Антон КРАСНОВ
БЕЛЫЙ ПИЛИГРИМ
ГЛАВА ПЕРВАЯ, ЛИРИЧЕСКАЯ
Два болвана и три диковины

1
– Винни-и-и!..
После того как Макарка заявил, что рожки, выросшие на голове моей племянницы Нинки, суть переизбыток кальция в организме и сопряженное с этим флуктуативное явление выброса вещества (он не договорил), я выбросил его из окна второго этажа. У-yx! Эта жирная скотина угодила в вишенник, переломала несколько кустов акации. А потом несколько раз перекатилась с боку на бок по аккуратным кустикам пионов, которые высаживала в палисаднике наша добрая соседка тетя Глаша по кличке Лысая Мясорубка. Макарка встал, несколько раз жалобно шмыгнул носом, разглядывая испакощенную футболку, и пошел за портвейном. Раз уж я сопроводил его в магазин таким нестандартным способом. Именно за портвейном, а не за водкой, потому что на последнюю у нас решительно не хватало денег. Собственно, у нас не хватало денег и на портвейн, но это – другое. Когда не хватает денег на водку, это явление угрюмо-бытовое, а вот нехватка финансов на портвейн «72» или же «777», в просторечии «три топора», – метафизическое. По мнению всех университетских пьяниц, если у человека хватает денег на портвейн вдруг и сразу, то он недостоин вкушать сей напиток.
Стоп, стоп!.. Я увлекся предметом, имеющим к нашему повествованию хоть и самое прямое отношение, но не заслоняющим тех прискорбных событий, которые развернулись не где-нибудь, а у меня дома, на моих честных тридцати девяти метрах полезной площади! Да!.. Когда я расскажу, то конечно, вы скажете, что я выжил из ума в свои неполные двадцать три. И подобное случалось. К примеру, такой замечательный деятель мировой культуры, как Сократ, при жизни считался несносным желчным старикашкой и отъявленным пьяницей к тому же. За что неоднократно был бит собственной женой Ксантиппой. И если он вел себя таким милым манером уже в преклонные годы, то что же он делал в моем неоперившемся возрасте? Неудивительно, что древнегреческие источники об этом умалчивают с максимальной стыдливостью.
Правда, и вино в Древней Греции, верно, было существенно лучше, чем то, которое приволок через четверть часа после своего неуклюжего падения в палисадник мой приятель Макарка. Хотя и говорят, что древние греки самым возмутительным образом разбавляли вино водой. И в таком испорченном виде употребляли.
Прежде чем откупорить хотя бы одну из трех принесенных Макаром бутылок, хочу немного рассказать о себе. Меня зовут Илья Винниченко. Макарка, он же Макар Телятников, именует меня Винни, из-за чего порой я несказанно злюсь (бывает). Что же касается моих жизненных пристрастий и склонностей, то с некоторых пор я не стыжусь сказать: я – прирожденный неудачник. Практически профессионал. Нет, не то чтобы я получил образование в какой-то школе неудачников, или колледже недотеп, или даже академии лузеров. Впрочем, уверен, что, буде такие учебные заведения утверждены, они немедленно пополнились бы мною и Макаркой, который в смысле невезения, хронического, как весенне-осенний насморк, еще похлеще меня. Я даже полагаю, что нам с Макаркой удалось бы окончить там первый курс, с чем нас и выгнали бы. Неудачники!..
Если же об образовании серьезно, то я – журналист-недоучка. Это надо же было зарекомендовать себя в университете таким прекрасным образом, чтобы тебя выгнали с пятого курса непосредственно перед защитой диплома, а декан, железный человек с каменными челюстями (вот такое железобетонное строение!), даже прослезился от радости, когда увидел наконец в списке отчисленных две фамилии: ВИННИЧЕНКО Илья, ТЕЛЯТНИКОВ Макар.
Деканат ликовал. Преподаватели пели и танцевали джигу, а препод по зарубежной литературе, бывший в жестокой завязке, в тот же день напился и заснул на лестнице прямо под списком отчисленных. Нежно прижимая к себе, как любимую женщину, «Женитьбу Фигаро» Бомарше с вырванными пятью первыми страницами.
Жизнь вносила свои коррективы не только в перечень изгнанных из С-ского госуниверситета. Да уж! Будучи позорно отчисленными, мы с Макаром попытались преуспеть на другой стезе. В частности, я попытался разобраться в своей личной жизни, в которой царил не меньший беспорядок, чем в моих учебных конспектах, выкинутых в мусорное ведро за ненадобностью. Личная жизнь… Это словосочетание с некоторых пор ассоциируется у меня с чем-то вроде мятого плавленого сырка, который забыли в кармане, мяли-мяли, мяли-мяли, а потом извлекли… Впрочем, меня снова заносит не туда. Итак. В доме напротив меня жила с мамой прекрасная девушка. Собственно, почему «жила»? Она и сейчас там живет, вот только добраться до ее дома для меня теперь ненамного проще, чем до Марса. Девушку звали Лена. Лена Лескова, если вместе с фамилией, почти классической такой фамилией. В свое время, когда она была совсем юной и только-только поступила в наш университет (я, так понимаете, там еще учился), ее угораздило в меня влюбиться. У нее вообще были своеобразные пристрастия: в четыре года она была влюблена в асфальтоукладочный каток, в пять – в водителя этого катка, в семь Леночка влюбилась в маляра Куваева, в восемнадцать – в меня…
Последнее ее чувство оказалось даже более устойчивым, чем любовь к асфальтовому катку. Вы пробовали опрокинуть асфальтовый каток?.. Вот то-то и оно. Леночка убедила себя в том, что лучший человек на земле не кто иной, как я. Хотя я вел себя как скотина и, собственно, продолжал делать это уже и тогда, когда мы с год жили вместе в одной квартире. В один прекрасный день она ушла. Другой бы сказал: «Никогда не забуду ее широко распахнутых влажных глаз, во взгляде которых прихотливо слились любовь ко мне и ненависть ко всему тому, во что я превратил ее жизнь; не забуду ее тонких трепетных рук, которыми она пережимала чемодан, укладывая туда свои веши… » К таким описаниям полагается прикладывать несколько дежурных малодушных вздохов из серии «вот если бы я!.. » или «как бы вернуть то время, когда!.. » В моем случае такого не было. Я смотрел на нее осоловевшими глазами человека, который вторую неделю отмечал свое двадцатидвухлетие. Она постояла у порога, наверно еще надеясь, что я остановлю ее, вырву из ее рук этот мерзкий чемодан, под тяжестью которого она вся изогнулась, побелела… Или чемодан тут ни при чем? Я ДАЖЕ НЕ ВСТАЛ С ДИВАНА. Я открыл рот, зевнул и сказал что-то о том, что, перед тем как убираться самой, убралась бы на кухне. И что это совершеннейшее свинство бросать меня вот так, на диване, и вообще…
Она хлопнула дверью.
Нельзя сказать, что мы с Макаркой и еще некоторыми моими друзьями тогда выпивали много. Или даже пили. Или вообще бухали. Вовсе нет. Пьянство было вполне среднестатистическим, правда, отягощенным филологическим образованием и декадентскими штучками вроде выдавания себя за Росинанта, коня Дон Кихота, в три часа ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84