Она поручила поместье заботам управляющего, а сама лишь изредка туда наезжала. Она перестроила и украсила свой дом в прелестном городке Ричмонде, который в последние годы стал быстро расти. Там она нашла приятное общество, карточные вечера и изобилие служителей божьих; и там она воздвигла свой миниатюрный трон, перед которым провинциальной знати позволялось склоняться сколько душе угодно. Ее дворовые негры, подобно всем своим сородичам любившие общество, были в восторге, сменив уединение Каслвуда на развлечения веселого и приятного городка, где мы и оставим на время достойную даму, пока сами будем следовать за Гарри Уорингтоном в Европе.
^TГлава XIV^U
Гарри в Англии
Когда прославленный троянский скиталец повествовал о своих несчастьях и приключениях царице Дидоне, ее величество, читаем мы, прониклась большим интересом к пленительному рассказчику, который так красноречиво живописал пережитые им опасности. Последовал эпизод, самый печальный во всей истории благочестивого Энея, и бедная монархиня по праву могла оплакивать тот день, когда она заслушалась вкрадчивых речей этого искусного и опасного оратора. Гарри Уорингтон не обладал красноречием благочестивого Энея, и мы можем предположить, что его почтенная тетушка была далеко не так мягкосердечна, как чувствительная Дидона, но все же безыскусственный рассказ юноши, его глубокая искренность были так трогательны, что госпожу Бернштейн не раз охватывала нежность, поддаваться которой у нее прежде не было в обычае. В пустыне этой жизни было очень мало освежающих источников, очень мало дарующих отдых оазисов. Она была исполнена бесконечного одиночества, пока вдруг не раздался этот голос и не зазвучал в ушах старухи, пробуждая в ее сердце непривычную любовь и сострадание. Ей стали безмерно дороги и этот юноша, и это новое, доселе неведомое чувство бескорыстной привязанности. Лишь однажды, в самой ранней юности, ей довелось испытать нечто похожее, но с тех пор ни один человек не вызывал в ней такого чувства. Несомненно, подобная женщина внимательно следила за движениями своей души и, наверное, не раз улыбалась, замечая, как в присутствии этого юноши ее сердце вдруг начинает биться сильнее. Она скучала без него. Она ловила себя на том, что краснеет от радости, когда он входит. Ее глаза встречали его любящим приветом и следовали за ним с нежностью. Ах, если бы у нее был такой сын, как бы она его любила! "Погоди! - вмешивалась Совесть, мрачный, насмешливый наблюдатель в ее душе. - Погоди, Беатриса Эсмонд! Ты ведь знаешь, что скоро эта привязанность тебе надоест, как надоедали все прочие. Ты знаешь, стоит этому мимолетному капризу миновать, и ты не прольешь и слезы, даже если этот юноша погибнет, а его болтовня будет тебя только раздражать; ты знаешь, твой жребий - вечное одиночество... одиночество". Ну и что же? Пусть жизнь действительно подобна пустыне. В ней есть зеленые уголки, и благодетельная тень, и освежающая вода; так будем пользоваться ими сегодня. Мы знаем, что завтра нам снова придется отправиться в путь, следуя своей судьбе.
Слушая рассказ Гарри, она не раз улыбалась про себя, когда узнавала в описании его матери знакомые семейные черты. Госпожа Эсмонд очень ревнива, не правда ли? Да, признал Гарри. Она любила полковника Вашингтона? Он ей нравился, но только как друг, уверял Гарри. Он сам сотни раз слышал, как его мать утверждала, что не питает к нему иных чувств. Ему стыдно сознаться, что одно время он сам испытывая к полковнику нелепую ревность.
- Вот увидишь, - сказала госпожа Беатриса, - что моя сводная сестра никогда его не простит. И уж вам, сударь, нечего удивляться тому, что женщины порой питают привязанность к мужчинам, которые много их моложе: разве я не без ума от тебя и разве все обитатели Каслвуда не crevent Подыхают (франц.). от ревности?
Однако как бы жгуче ни ревновали члены каслвудского семейства к новому фавориту госпожи Бернштейн, они держались со своим молодым родственником так, что ни в их поведении, ни в их словах нельзя было подметить и тени недоброжелательства. Не пробыв и двух дней под кровом своих предков, мистер Гарри Уорингтон уже превратился в кузена Гарри и для молодых и для пожилых. Графиня Каслвуд - особенно в присутствии госпожи Бернштейн - была чрезвычайно любезна со своим юным родственником, и, оставаясь наедине с баронессой, по доброте душевной пользовалась каждым удобным случаем, чтобы восхищаться очаровательным молодым гуроном, хвалить изящество его манер и выражать удивление по поводу того, что в провинциальной глуши мальчик мог научиться этой истинно светской учтивости.
