лунная ночь, темное старое Аббатство, лес, река, - и у нее перехватило дыхание. Две слезинки скатились по ее щекам.
- Я вспомнила кое о чем, - сказала она глухо. - Это ничего.
- Дорогая mademoiselle! - пробормотал Лавенди.
Всю дорогу до ее дома он был молчалив и печален.
Пожимая ему руку у двери, она прошептала:
- Простите, что я вела себя глупо; и спасибо вам большое, monsieur. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, самых лучших снов. Скоро наступит хорошее время время Мира и Счастья. Оно снова придет на землю. Не вечно же будет существовать этот дом принудительных работ! Спокойной ночи, дорогая mademoiselle!
Ноэль поднялась наверх и осторожно заглянула в детскую. Горел ночник, нянька и ребенок крепко спали. Она на цыпочках прошла в свою комнату. Только теперь она поняла, как устала - так устала, что едва смогла раздеться. И в то же время она чувствовала себя какой-то необычно отдохнувшей, может быть, от такого неожиданного наплыва переживаний; Сирил и все прошлое навсегда уходили из ее жизни.
ГЛАВА III
Первая встреча Ноэль с Общественным Мнением произошла на следующий день. Ребенка только что принесли с прогулки. Он спокойно спал, и Ноэль стала спускаться по лестнице. Вдруг чей-то голос донесся из передней.
- Как поживаете?
Она увидела одетого в хаки Адриана Лодера, помощника ее отца. Поколебавшись только секунду, она спустилась вниз и пожала ему руку. Это был довольно грузный молодой человек лет тридцати, с бледным лицом; ему не шла его форма цвета хаки с большим круглым белым воротником, застегнутым сзади; но одухотворенный взгляд смягчал впечатление от всей его фигуры: глаза его говорили о самых лучших в мире намерениях и о том, что он способен восхищаться красотой.
- Я не видал вас целую вечность, - сказал он, как-то неуверенно, следуя за ней в кабинет ее отца.
- Да, - ответила Ноэль. - А как там, на фронте?
- Ах, - сказал он. - Солдаты наши просто великолепны. - Глаза его засияли. - Но как приятно видеть вас снова!
- Разве?
Он, казалось, был озадачен этим вопросом; запинаясь, он проговорил:
- А я и не знал, что у вашей сестры родился ребенок. Прелестное дитя.
- У нее нет ребенка.
Лодер разинул рот. "Какой у него глупый вид!" - подумала она.
- О! - сказал он. - Значит, это приемыш - бельгиец или какой-либо другой?
- Нет, это мой, мой собственный. - Отвернувшись, она сняла кольцо с пальца.
Когда она взглянула на него снова, он все еще выглядел до крайности растерянным. Он смотрел на нее взглядом человека, в жизни которого подобные вещи не могут случиться.
- Что вы так на меня уставились? - сказала Ноэль. - Разве вы не понимаете? Это мой ребенок, мой. - Она вытянула левую руку. - Смотрите, кольца нет.
Он, заикаясь, выговорил:
- Послушайте... вы ведь не... вы ведь не можете...
- Что... не могу?
- Шутить... таким образом... Ведь правда же?
- Какие там шутки, если у тебя ребенок и ты не замужем!
Лодер вдруг весь съежился, словно рядом разорвался снаряд. Но затем, как и полагается в таких случаях, он сделал над собой усилие, выпрямился и сказал странным тоном - одновременно высокомерным и мягким:
- Я не пойму... Ведь не может же быть... Это ведь не...
- Это так и есть, - сказала Ноэль. - Если не верите мне, спросите у папы.
Он поднес руку к своему круглому воротнику; Ноэль пришла дикая мысль, что он собирается сорвать его, - она крикнула:
- Не надо!
- Вы? - пробормотал он. - Вы! Но...
Ноэль отвернулась от него и стала смотреть в окно, ничего не видя.
