Что же это Бэлла не стерла с воздуха пыль! А может быть, это и не пыль, а просто из них сделан солнечный свет? И он стал смотреть, такой ли солнечный свет и за дверью. Нет, не такой! Он обещал, что спокойно побудет в холле, но просто не мог больше выдержать, пересек посыпанную гравием дорогу и улегся на траве. Сорвал шесть ромашек, назвал их по очереди: сэр Ламорак, сэр Тристан, сэр Ланселот, сэр Паламед, сэр Боре, сэр Гавэн, и заставил их биться парами до тех пор, пока только у сэра Ламорака, обладателя особенно толстого стебелька, осталась голова на плечах, но даже и он после трех схваток имел вид порядком усталый и растрепанный. В траве, уже почти готовой для покоса, медленно пробирался жук. Каждая травинка была деревцем, ствол которого ему приходилось обходить. Маленький Джон протянул сэра Ламорака ногами вперед и пошевелил жука. Тот беспомощно заторопился. Маленький Джон засмеялся, потом все ему надоело, и он вздохнул. На сердце было пусто. Он повернулся и лег на спину. От цветущих лип пахло медом, небо было синее и красивое, и редкие белые облачка были на вид, а может, и на вкус, как лимонное мороженое. Было слышно, как Боб играет на концертино "Далеко на речке Сувани", и от этого стало хорошо и грустно. Он опять перевернулся и приник ухом к земле - индейцы ведь издали слышат, когда что-нибудь приближается, - но ничего не услышал, только концертино. И почти сейчас же и вправду уловил далекий хруст, слабый гудок. Да, это автомобиль, ближе, ближе! Маленький Джон вскочил на ноги. Подождать на крыльце или мчаться наверх, и когда они подъедут, крикнуть: "Смотрите!" - и медленно съехать вниз по перилам головой вперед? Сделать так? Автомобиль повернул к подъезду. Поздно! И он стал ждать, подпрыгивая на месте от нетерпения. Машина быстро подъехала, зафыркала и остановилась. Вышел отец, совсем настоящий. Он наклонился, а маленький Джон вскинул голову кверху, они стукнулись. Отец сказал: "Ой, ой, ой! Ну, малыш, и загорел же ты!" точь-в-точь как всегда говорил; но чувство ожидания - желания чего-то продолжало кипеть в маленьком Джоне.
Потом медленным, робким взглядом он нашел свою мать, улыбающуюся, в синем платье, с синим автомобильным шарфом, накинутым на шапочку и волосы. Он подскочил как только мог выше, сцепил ноги у нее за спиной и обнял ее. Он услышал, как она охнула, почувствовал, что и она его обнимает. Его глаза, темно-синие в эту минуту, смотрелись в ее, темно-карие, пока губы ее не прижались к его брови, и, стискивая ее изо всех сил, он услышал, как она закашлялась, и засмеялась, и сказала:
- Ну, и силач ты, Джон!
Тогда он соскользнул на землю и бросился в дом, таща ее за собой.
Уплетая варенье под старым дубом, он заметил в своей матери много такого, чего, казалось, никогда раньше не видел: щеки, например, цвета сливок, серебряные нити в темно-золотистых волосах, на шее спереди нет шишки, как у Баллы, и во всех движениях что-то мягкое. Он заметил также черточки, бегущие от уголков ее глаз, а под глазами красивые тени. Она была ужасно красивая, красивее, чем "Да", или мадемуазель, или "тетя" Джун, или даже тетя Холли, которая ему очень понравилась; даже красивее, чем румяная Бэлла, - та, пожалуй, уж слишком костлява. Эта новая красота матери имела для него какое-то особенное значение, и он съел меньше, чем собирался.
После чая отец захотел пройтись с ним по саду. Он долго разговаривал с отцом о всякой всячине, обходя свою личную жизнь: сэра Ламорака, австрийцев и ту пустоту, которую он ощущал последние три дня и которая теперь так внезапно заполнилась. Отец рассказал ему о месте, называемом Гленсофантрим, где побывали он и его мать, и о маленьких человечках, которые выходят из-под земли, когда бывает совсем тихо. Маленький Джон остановился, расставив пятки.
- А ты правда веришь в них, папа?
- Нет, Джон, но я думал, может быть, ты поверишь.
- Почему?
