- Это правда, - сказала бедняжка, рыдая, - что у меня ничего нет, но ведь...
- Что "но ведь"? Да говори же, идиотка!
- У меня ничего нет. Но у тебя, милый, есть две тысячи в год. Разве нам этого не хватит? Ведь ты же меня любишь не ради денег, правда, Элджернон? Ты мне столько раз говорил это! Скажи же теперь, любимый, и не сердись, о, не сердись!
Она упала на колени, прижимаясь к нему, и ловила его руку, чтобы поцеловать.
- Сколько у него, вы сказали? - спрашивает милорд.
- Две тысячи в год, сэр. Он нам это много раз говорил.
- Две тысячи? Две... хо, хо, хо! Ха, ха, ха! - залился милорд. - В жизни не слыхал ничего лучше! Милая моя, да у него нет ни шиллинга, ни единого мараведи, клянусь всеми богами! - И старый джентльмен захохотал еще пуще; добросердечный был джентльмен, что и говорить.
Наступило молчание; но миссис Дьюсэйс не стала клясть мужа, как только что делал он. Она лишь сказала:
- Ах, Элджернон, неужели правда? - Отошла, села в кресло и тихо заплакала.
Милорд открыл зеленую шкатулку.
- Если ты или твои поверенные пожелают ознакомиться с завещанием сэра Джорджа, оно к вашим услугам. Вот условие, о котором я говорил; в этом случае все состояние переходит к леди Гриффон, то бишь леди Крэбс. Видишь, милый мальчик, сколь опасны поспешные заключения. Миледи показала тебе только первую страницу завещания - она хотела тебя испытать. Ты тут же попросил руки мисс Гриффон и думал, что всех обошел, - не плачьте, милочка, сейчас он вас искренне любит! - а лучше было бы дочитать до конца. И вот ты побит - положен на обе лопатки, - да, да, побит твоим стариком отцом, проказник ты этакий! Ведь я предупреждал тебя, помнишь, когда ты не захотел поделиться деньгами Докинса. А у меня что сказано, то сделано. Пусть это будет тебе уроком, Перси. Не тягайся с опытными людьми. Семь раз отмерь, один раз отрежь. Audi alteram partem Выслушай и другую сторону (лат.)., то есть: читай обе стороны завещаний. Ну, кажется, завтрак подан. И ты что-то не куришь. Пойдем в столовую?
- Подождите, милорд, - говорит смиренно Дьюсэйс. - Я не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством, но... но войдите в мое положение - у меня нет денег, - а вы знаете, что жена моя привыкла...
- Миссис Дьюсэйс всегда найдет здесь приют, так, словно ничто не нарушало добрых отношений между ней и ее мачехой.
- Ну, а я, сэр, - тихо произносит Дьюсэйс, - я надеюсь... я верю... что ваша светлость не забудете и обо мне?
- Забыть? Нет, как можно!
- И как-то обеспечите?..
- Элджернон Дьюсэйс! - говорит милорд, подымаясь с софы и глядя на сына со злорадством, какого я отродясь не видал. - Заявляю перед богом, что не дам тебе ни одного пенни!
А миссис Дьюсэйс он протягивает руку и говорит:
- Что ж, пойдемте со мной к вашей маме, милочка? Я уже сказал, что наш дом всегда для вас открыт.
- Милорд, - отвечает бедняжка с низким реверансом, - мой дом - там, где он.
* * *
Месяца три спустя, когда стали падать листья, а в Париже начался сезон, милорд, миледи и мы с Мортимером гуляли в Буа-де-Баллон. Экипаж медленно ехал позади, а мы любовались лесом и золотым закатом.
Милорд распространялся насчет красот окружающей природы, высказывая при этом самые возвышенные мысли. Слушать его было одно удовольствие.
- Ах, - сказал он, - жестокое надо иметь сердце, - не правда ли, душенька? - чтобы не проникнуться таким зрелищем. Сияющая высь словно изливает на нас неземное золото; и мы приобщаемся небесам с каждым глотком этого чистого, сладостного воздуха.
Леди Крэбс молчала и только пожимала ему руку, возводя при этом глаза кверху. Даже мы с Мортимером что-то почувствовали и стояли молча, опершись о наши золоченые трости. Подъехал экипаж; милорд и миледи медленно направились к нему.
Поблизости стояла скамейка. На ней сидела бедно одетая женщина, а подле нее, прислонясь к дереву, стоял мужчина, который показался мне знакомым. На нем был потрепанный и побелевший на швах синий сюртук с медными пуговицами. На голове была рваная шляпа; волосы и бакенбарды свалялись так, что страшно было смотреть. Он был небрит и бледен как мертвец.
Милорд и миледи не обратили на него никакого внимания и пошли к экипажу. Мы с Мортимером также заняли свои места. Мужчина стиснул плечо женщины, а она опустила голову, горько плача.
Усевшись в экипаж, милорд и миледи, с редкой добротою и деликатностью, разразились громким смехом - ну прямо так и залились, пугая вечернюю тишину.
Дьюсэйс обернулся. Как сейчас, вижу его лицо - сущий дьявол в аду! Он взглянул на экипаж и указал на него своей искалеченной рукой, а другой рукой замахнулся и ударил женщину. Та вскрикнула и упала.
Ах, бедная, бедная!
КОММЕНТАРИИ
Ранние повести Теккерея
В этот том включены избранные рассказы и повести, написанные Теккереем в 1838-1841 годах. Печатались они главным образом в "Журнале Фрэзера" ("Eraser's Magazine"). Этот ежемесячник, основанный в 1830 году, просуществовал до 1882 года. До 1837 года главным редактором его бил Уильям Мэганн (1793-1842), один из самых образованных и блестящих журналистов своего времени. Он и привлек к сотрудничеству в журнале Тедкерея, которого знал лично уже несколько лег. После 1837 года его сменил Джеймс Фрэвер (однофамилец основателя журнала), издатель и книгопродавец, человек малообразованный, но не притеснявший особенно своих сотрудников. Помимо политических статей, свидетельствующих о весьма консервативной нотации журнала, там печатались повести и рассказы, мемуары (например, воспоминания писателя Пикока о Шелли), биографии, путевые записки и в огромном количестве - рецензии на новые книги и отчеты о выставках картин. В журнале сотрудничали такие; видные писатели и поэты, как Кардейль, Локхарт, Мэгинн, Барри Корнуолл, Кольридж, такие художники, как Маклив, поместивший там в 1830-1838 годах серию из восьмидесяти портретов, я др. Для Теккерея "Журнал Фрэзера" был главной трибуной до 1844 года, когда он стал печататься по большей части в "Панче", однако и позже он продолжал помещать у "Фразера" статьи и рецензии.
Конец 1830-х и начало 1840-х годов были для Тенкерея трудным временем, когда он искал свое место в жизни и свое истинное призвание. Оставшись без средств и вынужденный зарабатывать своим трудом, Теккерей долго колебался, стать ли ему писателем или художником-гравером. Что у вето были данные и для того, и для другого, - это было ясно. Писать (стихи, пародии, статейки в студенческом журнале) он начал с юношеских лет, тогда же успешно рисовал карикатуры, а в бытность свою во Франции серьезно учился рисованию и живописи. И позднее, определившись как писатель, Теккерей много лет сам иллюстрировал свои произведения. Однако профессиональным художником он не стал. Возможно, некоторую роль в этом решении сыграло его знакомство с Диккенсом, которому он в 1836 году предложил свои услуги как иллюстратор "Записок Пиквикского клуба", но был отвергнут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22