- Я не хочу этого скрывать, - сказала она, не оборачиваясь. - Я хочу, чтобы все знали. Это так глупо, так глупо! - Она топнула ногой. - Разве вы не видите, как это глупо, - каждый разевает рот от удивления! Он вздохнул, и в этом вздохе было страдание. И вдруг она почувствовала настоящую боль раскаяния. Он ухватился за спинку стула; лицо его утратило торжественное выражение и слегка покраснело. У Ноэль было такое ощущение, словно ее уличили в предательстве. В его молчании, странном взгляде и каком-то безличном огорчении, которого не выразишь словами, было нечто более глубокое, чем просто неодобрение, - что-то, находившее отклик в ней самой. Она быстро прошла мимо него, поднялась к себе наверх и бросилась на кровать. Лодер ничего не значил для нее, суть была не в нем. Вся суть в ней самой, в этом впервые возникшем, остром и горьком ощущении, что она предала свою касту, утратила право считаться порядочной женщиной, изменила свойственной ей сдержанности и утонченности, заплатила черной неблагодарностью за всю любовь, которая была вложена в ее воспитание, вела себя как простая, выросшая без присмотра девчонка. Раньше она этого не понимала - даже тогда, когда Грэтиана впервые узнала обо всем, и они, стоя по обе стороны камина, не могли говорить друг с другом. Тогда она еще вся была во власти глубокой скорби о погибшем, но это прошло, словно ничего никогда и не было. Она теперь беззащитна, ничто не ограждает ее от этого обрушившегося на нее унижения и горя. Да, она тогда сошла с ума! Наверное, сошла с ума! Этот бельгиец Барра прав: "Все немного сумасшедшие!" Все живут в "доме принудительных работ", созданном войной! Она так глубоко уткнулась лицом в подушку, что чуть было не задохнулась; голова, щеки, уши горели, как в огне. Если бы этот Лодер просто проявил отвращение, сказал бы что-нибудь, что могло вызвать в ней гнев, справедливое негодование, ощущение, что судьба была слишком жестока к ней; но он просто стоял - весь воплощение растерянности, как будто расставался с самыми заветными иллюзиями. Это было ужасно! Она не может больше жить здесь, должна куда-то уйти, бежать, спасаться от этого ощущения собственного предательства и измены. Ноэль вскочила. Внизу все было тихо, она прокралась по лестнице и вышла на улицу. Она быстро шагала вперед, не думая о том, куда идет. Инстинктивно она пошла по дороге, по которой ежедневно ходила в госпиталь.
Был конец апреля, деревья и кусты, одетые молодой листвой, уже стояли в цвету и благоухали; весело пробегали собаки; в ярком солнечном свете лица людей казались счастливыми. "Если бы я могла уйти от самой себя, мне все стало бы безразличным", - подумала она. Легко уйти от людей, от Лондона, даже уехать из Англии; а от себя самой - невозможно! Она прошла мимо госпиталя, посмотрела затуманенным взглядом на флаг с красным крестом, поднятый над оштукатуренной стеной, на солдата в синем комбинезоне с красным галстуком, выходившего из дверей. Много горьких часов провела она здесь, но не было у нее часа более горького, чем этот! Она миновала церковь и очутилась напротив того дома, где жила Лила; тут она вдруг столкнулась с высоким человеком, заворачивавшим за угол. Это был Форт. Она опустила голову и попыталась было незаметно улизнуть. Но он уже протянул руку, и ей ничего не оставалось, как поздороваться с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
- Я вспомнила кое о чем, - сказала она глухо. - Это ничего.
- Дорогая mademoiselle! - пробормотал Лавенди.
Всю дорогу до ее дома он был молчалив и печален.
Пожимая ему руку у двери, она прошептала:
- Простите, что я вела себя глупо; и спасибо вам большое, monsieur. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, самых лучших снов. Скоро наступит хорошее время время Мира и Счастья. Оно снова придет на землю. Не вечно же будет существовать этот дом принудительных работ! Спокойной ночи, дорогая mademoiselle!
Ноэль поднялась наверх и осторожно заглянула в детскую. Горел ночник, нянька и ребенок крепко спали. Она на цыпочках прошла в свою комнату. Только теперь она поняла, как устала - так устала, что едва смогла раздеться. И в то же время она чувствовала себя какой-то необычно отдохнувшей, может быть, от такого неожиданного наплыва переживаний; Сирил и все прошлое навсегда уходили из ее жизни.
ГЛАВА III
Первая встреча Ноэль с Общественным Мнением произошла на следующий день. Ребенка только что принесли с прогулки. Он спокойно спал, и Ноэль стала спускаться по лестнице. Вдруг чей-то голос донесся из передней.
- Как поживаете?
Она увидела одетого в хаки Адриана Лодера, помощника ее отца. Поколебавшись только секунду, она спустилась вниз и пожала ему руку. Это был довольно грузный молодой человек лет тридцати, с бледным лицом; ему не шла его форма цвета хаки с большим круглым белым воротником, застегнутым сзади; но одухотворенный взгляд смягчал впечатление от всей его фигуры: глаза его говорили о самых лучших в мире намерениях и о том, что он способен восхищаться красотой.
- Я не видал вас целую вечность, - сказал он, как-то неуверенно, следуя за ней в кабинет ее отца.
- Да, - ответила Ноэль. - А как там, на фронте?
- Ах, - сказал он. - Солдаты наши просто великолепны. - Глаза его засияли. - Но как приятно видеть вас снова!
- Разве?
Он, казалось, был озадачен этим вопросом; запинаясь, он проговорил:
- А я и не знал, что у вашей сестры родился ребенок. Прелестное дитя.
- У нее нет ребенка.
Лодер разинул рот. "Какой у него глупый вид!" - подумала она.
- О! - сказал он. - Значит, это приемыш - бельгиец или какой-либо другой?
