ы ч о в. Я злюсь в другую сторону. Вот, давай-ко, поговорим теперь о боге-то, о господе, о душе.
Смолоду много бито, граблено,
Под старость надобно душ`а спасать...
М е л а н и я. Ну... что ж, говори!
Б у л ы ч о в. Ты вот богу служишь днём и ночью, как, примерно, Глафира - мне.
М е л а н и я. Не богохуль! С ума сошёл? Глафира-то как тебе по ночам служит?
Б у л ы ч о в. Рассказать?
М е л а н и я. Не богохуль, говорю! Опомнись!
Б у л ы ч о в. Не рычи! Я же просто говорю, не казёнными молитвами, а человечьими словами. Вот - Глафире ты сказала: скоро её выгонят. Стало быть, веришь: скоро умру. Это - зачем же? Васька Достигаев на девять лет старше меня и намного жуликоватее, а здоров и будет жить. Жена у него первый сорт. Конечно, я - грешник, людей обижал и вообще... всячески грешник. Ну - все друг друга обижают, иначе нельзя, такая жизнь.
М е л а н и я. Ты не предо мной, не пред людьми кайся, а пред богом! Люди - не простят, а бог - милостив. Сам знаешь: разбойники, в старину, как грешили, а воздадут богу богово и - спасены!
Б у л ы ч о в. Ну да, ежели украл да на церковь дал, так ты не вор, а - праведник.
М е л а н и я. Его-ор! Кощунствуешь, слушать не буду! Ты - не глуп, должен понять: господь не допустит - дьявол не соблазнит.
Б у л ы ч о в. Ну - спасибо!
М е л а н и я. Это что ещё?
Б у л ы ч о в. Успокоила. Выходит, что господь вполне свободно допускает дьявола соблазнять нас, - значит, он в грешных делах дьяволу и мне компаньон...
М е л а н и я (встала).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
А н т о н и н а. Он уверен, что это остроумно!
А л е к с е й. Пойду по своей стезе. Тонька, проводи меня до прихожей.
А н т о н и н а. Не хочу!
А л е к с е й. Мне нужно. Серьёзно, идём!
А н т о н и н а. Наверное, какая-нибудь глупость.
Ш у р а. Тятин, вы - правдивый человек?
Т я т и н. Нет.
Ш у р а. Почему?
Т я т и н. Невыгодно.
Ш у р а. Если вы так говорите, - значит, вы правдивый. Ну, теперь скажите сразу: вам советуют свататься ко мне?
Т я т и н (закуривая, не сразу). Советуют.
Ш у р а. А вы понимаете, что это плохой совет?
Т я т и н. Понимаю.
Ш у р а. Да, вы... Вот не ожидала! Я думала, вы...
Т я т и н. Скверно думали, должно быть?
Ш у р а. Нет, вы... замечательный! А может быть, вы - хитрый, да? Вы играете на правду? Чтобы околпачить меня?
Т я т и н. Это мне - не по силам. Вы - умная, злая, озорная, совсем как ваш отец; по совести говоря - я вас боюсь. И рыжая вы, как Егор Васильевич. Вроде пожарного факела.
Ш у р а. Тятин, вы - молодец! Или - страшная хитрюга...
Т я т и н. И лицо у вас - необыкновенное...
Ш у р а. Это - о лице - для смягчения удара? Нет, вы хитрый!
Т я т и н. Думайте как хотите. По-моему, вы обязательно сделаете что-нибудь... преступное! А я привык жить кверху лапками - знаете, как виноватые кутята...
Ш у р а. В чём виноватые?
Т я т и н. Не знаю. В том, что кутята, и - зубов нет, укусить не могут.
А н т о н и н а (входит). Дурак Алёшка страшно больно дёрнул меня за ухо. И деньги отобрал, как жулик! Знаешь, он сопьётся, это - наверное! Мы с ним такие никчемушные, купеческие дети. Тебе - смешно?
Ш у р а. Тоня, - забудь всё плохое, что я тебе говорила о нём!
А н т о н и н а. О Тятине? А - что ты говорила? Я не помню.
Ш у р а. Ну, что он свататься хочет ко мне.
А н т о н и н а. Почему это плохо?
Ш у р а. Из-за денег.
А н т о н и н а. Ах, да! Ну, это - свинство, Тятин!
Ш у р а. Жаль, не слышала ты, как он отвечал на мои вопросные слова.
А н т о н и н а. Варумные слова (warum (нем.) - почему? - Ред.). Помнишь "Варум" Шуберта?
Т я т и н. Разве Шуберта?
А н т о н и н а. Варум очень похоже на птицу марабу, такая мрачная птица... в Африке.
Ш у р а. Что ты сочиняешь?
А н т о н и н а. Я всё больше люблю страшное. Когда страшно, то уже не скучно. Полюбила сидеть в темноте и ждать, что приползёт огромный змей...
Т я т и н (усмехаясь). Это - который был в раю?
А н т о н и н а. Нет, страшнее.
Ш у р а. Ты - занятная. Всегда выдумываешь что-нибудь новое, а все говорят одно и то же: война - Распутин - царица - немцы, война революция...
А н т о н и н а. Ты будешь актрисой или монахиней.
Ш у р а. Монахиней? Ерунда!
А н т о н и н а. Это очень трудно быть монахиней, нужно играть всегда одну роль.
Ш у р а. Я хочу быть кокоткой, как Нана у Золя.
