писавший просил мистера Элджернона Дьюсэйса ссудить ему пятьсот фунтов и подписался: лорд Крэбс, собственный Дьюсэйсов папаша. Вот этот-то знатный господин и курил сейчас у нас в гостиной.
Милорду Крэбсу было лет шестьдесят. Был он толстый, краснорожий, лысый; нос имел красный от частых возлияний; руки у него немного тряслись и ноги не так крепко его держали, как в молодости. Но в общем старичок почтенный и авантажный; хотя он и был вполпьяна, когда мы вошли, но не больше, чем положено настоящему лорду.
- Вот те раз! Элджи! - восклицает его светлость, хватая хозяина за руку. - Не узнаешь родного отца? Хозяин, по всему видно, не очень-то рад гостю.
- Милорд, - говорит, а сам побледнел. - Признаюсь - не ожидал удовольствия увидеть вас в Париже. Дело в том, - продолжает он, немного опомнясь, - что в комнате уж очень накурено. Я и не разглядел, кто это явился ко мне столь неожиданно.
- Да, это у меня дурацкая привычка, Элджернон, мерзкая привычка, говорит милорд, закуривая новую сигару, - и ты, дитя мое, правильно делаешь, что не куришь. Это, милый Элджернон, в лучшем случае пустая трата времени; к тому же делает человека неприятным в приличном обществе и непригодным для умственных занятий; словом, пагуба и для духа и для тела. Кстати, чертовски скверное курево у тебя в гостинице. Сделай одолжение, пошли своего человека за сигарами в "Кафе де Пари". Дай ему пять франков, и пусть сходит сейчас же.
Тут милорд икнул и осушил еще бокал. Хозяин весьма пеохотно вынул монету и услал меня за сигарами.
Я знал, что "Кафе де Пари" об эту пору закрыто, и, не говоря ни слова, уселся в передней, а там, по странной случайности, услышал весь разговор милых родственников.
- Что ж, угощайся. И мне достань еще бутылочку, - говорит милорд после некоторого молчания. Мой бедный хозяин всегда бывал душой общества, но на этот раз он притих и пошел к буфету, откуда папаша успел уже выудить две бутылки нашего лучшего Силлери.
Он ставит перед отцом еще бутылку, кашляет, открывает окна, мешает в камине, зевает, прикладывает руку ко лбу и всем своим видом показывает, что ему не по себе. Однако все без толку: старик не уходит.
- Налей же себе, - говорит он опять, - и передай мне бутылку. отвечает хозяин, - но только я не
- Благодарствую, - курю и не пью.
- И хорошо делаешь, мой мальчик. Говорят, будто самое важное - чистая совесть. Ерунда! Самое важное - здоровый желудок. Тогда и спишь лучше, и голова не болит. Ты по утрам небось свеж как огурчик - и прямо за свою юриспруденцию, а? - Тут старый лорд скорчил такую рожу, что ему позавидовал бы сам мистер Гримальди.
Хозяин сидел бледный и морщился, как тот несчастный солдат, которого однажды на моих глазах пороли "кошкой". Он ничего не ответил, а папаша продолжал и после каждой точки подкреплялся из бутылки.
- При твоих талантах и принципах ты далеко пойдешь! О твоем прилежании говорит весь Лондон. Ты у меня не просто философ; ты, как видно, открыл философский камень. Этакая квартира, лошади, шампанское - и все это на двести фунтов в год!
- Не на те ли двести, сэр, - говорит хозяин, - которые вы мне выдаете?
- Вот именно, мой мальчик, на те самые, - говорит милорд, покатываясь со смеху. - Это-то и удивительно: я их не выплачиваю, а ты живешь на широкую ногу. Поделись же своим секретом, юный Трисмегист! Научи старика отца, как творить подобные чудеса, и - клянусь честью! - я буду выдавать тебе твои двести фунтов.