- Нет, это мой, мой собственный. - Отвернувшись, она сняла кольцо с пальца.
Когда она взглянула на него снова, он все еще выглядел до крайности растерянным. Он смотрел на нее взглядом человека, в жизни которого подобные вещи не могут случиться.
- Что вы так на меня уставились? - сказала Ноэль. - Разве вы не понимаете? Это мой ребенок, мой. - Она вытянула левую руку. - Смотрите, кольца нет.
Он, заикаясь, выговорил:
- Послушайте... вы ведь не... вы ведь не можете...
- Что... не могу?
- Шутить... таким образом... Ведь правда же?
- Какие там шутки, если у тебя ребенок и ты не замужем!
Лодер вдруг весь съежился, словно рядом разорвался снаряд. Но затем, как и полагается в таких случаях, он сделал над собой усилие, выпрямился и сказал странным тоном - одновременно высокомерным и мягким:
- Я не пойму... Ведь не может же быть... Это ведь не...
- Это так и есть, - сказала Ноэль. - Если не верите мне, спросите у папы.
Он поднес руку к своему круглому воротнику; Ноэль пришла дикая мысль, что он собирается сорвать его, - она крикнула:
- Не надо!
- Вы? - пробормотал он. - Вы! Но...
Ноэль отвернулась от него и стала смотреть в окно, ничего не видя.
- Я не хочу этого скрывать, - сказала она, не оборачиваясь. - Я хочу, чтобы все знали. Это так глупо, так глупо! - Она топнула ногой. - Разве вы не видите, как это глупо, - каждый разевает рот от удивления! Он вздохнул, и в этом вздохе было страдание. И вдруг она почувствовала настоящую боль раскаяния. Он ухватился за спинку стула; лицо его утратило торжественное выражение и слегка покраснело. У Ноэль было такое ощущение, словно ее уличили в предательстве. В его молчании, странном взгляде и каком-то безличном огорчении, которого не выразишь словами, было нечто более глубокое, чем просто неодобрение, - что-то, находившее отклик в ней самой. Она быстро прошла мимо него, поднялась к себе наверх и бросилась на кровать. Лодер ничего не значил для нее, суть была не в нем. Вся суть в ней самой, в этом впервые возникшем, остром и горьком ощущении, что она предала свою касту, утратила право считаться порядочной женщиной, изменила свойственной ей сдержанности и утонченности, заплатила черной неблагодарностью за всю любовь, которая была вложена в ее воспитание, вела себя как простая, выросшая без присмотра девчонка. Раньше она этого не понимала - даже тогда, когда Грэтиана впервые узнала обо всем, и они, стоя по обе стороны камина, не могли говорить друг с другом. Тогда она еще вся была во власти глубокой скорби о погибшем, но это прошло, словно ничего никогда и не было. Она теперь беззащитна, ничто не ограждает ее от этого обрушившегося на нее унижения и горя. Да, она тогда сошла с ума! Наверное, сошла с ума! Этот бельгиец Барра прав: "Все немного сумасшедшие!" Все живут в "доме принудительных работ", созданном войной! Она так глубоко уткнулась лицом в подушку, что чуть было не задохнулась; голова, щеки, уши горели, как в огне. Если бы этот Лодер просто проявил отвращение, сказал бы что-нибудь, что могло вызвать в ней гнев, справедливое негодование, ощущение, что судьба была слишком жестока к ней; но он просто стоял - весь воплощение растерянности, как будто расставался с самыми заветными иллюзиями. Это было ужасно! Она не может больше жить здесь, должна куда-то уйти, бежать, спасаться от этого ощущения собственного предательства и измены. Ноэль вскочила. Внизу все было тихо, она прокралась по лестнице и вышла на улицу. Она быстро шагала вперед, не думая о том, куда идет. Инстинктивно она пошла по дороге, по которой ежедневно ходила в госпиталь.
Был конец апреля, деревья и кусты, одетые молодой листвой, уже стояли в цвету и благоухали; весело пробегали собаки; в ярком солнечном свете лица людей казались счастливыми. "Если бы я могла уйти от самой себя, мне все стало бы безразличным", - подумала она. Легко уйти от людей, от Лондона, даже уехать из Англии; а от себя самой - невозможно! Она прошла мимо госпиталя, посмотрела затуманенным взглядом на флаг с красным крестом, поднятый над оштукатуренной стеной, на солдата в синем комбинезоне с красным галстуком, выходившего из дверей. Много горьких часов провела она здесь, но не было у нее часа более горького, чем этот! Она миновала церковь и очутилась напротив того дома, где жила Лила; тут она вдруг столкнулась с высоким человеком, заворачивавшим за угол. Это был Форт. Она опустила голову и попыталась было незаметно улизнуть. Но он уже протянул руку, и ей ничего не оставалось, как поздороваться с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80