Т я т и н. Вот как вы говорите! Ф-фу!
Ш у р а. Мне - развращать хочется, мстить.
Т я т и н. Кому? За что?
Ш у р а. За то, что я - рыжая, за то, что отец болен... за всё! Вот когда начнётся революция, я развернусь! Увидишь.
А н т о н и н а. Ты веришь, что будет революция?
Ш у р а. Да! Да!
Т я т и н. Революция - будет.
Г л а ф и р а. Шура, приехала мать Мелания, Егор Васильевич хочет принять её здесь.
Ш у р а. Ух - тётка! Бежим ко мне, дети! Тятин, - вы очень уважаете вашего брата?
Т я т и н. Он мне - двоюродный.
Ш у р а. Это не ответ.
Т я т и н. Кажется - родственники вообще мало уважают друг друга.
Ш у р а. Вот это - ответ!
А н т о н и н а. Бросьте говорить о скучном.
Ш у р а. Вы очень смешной, Тятин!
Т я т и н. Ну, что ж делать?
Ш у р а. И одеваетесь вы смешно.
(Ушли. Глафира отпирает дверь, скрытую драпировкой. В дверях, куда ушла молодёжь, - Булычов. Медленно и важно входит игуменья Meлания, с посохом в руке. Глафира стоит, наклоня голову, придерживая драпировку.)
М е л а н и я. Ты всё ещё здесь трёшься, блудодейка? Не выгнали тебя? Ну, скоро выгонят.
Б у л ы ч о в. Ты тогда в монахини возьми её, у неё - деньги есть.
М е л а н и я. А-а, ты - здесь? Ой, Егор, как тебя перевернуло, помилуй бог!
Б у л ы ч о в. Глаха, закрой двери да скажи, чтоб сюда не лезли. Садись... преподобная! Об каких делах поговорим?
М е л а н и я. Не помогают доктора-то? Видишь: господь терпит день, терпит год и век...
Б у л ы ч о в. О господе - после, давай сначала о деле. Я знаю, о деньгах твоих говорить приехала.
М е л а н и я. Деньги не мои, а - обители.
Б у л ы ч о в. Ну - всё едино: обители, обидели, грабители. Тебя чем деньги беспокоят? Боишься - умру - пропадут?
М е л а н и я. Пропасть они - не могут, а не хочу, чтоб в чужие руки попали.
Б у л ы ч о в. Так, вынуть хочешь из дела? Мне - всё равно - вынимай. Но - гляди - проиграешь! Теперь рубли плодятся, как воши на солдатах. А я не так болен, чтобы умереть...
М е л а н и я. Не ведаем ни дня, ни часа, егда приидет смерть. Завещание-то духовное-то написал?
Б у л ы ч о в. Нет!
М е л а н и я. Пора. Напиши! Вдруг - позовёт господь...
Б у л ы ч о в. А зачем я ему?
М е л а н и я. Дерзости свои - оставь! Ты - знаешь, слушать их я не люблю, да и сан мой...
Б у л ы ч о в. А ты - полно, Малаша! Мы друг друга знаем и на глаз и на ощупь. Деньги можешь взять, у Булычова их - много!
М е л а н и я. Вынимать капитал из дела я не желаю, а векселя хочу переписать на Аксинью, вот и - предупреждаю.
Б у л ы ч о в. Так. Ну, это - твоё дело! Однако в случае моей смерти Звонцов Аксинью облапошит. Варвара ему в этом поможет...
М е л а н и я. Вот как ты заговорил? По-новому будто? Злости не слышно.
Б у л ы ч о в. Я злюсь в другую сторону. Вот, давай-ко, поговорим теперь о боге-то, о господе, о душе.
Смолоду много бито, граблено,
Под старость надобно душ`а спасать...
М е л а н и я. Ну... что ж, говори!
Б у л ы ч о в. Ты вот богу служишь днём и ночью, как, примерно, Глафира - мне.
М е л а н и я. Не богохуль! С ума сошёл? Глафира-то как тебе по ночам служит?
Б у л ы ч о в. Рассказать?
М е л а н и я. Не богохуль, говорю! Опомнись!
Б у л ы ч о в. Не рычи! Я же просто говорю, не казёнными молитвами, а человечьими словами. Вот - Глафире ты сказала: скоро её выгонят. Стало быть, веришь: скоро умру. Это - зачем же? Васька Достигаев на девять лет старше меня и намного жуликоватее, а здоров и будет жить. Жена у него первый сорт. Конечно, я - грешник, людей обижал и вообще... всячески грешник. Ну - все друг друга обижают, иначе нельзя, такая жизнь.
М е л а н и я. Ты не предо мной, не пред людьми кайся, а пред богом! Люди - не простят, а бог - милостив. Сам знаешь: разбойники, в старину, как грешили, а воздадут богу богово и - спасены!
Б у л ы ч о в. Ну да, ежели украл да на церковь дал, так ты не вор, а - праведник.
М е л а н и я. Его-ор! Кощунствуешь, слушать не буду! Ты - не глуп, должен понять: господь не допустит - дьявол не соблазнит.
Б у л ы ч о в. Ну - спасибо!
М е л а н и я. Это что ещё?
Б у л ы ч о в. Успокоила. Выходит, что господь вполне свободно допускает дьявола соблазнять нас, - значит, он в грешных делах дьяволу и мне компаньон...
М е л а н и я (встала).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13