Но если на борту окажется пассажир, то он, естественно, будет возражать против таких экспериментов.
— Я хочу сказать, — продолжил Джим, — это же будет полет длиннее и опаснее, чем кто-нибудь когда-нибудь пробовал. Мне придется уходить от лаагов, и если на борту будет человек, то мои возможности будут ограничены...
— У тебя на борту не будет человека, — сказала Мэри. — Я буду с тобой так же, как была с Раулем. Когда ты был под наркозом, мне имплантировали кусочек твоей живой ткани. Мы, конечно, использовали иммунные супрессанты, чтобы избежать отторжения. Ткани прижились, и теперь я готова быть с тобой.
— Ну это мы еще посмотрим, — проговорил Джим, готовясь взлететь в космос прямо с пола лаборатории.
— Ты не сможешь оставить меня здесь, даже если захочешь, — прервала его Мэри.
Но сказала она это прямо в его мозгу. Ощущение было такое, будто ее слова были мыслью, которая внезапно возникла у него в голове. Потом ее голос опять зазвучал снаружи, как обычно.
— Вот видишь, — сказала Мэри, — я уже с тобой. Я уже несколько недель с тобой, точнее, в состоянии быть с тобой. Я могу подключиться, хочешь ты того или нет. Я знаю, что не хочешь; но все было бы намного проще, если бы ты смирился с моим присутствием.
Джим промолчал. Мысленно он добавил еще один пункт в список того, что с ним проделали, не дав ему шанса возразить. В глубине души он признался себе, что в этом случае мог бы и воспротивиться. Но не настаивал бы, если бы ему объяснили, что присутствие Мэри необходимо. Им следовало это знать.
— Я знаю, что ты меня недолюбливаешь, — сказала Мэри с долей горечи. — Но дело важнее, чем приязнь и неприязнь. Слишком многое нужно узнать — мы не можем не послать туда кого-нибудь.
— Я тебя не недолюбливаю, — сказал Джим. Ему казалось, что это прозвучало с не меньшим напором, чем у Моллена, но, возможно, он себе льстил. — Не то чтобы это была любовь с первого взгляда, но теперь ты мне даже нравишься.
— Да? — произнесла Мэри недоверчиво.
— Да. Я бы не сказал, что ты первая, кого бы я выбрал в товарищи на необитаемом острове — или в истребителе. Но я выбрал бы тебя прежде многих других.
Мэри ничего не ответила, и выражение ее лица не изменилось.
— Это правда, — сказал Джим и неожиданно добавил: — Разве хоть один космический корабль тебе когда-нибудь соврал?
Еще секунду лицо Мэри не менялось. Потом она улыбнулась. Моллен хрипловато рассмеялся.
— Ладно, — сказала Мэри наконец. — Поверю тебе на слово, что ты не против моего присутствия. Теперь вот что: мы готовились к моему отбытию уже несколько недель, с тех пор как подумали, что ты сможешь перенестись в «ИДруга». Но все равно мне надо еще кое-что сделать перед отправлением. Раньше чем через два дня не получится.
— Что приводит нас к следующему вопросу, — сказал Моллен и посмотрел на «ИДруга». — Чем нам тебя пока занять, Джим? Вся физическая информация, которая тебе потребуется — во всяком случае, все, что у нас есть о территории лаагов и окрестностях, — и вообще все, что может тебе пригодиться, уже в корабельных блоках информации. Еще что-нибудь тебе понадобится?
— Да вроде ничего больше в голову не приходит, — сказал Джим. — Я так понимаю, что я отсюда могу подключаться к линиям внутри базы и внешним системам — а, верно, даже спрашивать не надо, я вижу, что могу. Нет, генерал, у меня все в порядке, мне даже хорошей книжки не понадобится.
— И что ты будешь делать? — поинтересовалась Мэри, с любопытством глядя на него.
— То же, что Рауль делает все время. Мечтать, — ответил он.
Глава одиннадцатая
К собственному удивлению, Джим не все это время мечтал. Он занялся другими умственными упражнениями.
Ничего подобного он не ожидал. Джим рассчитывал провести пару дней, заново переживая свои самые приятные воспоминания. Вызывать в памяти счастливые моменты прошлого было настоящим удовольствием, да еще в таких подробностях — его подсознание выдавало намного больше деталей, чем обычно. Раньше в памяти всплывало время, место, действие и эмоция, но теперешняя новая память давала куда больше. Он мог изучать отдельный прожитый им момент и, приглядевшись к нему поближе, разглядеть узор на обивке мебели, разбросанные по комнате мелочи, яркость струящегося через окна солнечного света. Джима постепенно заворожили не столько воспоминания, сколько возможности его памяти и, следовательно, возможности и ограничения его нового «я».