- Enfin, милорд, - говорит мистер Дьюсэйс, теряя терпение, потрудитесь объяснить мне цель вашего визита. Вы предоставляете мне голодать, а теперь вам смешно, что я зарабатываю свой хлеб. Вы видите у меня достаток и...
- Вот именно, мой мальчик. Да ты не горячись. Передай-ка бутылку. Да, вижу у тебя достаток, и такой умница, как ты, еще спрашивает, зачем я явился! Элджернон, где же твоя мудрость? Зачем я явился? Да именно потому, что ты живешь в достатке. А иначе за каким чертом я бы вспомнил о тебе? Разве мы видели от тебя что-нибудь хорошее - я, твоя мать или братья? Разве за тобой водится хоть один хороший поступок? Разве мы когда-нибудь притворялись, что мы тебя любим, а ты - нас? Будто ты без меня не знаешь, что ты - мот и мошенник! Я за тебя и за твоих братьев переплатил долгов на тысячи фунтов. Ты никому долгов не платишь, но мне ты эти деньги вернешь. Не захотел добром в ответ на мое письмо? Я так и знал. Если бы я известил тебя о приезде, ты бы улизнул; вот я и явился незваный, чтобы тебя принудить. Вот почему я здесь, Элджернон; наливай же себе и передай бутылку.
После этой речи старый джентльмен откинулся на софу и выпустил изо рта больше дыма, чем хорошая дымовая труба. Признаюсь, эта сцена мне понравилась, - приятно было видеть, как почтенный и добродетельный старец загоняет своего сынка в угол; совсем как тот - Ричарда Блюита. Хозяин сперва покраснел - потом побелел - потом посинел; ни дать ни взять - мистер Типпи Кук в трагедии "Франкенштейн". Наконец он вымолвил:
- Милорд, - говорит, - я так и подумал, когда вас увидел, что надо ждать какой-нибудь пакости. Да, я мот и мошенник - так ведь это у нас в крови. Своими добродетелями я обязан драгоценному отцовскому примеру. Вижу, что к другим доблестям ваша светлость добавили пьянство; потому вы и явились сюда с вашими нелепыми требованиями. Когда протрезвитесь, вы, надеюсь, поймете, что не такой уж я дурак, каким вы меня считаете; если у меня есть деньги, они при мне и останутся - все до последнего фартинга, сколько бы вы ни пили и ни грозились.
- Ну что ж, - говорит лорд Крэбс, который, казалось, задремал во время сыновней ретирады и выслушал ее с полным спокойствием. - Не дашь - tant pis pour toi Тем хуже для тебя (франц.).. Я не намерен тебя разорить и ничуть не сержусь. Но мне нужна тысяча фунтов. Лучше дай ее сейчас, иначе это встанет тебе дороже.
- Сэр, - говорит мистер Дьюсэйс, - буду с вами столь же откровенен. Я не дам вам ни фартинга, хотя бы вы...
Тут я решил, что пора отворить дверь; дотронувшись до шляпы, я доложил:
- Я ходил в "Кафе де Пари", милорд, но оно закрыто.
- Bon! Хорошо (франц.). Молодец, оставь эти пять франков себе. А теперь посвети мне и проводи к выходу. Но мой хозяин уже сам взял свечу.
- Простите, милорд, - говорит, - зачем слуга, когда здесь ваш сын? Неужели, милый отец, вежливость совсем уж у нас вывелась? - И пошел его провожать.
- Спокойной ночи, мой мальчик, - сказал лорд Крэбс.
- Храни вас бог, сэр, - отвечает тот. - Тепло ли вы одеты? Осторожно, тут ступенька. Так простились любящие родичи.
ГЛАВА III
Маневры
Наутро хозяин встал угрюмый, - видно, понял, что папашин визит не предвещал ему ничего доброго. За завтраком он ворчал, потом перебирал стофунтовые ассигнации; даже отложил было пачку (я понял зачем - чтобы послать отцу).
