– заорал Флетчер. – Пропади оно все пропадом, а я и сам не желаю больше вкалывать в этой чертовой жарище!
Он сплюнул и, прыгая с мостков на мостки, пошел к проходу, ведущему на площадку трапа.
Монтажники заговорили все сразу, отсек наполнился гулом голосов.
– Тихо! – крикнул Кравцов. – Ребята, мы тут работаем сообща, потому что только сообща можно сделать такое огромное дело. Мы можем спорить и не соглашаться с кем-нибудь, но давайте уважать друг друга! Правильно я говорю?
– Правильно! – раздались выкрики.
– Ну его к дьяволу, давайте начинать работу!
– Не имеете права выгонять!
– Правильно, инженер!
– Тихо! – Кравцов выбросил вверх обе руки. – Говорю вам прямо: пока я руковожу этой сменой, никто здесь безнаказанно не оскорбит человека другой национальности. Всем понятно, что я сказал? Ну и все. Надевайте скафандры!
Чезаре подошел к Кравцову и, широко улыбаясь, похлопал его по плечу. Итальянцы, усталые и мокрые от пота, гуськом потянулись к выходу, они переговаривались на ходу, оживленно жестикулировали.
Кравцов велел ставить тали.
– Кто полезет вниз стропить листы настила? – спросил он.
– Давайте я полезу, – сразу отозвался Чулков.
Из полутьмы соседнего отсека вдруг снова возникла фигура итальянского инженера, за ним шли несколько монтажников.
– Алессандро, – сказал он, прыгнув на мостки к Кравцову. – Мои ребята решили еще немножко поработать. Мы расчистим там, внизу.
33
В адской духоте и сырости внутренних помещений плота – долгие пять часов. Гудящее пламя резаков, стук паровой лебедки, скрежет стальных листов, шипение сварки… Метр за метром – вперед! Уже немного метров осталось. Скоро замкнется кольцевой коридор, опояшет средний этаж плавучего острова по периметру. Облицовщики, идущие за монтажниками, покрывают стены и потолок коридора белым жаростойким пластиком, и уже электрики устанавливают блоки гигантского кольцевого сердечника…
Вперед, вперед, монтажники!
Под утро смена Кравцова возвращается на «Фукуока-мару». Сил хватает только на то, чтобы добраться до теплого дождика душа.
Теперь спать, спать. Но, видно, слишком велика усталость, а Кравцов, когда переутомится, долго не может уснуть. Он ворочается на узкой койке, пробует считать до ста, но сон нейдет. Перед глазами – жмурь не жмурь – торчат переплеты балок, в ушах гудит, поет пламя горелок. Ну что ты будешь делать!..
Он тянется к спичкам, зажигает керосиновую лампу. Почитать газеты?.. Ага, вот что он сделает: допишет письмо!
«…Вчера не успел, заканчиваю сегодня. Ну и жизнь у нас пошла. Маринка! Причесаться – и то некогда. Уж больно надоело без электричества, вот мы и жмем что есть сил. Скоро уже, скоро!
Понимаешь, как только столб будет перерезай, магниты снова станут магнитами и турбогенераторы атомной станции дадут ток в обмотки возбудителей кольцевого сердечника. Комбинация наложенных полей мгновенно вступит во взаимодействие с полем столба, и он остановится.
Столб обладает чудовищной прочностью, но, по расчетам, его перережет направленный взрыв атомной бомбы. Помнишь, я тебе писал, как столб притянул и унес контейнер с прибором? Так вот…»
Осторожный стук в дверь. Просовывается голова Джима Паркинсона:
– Извините, сэр, но я увидел, что у вас горит свет…
– Заходите, Джим. Почему не спите?
– Да не спится после душа. И потом Флетчер не дает покоя.
– Флетчер? Что ему надо?
– Он просит не увольнять его, сэр. Все-таки нигде так не платят.
– Послушайте, Джим, я многое могу простить, но это…
– Понимаю. Вы за равенство и так далее. Он готов извиниться перед итальянским инженером.
– Хорошо, – устало говорит Кравцов, наконец-то ему захотелось спать, глаза просто слипаются. – Пусть завтра извинится перед всей итальянской сменой. В присутствии наших ребят.
– Я передам ему, – с некоторым сомнением в голосе отвечает Джим. – Ну, покойной ночи. – Он уходит.
Авторучка валится у Кравцова из руки. Он заставляет себя добраться до койки и засыпает мертвым сном.
34
Паровой кран снял с широкой палубы «Ивана Кулибина» последний блок кольцевого сердечника и, подержав его в воздухе, медленно опустил на баржу. Паровой катер поволок баржу к плоту.
Монтажники отдыхали, развалясь, где попало, на палубе «Кулибина», покуривали, говорили о своих делах. Как будто это был обычный день в длинной череде подобных ему.