Он всегда считал, что находится в отличной физической форме, и поэтому настолько принимал свое тело как должное, что, как правило, забывал, что у него есть свои запросы. Теперь, лишившись тела, он с удивлением обнаружил, насколько оно было загружено и сколько сигналов посылало ему. Разум всегда получал множество импульсов от тела, начиная с подтверждений, что все в порядке, и кончая сигналами тревоги, от усталости до настоящей боли. Просто он считал это частью жизненного процесса и, как правило, обрабатывал их автоматически.
Теперь, когда помехи тела не мешали ему думать, он ощутил, чего ему не хватало. Теперь он мог не только мечтать, но и размышлять с необычайной ясностью.
Он мог переключаться с одной темы или мысли на другую и, переключившись, посвятить все свое внимание новой теме, будто старая и не существовала. В то же время тема его размышлений не захватывала его до такой степени, чтобы он не осознавал окружающего.
Проблема была в том, что теперь Джим не получал чисто физического удовольствия, которым в тех или иных количествах награждало его тело, когда он о нем заботился. Он ощущал странную легкость — не такую, как при меньшей силе тяжести, а как будто у него к ногам были привязаны наполненные гелием шары. Он как будто поднимался, но только подошвами; и каждый шаг требовал усилий для поддержания равновесия. Это ощущение было интеллектуальное, а не физическое, но его можно было назвать только легкостью.
Одной из новых любопытных особенностей была способность его изменять отношение, с которым он обычно рассматривал какой-нибудь предмет, и видеть его в новом и необычном свете. Как правило, обычный взгляд, отражавший прежнюю реакцию тела на предмет, исчезал и его ощущения переходили к совершенно новому восприятию, игнорировавшему связь предмета с тем, как тело может его использовать.
Лучшим примером этого стало кресло, которое он купил для своей двухкомнатной квартиры в офицерском общежитии. Джим всегда любил это кресло; но сейчас, анализируя память о нем с бестелесной точки зрения, он находил его самым абсурдно построенным из всех предметов, какие он когда-либо видел. В конце концов он не мог не посмеяться над ним.
Кресло будто состояло из углов и шишек. Глядя на него, сложно было представить, что за странные существа считали такое уродство удобным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
— Я хочу сказать, — продолжил Джим, — это же будет полет длиннее и опаснее, чем кто-нибудь когда-нибудь пробовал. Мне придется уходить от лаагов, и если на борту будет человек, то мои возможности будут ограничены...
— У тебя на борту не будет человека, — сказала Мэри. — Я буду с тобой так же, как была с Раулем. Когда ты был под наркозом, мне имплантировали кусочек твоей живой ткани. Мы, конечно, использовали иммунные супрессанты, чтобы избежать отторжения. Ткани прижились, и теперь я готова быть с тобой.
— Ну это мы еще посмотрим, — проговорил Джим, готовясь взлететь в космос прямо с пола лаборатории.
— Ты не сможешь оставить меня здесь, даже если захочешь, — прервала его Мэри.
Но сказала она это прямо в его мозгу. Ощущение было такое, будто ее слова были мыслью, которая внезапно возникла у него в голове. Потом ее голос опять зазвучал снаружи, как обычно.
— Вот видишь, — сказала Мэри, — я уже с тобой. Я уже несколько недель с тобой, точнее, в состоянии быть с тобой. Я могу подключиться, хочешь ты того или нет. Я знаю, что не хочешь; но все было бы намного проще, если бы ты смирился с моим присутствием.
Джим промолчал. Мысленно он добавил еще один пункт в список того, что с ним проделали, не дав ему шанса возразить. В глубине души он признался себе, что в этом случае мог бы и воспротивиться. Но не настаивал бы, если бы ему объяснили, что присутствие Мэри необходимо. Им следовало это знать.
— Я знаю, что ты меня недолюбливаешь, — сказала Мэри с долей горечи. — Но дело важнее, чем приязнь и неприязнь. Слишком многое нужно узнать — мы не можем не послать туда кого-нибудь.
— Я тебя не недолюбливаю, — сказал Джим. Ему казалось, что это прозвучало с не меньшим напором, чем у Моллена, но, возможно, он себе льстил. — Не то чтобы это была любовь с первого взгляда, но теперь ты мне даже нравишься.
— Да? — произнесла Мэри недоверчиво.
— Да. Я бы не сказал, что ты первая, кого бы я выбрал в товарищи на необитаемом острове — или в истребителе. Но я выбрал бы тебя прежде многих других.