- Нет, - сказал он наконец, сгреб все и запихнул назад, в секлетер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Милорду Крэбсу было лет шестьдесят. Был он толстый, краснорожий, лысый; нос имел красный от частых возлияний; руки у него немного тряслись и ноги не так крепко его держали, как в молодости. Но в общем старичок почтенный и авантажный; хотя он и был вполпьяна, когда мы вошли, но не больше, чем положено настоящему лорду.
- Вот те раз! Элджи! - восклицает его светлость, хватая хозяина за руку. - Не узнаешь родного отца? Хозяин, по всему видно, не очень-то рад гостю.
- Милорд, - говорит, а сам побледнел. - Признаюсь - не ожидал удовольствия увидеть вас в Париже. Дело в том, - продолжает он, немного опомнясь, - что в комнате уж очень накурено. Я и не разглядел, кто это явился ко мне столь неожиданно.
- Да, это у меня дурацкая привычка, Элджернон, мерзкая привычка, говорит милорд, закуривая новую сигару, - и ты, дитя мое, правильно делаешь, что не куришь. Это, милый Элджернон, в лучшем случае пустая трата времени; к тому же делает человека неприятным в приличном обществе и непригодным для умственных занятий; словом, пагуба и для духа и для тела. Кстати, чертовски скверное курево у тебя в гостинице. Сделай одолжение, пошли своего человека за сигарами в "Кафе де Пари". Дай ему пять франков, и пусть сходит сейчас же.
Тут милорд икнул и осушил еще бокал. Хозяин весьма пеохотно вынул монету и услал меня за сигарами.
Я знал, что "Кафе де Пари" об эту пору закрыто, и, не говоря ни слова, уселся в передней, а там, по странной случайности, услышал весь разговор милых родственников.
- Что ж, угощайся. И мне достань еще бутылочку, - говорит милорд после некоторого молчания. Мой бедный хозяин всегда бывал душой общества, но на этот раз он притих и пошел к буфету, откуда папаша успел уже выудить две бутылки нашего лучшего Силлери.
Он ставит перед отцом еще бутылку, кашляет, открывает окна, мешает в камине, зевает, прикладывает руку ко лбу и всем своим видом показывает, что ему не по себе. Однако все без толку: старик не уходит.
- Налей же себе, - говорит он опять, - и передай мне бутылку. отвечает хозяин, - но только я не
- Благодарствую, - курю и не пью.
- И хорошо делаешь, мой мальчик. Говорят, будто самое важное - чистая совесть. Ерунда! Самое важное - здоровый желудок. Тогда и спишь лучше, и голова не болит. Ты по утрам небось свеж как огурчик - и прямо за свою юриспруденцию, а? - Тут старый лорд скорчил такую рожу, что ему позавидовал бы сам мистер Гримальди.
Хозяин сидел бледный и морщился, как тот несчастный солдат, которого однажды на моих глазах пороли "кошкой". Он ничего не ответил, а папаша продолжал и после каждой точки подкреплялся из бутылки.
- При твоих талантах и принципах ты далеко пойдешь! О твоем прилежании говорит весь Лондон. Ты у меня не просто философ; ты, как видно, открыл философский камень. Этакая квартира, лошади, шампанское - и все это на двести фунтов в год!
- Не на те ли двести, сэр, - говорит хозяин, - которые вы мне выдаете?
- Вот именно, мой мальчик, на те самые, - говорит милорд, покатываясь со смеху. - Это-то и удивительно: я их не выплачиваю, а ты живешь на широкую ногу. Поделись же своим секретом, юный Трисмегист! Научи старика отца, как творить подобные чудеса, и - клянусь честью! - я буду выдавать тебе твои двести фунтов.
- Enfin, милорд, - говорит мистер Дьюсэйс, теряя терпение, потрудитесь объяснить мне цель вашего визита. Вы предоставляете мне голодать, а теперь вам смешно, что я зарабатываю свой хлеб. Вы видите у меня достаток и...