- Ты моложе меня; а они ведь эльфы.
Маленький Джон прижал палец к подбородку.
- Я не верю в эльфов. Никогда их не вижу.
- Ха, - сказал отец.
- А мама?
Отец улыбнулся своей странной улыбкой,
- Нет, она видит только Пана.
- Что это "Пан"?
- Козлоногий бог, который резвится в диких и прекрасных местах.
- А он был в Гленсофантриме?
- Мама говорит, что был.
Маленький Джон сдвинул пятки и пошел дальше.
- А ты его видел?
- Нет, я видел только Венеру Анадиомейокую. Маленький Джон задумался. Венера была у него в книге про греков и троянцев. Значит, "Анна" ее имя, а "Диомейская" - фамилия? Но когда он спросил, оказалось, что это одно слово и значит "встающая из пены".
- А она вставала из пены в Гленсофантриме?
- Да, каждый день.
- А какая она, папа?
- Как мама.
- О, так она, наверно...
Но тут он запнулся, бросился к стене, вскарабкался на нее и сейчас же слез обратно. Открытие, что его мать красива, было тайной, которую, он чувствовал, никто не должен узнать. Но отец так долго курил сигару, что он наконец был вынужден опросить: - Мне хочется посмотреть, что мама привезла. Можно?
Он выдумал этот корыстный предлог, чтобы его не заподозрили в чувствительности, и немножко растерялся, когда отец посмотрел на него так, словно видел его насквозь, многозначительно вздохнул и ответил:
- Ну что ж, малыш, беги, люби ее!
Он пошел нарочно медленно, а потом пустился бегом, чтобы наверстать потерянное время. Он вошел к ней в спальню из своей комнаты, так как дверь была отворена. Она стояла на коленях перед чемоданом, и он стал рядом с ней и стоял тихо-тихо.
Она выпрямилась и сказала:
- Ну, Джон?
- Я думал, зайду посмотрю.
Обняв ее еще раз и получив ответный поцелуй, он влез на диван у окна и, поджав под себя ноги, стал смотреть, как она распаковывает чемодан. Этот процесс доставлял ему не испытанное дотоле удовольствие - и потому, что она вынимала заманчивого вида пакеты, и потому, что ему нравилось смотреть на нее. Она двигалась не так, как другие, особенно не так, как Балла. Из всех людей, которых он видел в жизни, она безусловно была самая прекрасная. Наконец она покончила с чемоданом и встала на колени перед сыном.
- Ты скучал по нас, Джон?
Маленький Джон кивнул и, подтвердив таким образом свои чувства, продолжал кивать.
- Но ведь с тобой была "тетя" Джун?
- Да-а, у нее был человек, который кашлял.
Лицо матери изменилось, стало почти сердитым. Он поспешно добавил:
- Он бедный, мама; он ужасно кашлял, Я... я его люблю,
Мать обняла его.
- Ты всех любишь, Джон. Маленький Джон подумал.
- Немножко - да, - сказал он. - Тетя Джун водила меня в церковь в воскресенье.
- В церковь? О!
- Она хотела посмотреть, как на меня подействует.
- Ну, и как же, подействовало?
- Да. Мне стало так странно, она уж поскорей увела меня домой. А я не заболел. Меня уложили в постель и дали горячего коньяку с водой, и я читал "Бичаудских мальчиков".
1 2 3 4 5 6
Потом медленным, робким взглядом он нашел свою мать, улыбающуюся, в синем платье, с синим автомобильным шарфом, накинутым на шапочку и волосы. Он подскочил как только мог выше, сцепил ноги у нее за спиной и обнял ее. Он услышал, как она охнула, почувствовал, что и она его обнимает. Его глаза, темно-синие в эту минуту, смотрелись в ее, темно-карие, пока губы ее не прижались к его брови, и, стискивая ее изо всех сил, он услышал, как она закашлялась, и засмеялась, и сказала:
- Ну, и силач ты, Джон!
Тогда он соскользнул на землю и бросился в дом, таща ее за собой.
