Можно было лишь предположить влияние сильной личности директора. Не случайно окружающие его отличались в той или иной степени подавленной волей. Может, властность натуры профессора Лумера влияет на эмоциональную жизнь людей со слабой нервной системой, и они приписывают ему поступки, к которым он не имеет никакого отношения? Да, с астрономом медлить нельзя. Эрих вызвал директора станции и попросил разрешения на эвакуацию Келвина.
Лумер пожевал губами.
– У вас достаточно оснований?
– Вполне. Случай типичный.
– Хорошо, я вызову машину. Кто будет оплачивать?
– Что оплачивать?
– Внеочередной вызов планетохода.
– Позвольте, разве не…
Лумер усмехнулся. Кажется, его забавляла неосведомленность Тронхейма.
– Договором предусматривается любая бесплатная помощь в случаях, если возникшие обстоятельства непосредственно угрожают жизни. Вы беретесь доказать, что это именно такой случай?
– Непосредственной угрозы жизни нет, но налицо все признаки заболевания… Я думал…
– Меня не интересует, что вы думали. Так вызывать машину или подождать рейсовую?
Эрих растерянно смотрел на директора. Такого поворота он не ожидал.
– Поступайте, как считаете нужным. Я полагал, что подлечить специалиста дешевле, чем отправлять на Землю, а взамен доставлять нового.
– Очевидно, такое положение дел устраивает компанию.
– Пусть так, но, по крайней мере, надо предупредить руководство.
– Мне нравится ваша горячность и приверженность делу. При случае я доложу о вас, – директор позволил себе улыбнуться. – Однако это не первый случай и, надо думать, не последний. У меня есть предписание отправлять больных рейсовыми машинами.
Справочный автомат выдал расписание рейсовых машин на месяц вперед. Выходило, что больного раньше, чем через четыре дня, эвакуировать не удастся. Эрих не был уверен, что Келвин продержится эти дни, и решил предупредить мисс Лумер, чтобы она приготовила отдельную палату.
– Думаешь Келвин… – озабоченно вздохнула Элси.
– Да. Болезнь прогрессирует быстро. Кстати, ты не скажешь, сколько длится скрытый период болезни?
– Видишь ли, – Элси сосредоточенно перебрала в памяти все известные ей случаи. – У меня нет специальной аппаратуры. Я сталкиваюсь с открытыми проявлениями, поэтому довольно трудно… Я замечала, что заговариваться начинают недели за две до критического состояния, но иногда это проявляется сразу.
Вечером Эрих включил телевизор. На экране проносились каньоны Колорадо, плескала мириадами брызг Ниагара, высились гигантские секвойи и, странно, он испытывал необычайное наслаждение от знакомых земных пейзажей. Когда загорелась сигнальная лампочка у входа и прожужжал зуммер, Тронхейм с явным неудовольствием разблокировал дверь. У входа стоял садовник Лемберг.
– Простите, доктор, – стушевался садовник, уловив недовольство Эриха. – Я, кажется, нарушил ваш отдых. Я заплачу за визит.
– Проходите, – устыдился Тронхейм. – Не следует безделье путать с отдыхом. От безделья больше устаешь. А отдых это активное переключение на другое занятие. Вот как у вас: немного физического труда, немного математики.
– Не знаю, как по ученому, но я так считал… Да вот, видно, старости от себя не утаишь… Надо о другом отдыхе думать.
Лемберг сел в кресло, взглянул на экран, где проплывали берега широкой реки, и вздохнул.
– Да, пора. Прошлый раз вы говорили о пенсии. Теперь я понимаю, доктор, как вы правы. Память стала отказывать. Сегодня первый раз в жизни забыл ввести подкормку по графику. Шутка сказать, доктор, за тридцать лет безупречной работы вдруг получить замечание от самого директора. Видно, совсем плох я стал, доктор.
– Ну что ж, давайте посмотрим, – предложил Эрих. – Может быть, и не так страшно, как вам кажется. Физически вы еще держитесь молодцом!
Не меньше часа психобиофизик обследовал детальнейшим образом его нервные центры. Они оказались в полном порядке, но графики воли и памяти имели срезанные вершины. Все те же, похожие до однообразия симптомы. После курса оздоровительных процедур графики практически не изменились, но старик повеселел. Он попытался выяснить стоимость визита, но Эрих отмахнулся и назначил ему постоянный режим процедур.
– Ничего, папаша Лемберг, это не столько от старости, сколько от усталости, – успокоил его Тронхейм. – Пройдет. Вы, наверное, слишком нажимали на умственные занятия. Придется их временно оставить.
– Что вы, доктор! Занятия математикой просто блажь. Глупая старческая блажь. Да я книги в руки не возьму после этого!
– Я бы не сказал, что блажь. В ваших рассуждениях интересные идеи. Причем оригинальные, свежие. У вас незаурядные способности.
Старик оживился. Глаза заблестели, лучики морщинок заиграли на его лице, но в то же время было видно, что он боится поверить словам биофизика.
– Вы серьезно или просто успокаиваете? Вчера доктор Лумер тоже заинтересовался моим хобби, но я ничего не мог сказать вразумительно… Выскочило из головы. И он сказал, что мне поздно учиться. Лучше знать одно, но как следует…
– Я оцениваю ваши способности иначе. И, поверьте, для этого у меня больше данных и профессиональных знаний, чем у вашего патрона.
– Спасибо, доктор. Вы меня обнадежили снова, но простите старика, совсем заболтался, а вам ведь и отдохнуть нужно.
Лемберг ушел. Эрих выключил телевизор и достал первую психограмму садовника. Сдвиг в его психике был очевиден: прежние пики памяти имели нормальную острую форму. Не зная, что и подумать, Тронхейм переводил взгляд с одной психограммы на другую… Значит, гипотеза сильной личности директора, подавляющего всех своей волей и гипнотизмом, несостоятельна, как и все другие. Садовник, тридцать лет проработавший с ним рядом и, безусловно, находящийся под его влиянием, до последних дней не имел ни малейшего признака подавления воли.
Все произошло вдруг. Но что именно произошло? На этот вопрос у психобиофизика ответа не оказалось. Решив обследовать Лемберга на рабочем месте, чтобы получить дополнительный материал для сравнения, Тронхейм отправился спать.
Как и в прошлую ночь его мучили кошмары, слышался чей-то назойливый шепот, шорохи, мелькали виденные вечером кинокадры земных пейзажей. Злой, невыспавшийся, Эрих с трудом провел намеченный цикл исследований. Перед обедом ему пришла мысль снять с себя психограмму. Он посмотрел ее и дрогнул: на станции Коперник появился четвертый кандидат в шизофреники. Настроив аппаратуру на двойную мощность, он провел на себе полный комплекс процедур. Немного помогло, но головные боли усилились. Идти в оранжерею к Лембергу не хотелось.
Больше часа он просидел в кресле, пытаясь связать воедино полученный материал наблюдений.
Засветился экран видеофона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23