Все возгласы восторга и скрытые вопросы баронесса выслушивала с равной невозмутимостью. (Говоря в скобках и от собственного липа, автор настоящей хроники не может удержаться и не выразить своего почтительного восхищения перед тем, как дамы держатся друг с другом, перед тем, что они говорят вслух, о чем умалчивают и что сообщают за спиной друг друга. С какими улыбками и реверансами они наносят друг другу смертельные удары! С какими комплиментами они ненавидят друг друга! G какой долготерпеливой решимостью не снисходят до обиды, с какой невинной ловкостью умеют уронить каплю яда в чашу разговора, а затем пустить эту чашу вкруговую, дабы испила вся семья, и расстроить чуть ли не до слез любимый домашний круг!) Я вырываюсь из моих скобок. Я воображаю, как сто лет тому назад мои баронесса и графиня улыбаются друг другу, протягивают друг другу руку, подставляют щеку для поцелуя и называют друг друга "дорогая", "моя дорогая", "дорогая графиня", "дорогая баронесса", "дражайшая сестра" - даже когда они наиболее расположены к военным действиям.
- Вы удивляетесь, дорогая Мария, откуда у мальчика такая учтивость? воскликнула госпожа де Бернштейн. - Но ведь его мать воспитывали родители, чьи манеры были само совершенство. Полковник Эсмонд был изысканно учтив и держался с таким благородным достоинством, какого я не замечаю у нынешних джентльменов.
- Ах, моя дорогая, мы все хвалим свое время! Моя бабушка твердила, что ничто не может сравниться с Уайтхоллом и Карлом Вторым.
- Моя мать провела некоторое время при дворе Иакова Второго, и хотя она не получила светского воспитания, - как вам известно, ее отцом был сельский священник, - но манеры у нее были обворожительные. Полковник, ее второй муж, отличался не только ученостью - он много ездил по свету, много повидал и вращался в лучшем обществе Европы. Они не могли, удалившись в глушь, забыть свои манеры, и мальчик, разумеется, их унаследовал.
- Вы простите меня, моя дорогая, если я скажу, что вы слишком пристрастны к своей матушке. Она никак не могла быть тем совершенством, какое рисует ваша дочерняя любовь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
^TГлава XIV^U
Гарри в Англии
Когда прославленный троянский скиталец повествовал о своих несчастьях и приключениях царице Дидоне, ее величество, читаем мы, прониклась большим интересом к пленительному рассказчику, который так красноречиво живописал пережитые им опасности. Последовал эпизод, самый печальный во всей истории благочестивого Энея, и бедная монархиня по праву могла оплакивать тот день, когда она заслушалась вкрадчивых речей этого искусного и опасного оратора. Гарри Уорингтон не обладал красноречием благочестивого Энея, и мы можем предположить, что его почтенная тетушка была далеко не так мягкосердечна, как чувствительная Дидона, но все же безыскусственный рассказ юноши, его глубокая искренность были так трогательны, что госпожу Бернштейн не раз охватывала нежность, поддаваться которой у нее прежде не было в обычае. В пустыне этой жизни было очень мало освежающих источников, очень мало дарующих отдых оазисов. Она была исполнена бесконечного одиночества, пока вдруг не раздался этот голос и не зазвучал в ушах старухи, пробуждая в ее сердце непривычную любовь и сострадание. Ей стали безмерно дороги и этот юноша, и это новое, доселе неведомое чувство бескорыстной привязанности. Лишь однажды, в самой ранней юности, ей довелось испытать нечто похожее, но с тех пор ни один человек не вызывал в ней такого чувства. Несомненно, подобная женщина внимательно следила за движениями своей души и, наверное, не раз улыбалась, замечая, как в присутствии этого юноши ее сердце вдруг начинает биться сильнее. Она скучала без него. Она ловила себя на том, что краснеет от радости, когда он входит. Ее глаза встречали его любящим приветом и следовали за ним с нежностью. Ах, если бы у нее был такой сын, как бы она его любила! "Погоди! - вмешивалась Совесть, мрачный, насмешливый наблюдатель в ее душе. - Погоди, Беатриса Эсмонд! Ты ведь знаешь, что скоро эта привязанность тебе надоест, как надоедали все прочие. Ты знаешь, стоит этому мимолетному капризу миновать, и ты не прольешь и слезы, даже если этот юноша погибнет, а его болтовня будет тебя только раздражать; ты знаешь, твой жребий - вечное одиночество... одиночество". Ну и что же? Пусть жизнь действительно подобна пустыне. В ней есть зеленые уголки, и благодетельная тень, и освежающая вода; так будем пользоваться ими сегодня. Мы знаем, что завтра нам снова придется отправиться в путь, следуя своей судьбе.