А день был необычный. Ведь сегодня будет закончен монтаж кольцевого сердечника. Он опояшет электромагнитным поясом плот, его возбудители нацелятся на столб, готовые к штурму…
Вот и Морозов вышел из внутренних помещений на верхнюю палубу «Кулибина». С ним маленький Бернстайн, Брамулья в необъятном дождевике, несколько инженеров-электриков. Остановились на правом борту, ждут катера, чтобы идти на плот.
Кравцов бросил за борт окурок, подошел к Морозову.
– Виктор Константинович, я слышал, что завтра должны доставить «светлячка»?
«Светлячок» – так кто-то прозвал атомную бомбу направленного действия, которая перережет столб, и кличка прилипла к ней.
– Везут, – ответил Морозов. – Чуть ли не весь Совет Безопасности сопровождает ее, сердешную.
– Посмотреть бы на нее. Никогда не видал атомных бомб.
– И не увидите. Не ваше это дело.
– Конечно… Мое дело скважины бурить.
Морозов прищурил на Кравцова глаз.
– Вы что хотите от меня, Александр Витальевич?
– Ничего… – Кравцов отвел взгляд в сторону. – Чего мне хотеть? Поскорей бы закончить все – и домой…
– Э, нет. Вижу по вашему хитрому носу, что вы задумали нечто.
– Да нет же, Виктор Константинович…
– Так вот, голубчик, заранее говорю: не просите и не пытайтесь. Многие уже просились. Пуск будет поручен специалистам. Атомщикам. Понятно?
– Там специалистам и делать нечего. Включил часовой механизм и ступай себе, не торопясь, на катер…
– Все равно. Напрасно просите.
– А я не прошу… Только, по-моему, право на пуск имеют прежде всего те, кто нес на плоту последнюю вахту…
– Значит, право первооткрывателей?
– Допустим, так.
– Макферсон болен, остается Кравцов. Ловко придумали. – Морозов засмеялся, взглянул на часы. – Что это катер не идет?
Рядышком Али-Овсад беседовал с Брамульей, и на сей раз разговор их крутился не вокруг чая и блюда из бараньих кишок, а касался высокой материи. Чилиец мало что понимал из объяснений старого мастера, но для порядка кивал, поддакивал, пускал изо рта и носа клубы сигарного дыма.
– Чем вы озабочены, Али-Овсад? – спросил Морозов.
– Я спрашиваю, товарищ Морозов, этот кольцевой сердечник кто крутить будет?
– Никто не будет его крутить.
– Колесо есть, а крутиться – нет? – Али-Овсад недоуменно поцокал языком. – Значит, работать не будет.
– Почему это не будет?
– Машина крутиться должна, – убежденно сказал мастер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Он сплюнул и, прыгая с мостков на мостки, пошел к проходу, ведущему на площадку трапа.
Монтажники заговорили все сразу, отсек наполнился гулом голосов.
– Тихо! – крикнул Кравцов. – Ребята, мы тут работаем сообща, потому что только сообща можно сделать такое огромное дело. Мы можем спорить и не соглашаться с кем-нибудь, но давайте уважать друг друга! Правильно я говорю?
– Правильно! – раздались выкрики.
– Ну его к дьяволу, давайте начинать работу!
– Не имеете права выгонять!
– Правильно, инженер!
– Тихо! – Кравцов выбросил вверх обе руки. – Говорю вам прямо: пока я руковожу этой сменой, никто здесь безнаказанно не оскорбит человека другой национальности. Всем понятно, что я сказал? Ну и все. Надевайте скафандры!
Чезаре подошел к Кравцову и, широко улыбаясь, похлопал его по плечу. Итальянцы, усталые и мокрые от пота, гуськом потянулись к выходу, они переговаривались на ходу, оживленно жестикулировали.
Кравцов велел ставить тали.
– Кто полезет вниз стропить листы настила? – спросил он.
– Давайте я полезу, – сразу отозвался Чулков.
Из полутьмы соседнего отсека вдруг снова возникла фигура итальянского инженера, за ним шли несколько монтажников.
– Алессандро, – сказал он, прыгнув на мостки к Кравцову. – Мои ребята решили еще немножко поработать. Мы расчистим там, внизу.
33
В адской духоте и сырости внутренних помещений плота – долгие пять часов. Гудящее пламя резаков, стук паровой лебедки, скрежет стальных листов, шипение сварки… Метр за метром – вперед! Уже немного метров осталось. Скоро замкнется кольцевой коридор, опояшет средний этаж плавучего острова по периметру. Облицовщики, идущие за монтажниками, покрывают стены и потолок коридора белым жаростойким пластиком, и уже электрики устанавливают блоки гигантского кольцевого сердечника…
Вперед, вперед, монтажники!
Под утро смена Кравцова возвращается на «Фукуока-мару». Сил хватает только на то, чтобы добраться до теплого дождика душа.
Теперь спать, спать. Но, видно, слишком велика усталость, а Кравцов, когда переутомится, долго не может уснуть. Он ворочается на узкой койке, пробует считать до ста, но сон нейдет. Перед глазами – жмурь не жмурь – торчат переплеты балок, в ушах гудит, поет пламя горелок. Ну что ты будешь делать!..