Уплетая варенье под старым дубом, он заметил в своей матери много такого, чего, казалось, никогда раньше не видел: щеки, например, цвета сливок, серебряные нити в темно-золотистых волосах, на шее спереди нет шишки, как у Баллы, и во всех движениях что-то мягкое. Он заметил также черточки, бегущие от уголков ее глаз, а под глазами красивые тени. Она была ужасно красивая, красивее, чем "Да", или мадемуазель, или "тетя" Джун, или даже тетя Холли, которая ему очень понравилась; даже красивее, чем румяная Бэлла, - та, пожалуй, уж слишком костлява. Эта новая красота матери имела для него какое-то особенное значение, и он съел меньше, чем собирался.
После чая отец захотел пройтись с ним по саду. Он долго разговаривал с отцом о всякой всячине, обходя свою личную жизнь: сэра Ламорака, австрийцев и ту пустоту, которую он ощущал последние три дня и которая теперь так внезапно заполнилась. Отец рассказал ему о месте, называемом Гленсофантрим, где побывали он и его мать, и о маленьких человечках, которые выходят из-под земли, когда бывает совсем тихо. Маленький Джон остановился, расставив пятки.
- А ты правда веришь в них, папа?
- Нет, Джон, но я думал, может быть, ты поверишь.
- Почему?
- Ты моложе меня; а они ведь эльфы.
Маленький Джон прижал палец к подбородку.
- Я не верю в эльфов. Никогда их не вижу.
- Ха, - сказал отец.
- А мама?
Отец улыбнулся своей странной улыбкой,
- Нет, она видит только Пана.
- Что это "Пан"?
- Козлоногий бог, который резвится в диких и прекрасных местах.
- А он был в Гленсофантриме?
- Мама говорит, что был.
Маленький Джон сдвинул пятки и пошел дальше.
- А ты его видел?
- Нет, я видел только Венеру Анадиомейокую. Маленький Джон задумался. Венера была у него в книге про греков и троянцев. Значит, "Анна" ее имя, а "Диомейская" - фамилия? Но когда он спросил, оказалось, что это одно слово и значит "встающая из пены".
- А она вставала из пены в Гленсофантриме?
- Да, каждый день.
- А какая она, папа?
- Как мама.
- О, так она, наверно...
Но тут он запнулся, бросился к стене, вскарабкался на нее и сейчас же слез обратно. Открытие, что его мать красива, было тайной, которую, он чувствовал, никто не должен узнать. Но отец так долго курил сигару, что он наконец был вынужден опросить: - Мне хочется посмотреть, что мама привезла. Можно?
Он выдумал этот корыстный предлог, чтобы его не заподозрили в чувствительности, и немножко растерялся, когда отец посмотрел на него так, словно видел его насквозь, многозначительно вздохнул и ответил:
- Ну что ж, малыш, беги, люби ее!
Он пошел нарочно медленно, а потом пустился бегом, чтобы наверстать потерянное время. Он вошел к ней в спальню из своей комнаты, так как дверь была отворена. Она стояла на коленях перед чемоданом, и он стал рядом с ней и стоял тихо-тихо.
Она выпрямилась и сказала:
- Ну, Джон?
- Я думал, зайду посмотрю.
Обняв ее еще раз и получив ответный поцелуй, он влез на диван у окна и, поджав под себя ноги, стал смотреть, как она распаковывает чемодан. Этот процесс доставлял ему не испытанное дотоле удовольствие - и потому, что она вынимала заманчивого вида пакеты, и потому, что ему нравилось смотреть на нее. Она двигалась не так, как другие, особенно не так, как Балла. Из всех людей, которых он видел в жизни, она безусловно была самая прекрасная. Наконец она покончила с чемоданом и встала на колени перед сыном.
- Ты скучал по нас, Джон?
Маленький Джон кивнул и, подтвердив таким образом свои чувства, продолжал кивать.
- Но ведь с тобой была "тетя" Джун?
- Да-а, у нее был человек, который кашлял.
Лицо матери изменилось, стало почти сердитым. Он поспешно добавил:
- Он бедный, мама; он ужасно кашлял, Я... я его люблю,
Мать обняла его.
- Ты всех любишь, Джон. Маленький Джон подумал.
- Немножко - да, - сказал он. - Тетя Джун водила меня в церковь в воскресенье.
- В церковь? О!
- Она хотела посмотреть, как на меня подействует.
- Ну, и как же, подействовало?
- Да. Мне стало так странно, она уж поскорей увела меня домой. А я не заболел. Меня уложили в постель и дали горячего коньяку с водой, и я читал "Бичаудских мальчиков".
1 2 3 4 5 6