Слушая рассказ Гарри, она не раз улыбалась про себя, когда узнавала в описании его матери знакомые семейные черты. Госпожа Эсмонд очень ревнива, не правда ли? Да, признал Гарри. Она любила полковника Вашингтона? Он ей нравился, но только как друг, уверял Гарри. Он сам сотни раз слышал, как его мать утверждала, что не питает к нему иных чувств. Ему стыдно сознаться, что одно время он сам испытывая к полковнику нелепую ревность.
- Вот увидишь, - сказала госпожа Беатриса, - что моя сводная сестра никогда его не простит. И уж вам, сударь, нечего удивляться тому, что женщины порой питают привязанность к мужчинам, которые много их моложе: разве я не без ума от тебя и разве все обитатели Каслвуда не crevent Подыхают (франц.). от ревности?
Однако как бы жгуче ни ревновали члены каслвудского семейства к новому фавориту госпожи Бернштейн, они держались со своим молодым родственником так, что ни в их поведении, ни в их словах нельзя было подметить и тени недоброжелательства. Не пробыв и двух дней под кровом своих предков, мистер Гарри Уорингтон уже превратился в кузена Гарри и для молодых и для пожилых. Графиня Каслвуд - особенно в присутствии госпожи Бернштейн - была чрезвычайно любезна со своим юным родственником, и, оставаясь наедине с баронессой, по доброте душевной пользовалась каждым удобным случаем, чтобы восхищаться очаровательным молодым гуроном, хвалить изящество его манер и выражать удивление по поводу того, что в провинциальной глуши мальчик мог научиться этой истинно светской учтивости.
Все возгласы восторга и скрытые вопросы баронесса выслушивала с равной невозмутимостью. (Говоря в скобках и от собственного липа, автор настоящей хроники не может удержаться и не выразить своего почтительного восхищения перед тем, как дамы держатся друг с другом, перед тем, что они говорят вслух, о чем умалчивают и что сообщают за спиной друг друга. С какими улыбками и реверансами они наносят друг другу смертельные удары! С какими комплиментами они ненавидят друг друга! G какой долготерпеливой решимостью не снисходят до обиды, с какой невинной ловкостью умеют уронить каплю яда в чашу разговора, а затем пустить эту чашу вкруговую, дабы испила вся семья, и расстроить чуть ли не до слез любимый домашний круг!) Я вырываюсь из моих скобок. Я воображаю, как сто лет тому назад мои баронесса и графиня улыбаются друг другу, протягивают друг другу руку, подставляют щеку для поцелуя и называют друг друга "дорогая", "моя дорогая", "дорогая графиня", "дорогая баронесса", "дражайшая сестра" - даже когда они наиболее расположены к военным действиям.
- Вы удивляетесь, дорогая Мария, откуда у мальчика такая учтивость? воскликнула госпожа де Бернштейн. - Но ведь его мать воспитывали родители, чьи манеры были само совершенство. Полковник Эсмонд был изысканно учтив и держался с таким благородным достоинством, какого я не замечаю у нынешних джентльменов.
- Ах, моя дорогая, мы все хвалим свое время! Моя бабушка твердила, что ничто не может сравниться с Уайтхоллом и Карлом Вторым.
- Моя мать провела некоторое время при дворе Иакова Второго, и хотя она не получила светского воспитания, - как вам известно, ее отцом был сельский священник, - но манеры у нее были обворожительные. Полковник, ее второй муж, отличался не только ученостью - он много ездил по свету, много повидал и вращался в лучшем обществе Европы. Они не могли, удалившись в глушь, забыть свои манеры, и мальчик, разумеется, их унаследовал.
- Вы простите меня, моя дорогая, если я скажу, что вы слишком пристрастны к своей матушке. Она никак не могла быть тем совершенством, какое рисует ваша дочерняя любовь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54