- Вот именно, мой мальчик. Да ты не горячись. Передай-ка бутылку. Да, вижу у тебя достаток, и такой умница, как ты, еще спрашивает, зачем я явился! Элджернон, где же твоя мудрость? Зачем я явился? Да именно потому, что ты живешь в достатке. А иначе за каким чертом я бы вспомнил о тебе? Разве мы видели от тебя что-нибудь хорошее - я, твоя мать или братья? Разве за тобой водится хоть один хороший поступок? Разве мы когда-нибудь притворялись, что мы тебя любим, а ты - нас? Будто ты без меня не знаешь, что ты - мот и мошенник! Я за тебя и за твоих братьев переплатил долгов на тысячи фунтов. Ты никому долгов не платишь, но мне ты эти деньги вернешь. Не захотел добром в ответ на мое письмо? Я так и знал. Если бы я известил тебя о приезде, ты бы улизнул; вот я и явился незваный, чтобы тебя принудить. Вот почему я здесь, Элджернон; наливай же себе и передай бутылку.
После этой речи старый джентльмен откинулся на софу и выпустил изо рта больше дыма, чем хорошая дымовая труба. Признаюсь, эта сцена мне понравилась, - приятно было видеть, как почтенный и добродетельный старец загоняет своего сынка в угол; совсем как тот - Ричарда Блюита. Хозяин сперва покраснел - потом побелел - потом посинел; ни дать ни взять - мистер Типпи Кук в трагедии "Франкенштейн". Наконец он вымолвил:
- Милорд, - говорит, - я так и подумал, когда вас увидел, что надо ждать какой-нибудь пакости. Да, я мот и мошенник - так ведь это у нас в крови. Своими добродетелями я обязан драгоценному отцовскому примеру. Вижу, что к другим доблестям ваша светлость добавили пьянство; потому вы и явились сюда с вашими нелепыми требованиями. Когда протрезвитесь, вы, надеюсь, поймете, что не такой уж я дурак, каким вы меня считаете; если у меня есть деньги, они при мне и останутся - все до последнего фартинга, сколько бы вы ни пили и ни грозились.
- Ну что ж, - говорит лорд Крэбс, который, казалось, задремал во время сыновней ретирады и выслушал ее с полным спокойствием. - Не дашь - tant pis pour toi Тем хуже для тебя (франц.).. Я не намерен тебя разорить и ничуть не сержусь. Но мне нужна тысяча фунтов. Лучше дай ее сейчас, иначе это встанет тебе дороже.
- Сэр, - говорит мистер Дьюсэйс, - буду с вами столь же откровенен. Я не дам вам ни фартинга, хотя бы вы...
Тут я решил, что пора отворить дверь; дотронувшись до шляпы, я доложил:
- Я ходил в "Кафе де Пари", милорд, но оно закрыто.
- Bon! Хорошо (франц.). Молодец, оставь эти пять франков себе. А теперь посвети мне и проводи к выходу. Но мой хозяин уже сам взял свечу.
- Простите, милорд, - говорит, - зачем слуга, когда здесь ваш сын? Неужели, милый отец, вежливость совсем уж у нас вывелась? - И пошел его провожать.
- Спокойной ночи, мой мальчик, - сказал лорд Крэбс.
- Храни вас бог, сэр, - отвечает тот. - Тепло ли вы одеты? Осторожно, тут ступенька. Так простились любящие родичи.
ГЛАВА III
Маневры
Наутро хозяин встал угрюмый, - видно, понял, что папашин визит не предвещал ему ничего доброго. За завтраком он ворчал, потом перебирал стофунтовые ассигнации; даже отложил было пачку (я понял зачем - чтобы послать отцу).
- Нет, - сказал он наконец, сгреб все и запихнул назад, в секлетер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22