Эта привычка давала уверенность в безопасности и ограждала от беспокойных мыслей. С нею жилось недурно, и, несмотря на то, что жизнь десятками мелких уколов, царапин и толчков, а иногда серьёзными ударами, тревожила эти туманные представления, они были крепки, вязки и сохраняли свою мёртвую цельность, быстро заращивая все трещины и царапины.
А сегодня сразу мозг обнажился, вздрогнул и грудь наполнилась тревогой, холодом. Всё устоявшееся, привычное опрокинулось, разбилось, исчезло. Все, более или менее ясно, чувствовали себя тоскливо и страшно одинокими, беззащитными пред силой цинической и жестокой, не знающей ни права, ни закона. В её руках были все жизни, и она могла безотчётно сеять смерть в массе людей, могла уничтожать живых, как ей хотелось и сколько ей было угодно. Никто не мог её сдержать. Ни с кем она не хотела говорить. Была всевластна и спокойно показывала безмерность своей власти, бессмысленно заваливая улицы города трупами, заливая их кровью. Её кровавый, безумный каприз был ясно виден. Он внушал единодушную тревогу, едкий страх, опустошавший душу. И настойчиво будил разум, понуждая его создавать планы новой защиты личности, новых построений для охраны жизни.
Низко опустив голову, качая окровавленными руками, шёл какой-то плотный, коренастый человек. Его пальто спереди было обильно залито кровью.
- Вы ранены? - спросили его.
- Нет.
- А кровь?
- Не моя это! - не останавливаясь, ответил он. И вдруг остановился, оглянулся и заговорил странно громко:
- Это не моя кровь, господа, - это кровь тех, которые верили!..
Не кончив, он двинулся дальше, снова опустив голову.
В толпу, помахивая нагайками, въехал отряд конных. От них отскакивали во все стороны, давя друг друга и налезая на стены. Солдаты были пьяны, они бессмысленно улыбались, качаясь в сёдлах, иногда, как бы нехотя, били нагайками по головам и плечам. Один ушибленный упал, но тотчас, вскочив на ноги, спросил:
- За что? Э-эх ты, зверь!
Солдат быстро схватил из-за плеча винтовку и выстрелил в него с руки, не останавливая лошадь. Человек снова упал. Солдат засмеялся.
- Что делают? - в страхе кричал почтенный, прилично одетый господин, обращая во все стороны искажённое лицо. - Господа! Вы видите?
Непрерывным потоком струился глухой, возбуждённый шум голосов, в муках страха, в тревоге отчаяния - рождалось что-то медленно и незаметно объединявшее воскресшую из мёртвых, не привыкшую работать, неумелую мысль.
Но находились люди мира.
- Позвольте, зачем он обругал солдата?
- Солдат - ударил!
- Он должен был посторониться!
В углублении ворот две женщины и студент перевязывали простреленную руку рабочего. Он морщился, хмуро поглядывая вокруг, и говорил окружавшим:
- Никаких тайных намерений не было у нас, об этом говорят только подлецы да сыщики. Мы шли открыто. Министры знали, зачем идём, у них есть копии нашей петиции. Сказали бы, подлецы, что, мол, нельзя, не идите. Имели время сказать нам это, - мы не сегодня собрались. Все знали - и полиция и министры, - что мы пойдём. Разбойники...
- О чём вы просили? - серьёзно, вдумчиво осведомился седой и сухонький старик.
- Просили, чтобы царь выборных позвал от народа и с ними правил делами, а не с чиновниками. Разорили Россию, сволочи, ограбили всех.
- Действительно.. контроль необходим! - заметил старичок.
Рабочему перевязали рану, осторожно спустили рукав платья.
- Спасибо, господа! Я говорил товарищам - зря мы идём! Не будет толку.. Теперь - доказано это.
Он осторожно засунул руку между пуговицами пальто и не спеша пошёл прочь.
- Вы слышите, как они рассуждают? Это, батенька мой...
- Н-да-а! Хотя всё-таки такую бойню устраивать...
- Сегодня - его, завтра - меня могут...
- Н-да-а...
В другом месте горячо спорили:
- Он мог не знать!
- Тогда - зачем он?
Но люди, которые пробовали воскресить мертвеца, были уже редки, незаметны. Они возбуждали озлобление своими попытками воскресить умерший призрак. На них набрасывались, как на врагов, и они испуганно исчезали.
В улицу въехала, стискивая людей, батарея артиллерии. Солдаты сидели на лошадях и передках, задумчиво глядя вперёд, через головы людей. Толпа мялась, уступая дорогу, окутывалась угрюмым молчанием. Звенела упряжь, грохотали ящики, пушки, кивая хоботами, внимательно смотрели в землю, как бы нюхая её. Этот поезд напоминал о похоронах.
Где-то раздался треск выстрелов. Люди замерли, прислушались. Кто-то тихо сказал:
- Ещё!..
И вдруг по улице пробежал внезапный трепет оживления.
- Где, где?
- На острове... На Васильевском...
- Вы слышите?
- Да неужели?
- Честное слово! Оружейный магазин захватили...
- Ого?
- Спилили телеграфные столбы, построили баррикаду...
- Н-да-а... вот как?
- Много их?
- Много!
- Эх, - хоть отплатили бы за кровь невинную!..
- Идём туда!
- Иван Иванович, идёмте, а?
- Н-да-а... это, знаете...
Над толпой выросла фигура человека, и в сумраке звучно загудел призыв:
- Кто хочет драться за свободу? За народ, за право человека на жизнь, на труд? Кто хочет умереть в бою за будущее - иди на помощь!
Одни шли к нему, и среди улицы образовалось плотное ядро густо сомкнутых тел, другие спешно отходили куда-то прочь.
- Вы видите, как раздражён народ.
- Вполне законно, вполне!
- Безумства будут... ай-ай-ай!
Люди таяли в сумраке вечера, расходились по домам и несли с собой незнакомую им тревогу, пугающее ощущение одиночества, полупроснувшееся сознание драмы своей жизни, бесправной, бессмысленной жизни рабов... И готовность немедленно приспособиться ко всему, что будет выгодно, удобно...
Становилось страшно. Тьма разрывала связь между людьми, - слабую связь внешнего интереса. И каждый, кто не имел огня в груди, спешил скорее в свой привычный угол.
Темнело. Но огни не загорались...
- Драгуны! - крикнул хриплый голос.
Из-за угла вдруг вывернулся небольшой конный отряд, несколько секунд лошади нерешительно топтались на месте и вдруг помчались на людей. Солдаты странно завыли, заревели, и было в этом звуке что-то нечеловеческое, тёмное, слепое, непонятно близкое тоскливому отчаянию. Во тьме и люди и лошади стали мельче и черней. Шашки блестели тускло, криков было меньше, и больше слышалось ударов.
- Бей их чем попало, товарищи! Кровь за кровь, - бей!
- Беги!..
- Не смей, солдат! Я тебе не мужик!
- Товарищи, камнями!
Опрокидывая маленькие тёмные фигуры, лошади прыгали, ржали, храпели, звенела сталь, раздавалась команда.
- От-деление...
Пела труба, торопливо и нервно. Бежали люди, толкая друг друга, падая. Улица пустела, а посреди неё на земле явились тёмные бугры, и где-то в глубине, за поворотом, раздавался тяжёлый, быстрый топот лошадей...
- Вы ранены, товарищ?
- Отсекли ухо... кажется...
- Что сделаешь с голыми руками!
1 2 3 4 5 6 7