Он тянется к спичкам, зажигает керосиновую лампу. Почитать газеты?.. Ага, вот что он сделает: допишет письмо!
«…Вчера не успел, заканчиваю сегодня. Ну и жизнь у нас пошла. Маринка! Причесаться – и то некогда. Уж больно надоело без электричества, вот мы и жмем что есть сил. Скоро уже, скоро!
Понимаешь, как только столб будет перерезай, магниты снова станут магнитами и турбогенераторы атомной станции дадут ток в обмотки возбудителей кольцевого сердечника. Комбинация наложенных полей мгновенно вступит во взаимодействие с полем столба, и он остановится.
Столб обладает чудовищной прочностью, но, по расчетам, его перережет направленный взрыв атомной бомбы. Помнишь, я тебе писал, как столб притянул и унес контейнер с прибором? Так вот…»
Осторожный стук в дверь. Просовывается голова Джима Паркинсона:
– Извините, сэр, но я увидел, что у вас горит свет…
– Заходите, Джим. Почему не спите?
– Да не спится после душа. И потом Флетчер не дает покоя.
– Флетчер? Что ему надо?
– Он просит не увольнять его, сэр. Все-таки нигде так не платят.
– Послушайте, Джим, я многое могу простить, но это…
– Понимаю. Вы за равенство и так далее. Он готов извиниться перед итальянским инженером.
– Хорошо, – устало говорит Кравцов, наконец-то ему захотелось спать, глаза просто слипаются. – Пусть завтра извинится перед всей итальянской сменой. В присутствии наших ребят.
– Я передам ему, – с некоторым сомнением в голосе отвечает Джим. – Ну, покойной ночи. – Он уходит.
Авторучка валится у Кравцова из руки. Он заставляет себя добраться до койки и засыпает мертвым сном.
34
Паровой кран снял с широкой палубы «Ивана Кулибина» последний блок кольцевого сердечника и, подержав его в воздухе, медленно опустил на баржу. Паровой катер поволок баржу к плоту.
Монтажники отдыхали, развалясь, где попало, на палубе «Кулибина», покуривали, говорили о своих делах. Как будто это был обычный день в длинной череде подобных ему.
А день был необычный. Ведь сегодня будет закончен монтаж кольцевого сердечника. Он опояшет электромагнитным поясом плот, его возбудители нацелятся на столб, готовые к штурму…
Вот и Морозов вышел из внутренних помещений на верхнюю палубу «Кулибина». С ним маленький Бернстайн, Брамулья в необъятном дождевике, несколько инженеров-электриков. Остановились на правом борту, ждут катера, чтобы идти на плот.
Кравцов бросил за борт окурок, подошел к Морозову.
– Виктор Константинович, я слышал, что завтра должны доставить «светлячка»?
«Светлячок» – так кто-то прозвал атомную бомбу направленного действия, которая перережет столб, и кличка прилипла к ней.
– Везут, – ответил Морозов. – Чуть ли не весь Совет Безопасности сопровождает ее, сердешную.
– Посмотреть бы на нее. Никогда не видал атомных бомб.
– И не увидите. Не ваше это дело.
– Конечно… Мое дело скважины бурить.
Морозов прищурил на Кравцова глаз.
– Вы что хотите от меня, Александр Витальевич?
– Ничего… – Кравцов отвел взгляд в сторону. – Чего мне хотеть? Поскорей бы закончить все – и домой…
– Э, нет. Вижу по вашему хитрому носу, что вы задумали нечто.
– Да нет же, Виктор Константинович…
– Так вот, голубчик, заранее говорю: не просите и не пытайтесь. Многие уже просились. Пуск будет поручен специалистам. Атомщикам. Понятно?
– Там специалистам и делать нечего. Включил часовой механизм и ступай себе, не торопясь, на катер…
– Все равно. Напрасно просите.
– А я не прошу… Только, по-моему, право на пуск имеют прежде всего те, кто нес на плоту последнюю вахту…
– Значит, право первооткрывателей?
– Допустим, так.
– Макферсон болен, остается Кравцов. Ловко придумали. – Морозов засмеялся, взглянул на часы. – Что это катер не идет?
Рядышком Али-Овсад беседовал с Брамульей, и на сей раз разговор их крутился не вокруг чая и блюда из бараньих кишок, а касался высокой материи. Чилиец мало что понимал из объяснений старого мастера, но для порядка кивал, поддакивал, пускал изо рта и носа клубы сигарного дыма.
– Чем вы озабочены, Али-Овсад? – спросил Морозов.
– Я спрашиваю, товарищ Морозов, этот кольцевой сердечник кто крутить будет?
– Никто не будет его крутить.
– Колесо есть, а крутиться – нет? – Али-Овсад недоуменно поцокал языком. – Значит, работать не будет.
– Почему это не будет?
– Машина крутиться должна, – убежденно сказал мастер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30