Мэри ничего не ответила, и выражение ее лица не изменилось.
— Это правда, — сказал Джим и неожиданно добавил: — Разве хоть один космический корабль тебе когда-нибудь соврал?
Еще секунду лицо Мэри не менялось. Потом она улыбнулась. Моллен хрипловато рассмеялся.
— Ладно, — сказала Мэри наконец. — Поверю тебе на слово, что ты не против моего присутствия. Теперь вот что: мы готовились к моему отбытию уже несколько недель, с тех пор как подумали, что ты сможешь перенестись в «ИДруга». Но все равно мне надо еще кое-что сделать перед отправлением. Раньше чем через два дня не получится.
— Что приводит нас к следующему вопросу, — сказал Моллен и посмотрел на «ИДруга». — Чем нам тебя пока занять, Джим? Вся физическая информация, которая тебе потребуется — во всяком случае, все, что у нас есть о территории лаагов и окрестностях, — и вообще все, что может тебе пригодиться, уже в корабельных блоках информации. Еще что-нибудь тебе понадобится?
— Да вроде ничего больше в голову не приходит, — сказал Джим. — Я так понимаю, что я отсюда могу подключаться к линиям внутри базы и внешним системам — а, верно, даже спрашивать не надо, я вижу, что могу. Нет, генерал, у меня все в порядке, мне даже хорошей книжки не понадобится.
— И что ты будешь делать? — поинтересовалась Мэри, с любопытством глядя на него.
— То же, что Рауль делает все время. Мечтать, — ответил он.
Глава одиннадцатая
К собственному удивлению, Джим не все это время мечтал. Он занялся другими умственными упражнениями.
Ничего подобного он не ожидал. Джим рассчитывал провести пару дней, заново переживая свои самые приятные воспоминания. Вызывать в памяти счастливые моменты прошлого было настоящим удовольствием, да еще в таких подробностях — его подсознание выдавало намного больше деталей, чем обычно. Раньше в памяти всплывало время, место, действие и эмоция, но теперешняя новая память давала куда больше. Он мог изучать отдельный прожитый им момент и, приглядевшись к нему поближе, разглядеть узор на обивке мебели, разбросанные по комнате мелочи, яркость струящегося через окна солнечного света. Джима постепенно заворожили не столько воспоминания, сколько возможности его памяти и, следовательно, возможности и ограничения его нового «я».
Он всегда считал, что находится в отличной физической форме, и поэтому настолько принимал свое тело как должное, что, как правило, забывал, что у него есть свои запросы. Теперь, лишившись тела, он с удивлением обнаружил, насколько оно было загружено и сколько сигналов посылало ему. Разум всегда получал множество импульсов от тела, начиная с подтверждений, что все в порядке, и кончая сигналами тревоги, от усталости до настоящей боли. Просто он считал это частью жизненного процесса и, как правило, обрабатывал их автоматически.
Теперь, когда помехи тела не мешали ему думать, он ощутил, чего ему не хватало. Теперь он мог не только мечтать, но и размышлять с необычайной ясностью.
Он мог переключаться с одной темы или мысли на другую и, переключившись, посвятить все свое внимание новой теме, будто старая и не существовала. В то же время тема его размышлений не захватывала его до такой степени, чтобы он не осознавал окружающего.
Проблема была в том, что теперь Джим не получал чисто физического удовольствия, которым в тех или иных количествах награждало его тело, когда он о нем заботился. Он ощущал странную легкость — не такую, как при меньшей силе тяжести, а как будто у него к ногам были привязаны наполненные гелием шары. Он как будто поднимался, но только подошвами; и каждый шаг требовал усилий для поддержания равновесия. Это ощущение было интеллектуальное, а не физическое, но его можно было назвать только легкостью.
Одной из новых любопытных особенностей была способность его изменять отношение, с которым он обычно рассматривал какой-нибудь предмет, и видеть его в новом и необычном свете. Как правило, обычный взгляд, отражавший прежнюю реакцию тела на предмет, исчезал и его ощущения переходили к совершенно новому восприятию, игнорировавшему связь предмета с тем, как тело может его использовать.
Лучшим примером этого стало кресло, которое он купил для своей двухкомнатной квартиры в офицерском общежитии. Джим всегда любил это кресло; но сейчас, анализируя память о нем с бестелесной точки зрения, он находил его самым абсурдно построенным из всех предметов, какие он когда-либо видел. В конце концов он не мог не посмеяться над ним.
Кресло будто состояло из углов и шишек. Глядя на него, сложно было представить, что за странные существа считали такое уродство удобным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90