Я вел себя, как осел - зачем мне понадобилось говорить с Хилери? Надо было все это просто игнорировать. Вот урок: нельзя вступать в какие бы то ни было отношения с этими людьми. Надеюсь, завтра она уже придет в себя".
А на улице, под мягкой темной листвой сквера, под тонким серпом луны, две кошки гонялись одна за другой в поисках счастья; их дикие страстные крики звенели в напоенном благоуханием воздухе, как крик темного человечества в джунглях тусклых улиц. С дрожью отвращения - ибо нервы у него были напряжены - Стивн захлопнул окно.
ГЛАВА XXVIII
ХИЛЕРИ СЛЫШИТ КУКОВАНИЕ КУКУШКИ
Не одна только Сесилия заметила, как бледен был мистер Стоун все последние дни.
Та буйная сила, которая каждый год посещает наш мир, гонит, могучая и ласковая, белоснежные облака и с ними их темные тени, ломает все покровы и оболочки и охватывает землю мощным объятием; та буйная сила, которая обращает одни формы к другим и своими бесчисленными прыжками, быстрыми, как полет ласточки, как стрелы дождевых струй, торопит все к нежному единению; та великая буйная сила всяческой жизни, которую называют Весной, вошла в мистера Стоуна, как входит в старые мехи новое вино. И, глядя, как старик каждое утро с мохнатым полотенцем на пледе отправляется в парк, Хилери, к которому тоже пришла весна, опасался, как бы на этот раз его тесть не оставил свой дух в студеных водах Серпантайна: так и казалось, что дух этот вот-вот пробьется сквозь хрупкую скорлупу.
Прошло четыре дня после того разговора с маленькой натурщицей, когда Хилери дал ей отставку, и жизнь в доме - в этой тихой заводи, заглушенной лилиями, - как будто вновь обрела спокойствие, царившее здесь до вторжения грубой прозы жизни. Ничто бы не указывало на то, что здесь произошли какие-то волнующие события, если бы не белое, как бумага, лицо мистера Стоуна да еще некоторые чувства, относительно которых хранилось гробовое молчание.
На утро пятого дня, увидев, что мистер Стоун споткнулся на гладких плитах садовой дорожки, Хилери поспешил завершить свой туалет и отправился следом>. Он догнал тестя, когда тот еле брел под свечками цветущего каштана; серый пиджак на поднятых плечах мистера Стоуна побелел от хлеставшего по нему града. Не поздоровавшись - мистер Стоун относился равнодушно к соблюдению формальностей, - Хилери зашагал с ним в ногу и сказал:
- Надеюсь, сэр, вы не станете купаться, когда идет такой град? Сделайте на этот раз исключение. У вас не вполне здоровый вид.
Мистер Стоун помотал головой, затем, продолжая, очевидно, мысль, прерванную Хилери, заметил:
- То, что люди называют честью, - чувство довольно сомнительной ценности. Мне пока не удалось соотнести честь с идеей о всемирном братстве.
- Как это, сэр?
- Основа чести - верность принципу, и можно было бы предположить, что она достойна этого союза. Трудность возникает, когда мы начинаем анализировать природу самого принципа... В саду есть семья молодых дроздов. Если один из них найдет червя, я замечаю, что верность принципу самосохранения, преобладающему во всех низших формах жизни, запрещает дрозду делиться добычей с остальными юными дроздами. - Мистер Стоун устремил взгляд в пространство. - Вот так же, боюсь, и в отношении чести. "В те дни мужчины смотрели на женщин, как дрозды на червей..."
Он умолк, очевидно, в поисках подходящего слова, и Хвлери, чуть улыбнувшись, спросил:
- А как смотрели женщины на мужчин, сэр? Мистер Стоун взглянул на него с удивлением.
- Я не подумал, что это вы, - сказал он. - Мне надо избегать умственной деятельности перед купанием.
Они пересекли дорогу, отделяющую Кенсингтонский сад от Хайд-парка, и Хилери, поняв, что мистер Стоун завидел воду, в которой собирался купаться, и ничего другого уже не видит, остановился возле одинокой березки. Эта гостья сада, стройная обитательница лесов, так долго купавшаяся в зимней стуже, теперь окутывала свою наготу зеленым шарфом. Хилери прислонился к ее прохладному, жемчужно-белому телу. Внизу плескались студеные воды, то серые, то нежно-голубые, и в них светлыми пятнами мелькали десятка два купающихся. Пока Хилери стоял так, дрожа на ледяном ветру, солнце, прорвавшись сквозь градовые тучи, обожгло ему руки и щеки. И вдруг он услыхал ясно, хотя очень издалека звук, особенно трогающий человеческое сердце: ку-ку, ку-ку...
Четыре раза подряд прозвучал неожиданный зов. Откуда залетела эта неосторожная, нескромная серая птица в пристанище людей и "теней"? Зачем; примчалась она сюда своим стремительным полетом, зачем пронзает насмешливым криком! сердце и заставляет его томиться? Ведь за пределами города столько деревьев, столько ложбин, прикрытых облаками, и зарослей расцветающего дрока, где она могла бы встречать приход весны! Какой мрачный каприз природы послал ее сюда куковать тому, кто уже покончил с весной?
Болезненная спазма сжала сердце Хилери, и он, прогнав мысль о далекой птице, спустился к самой воде.
Мистер Стоун плыл - так медленно, как не плавал еще ни один человек. Видны были только его белые волосы и тощие руки, слабо раздвигающие воду. И вдруг он исчез. Только что он был ярдах в десяти от берега, и Хилери, испугавшись, что он не всплывает, вбежал в воду. Здесь было неглубоко. Мистер Стоун, сидя на дне, изо всех сил старался подняться. Хилери схватил его за купальный костюм, вытянул на поверхность и, поддерживая, повел на сушу. К толку времени, как они выбрались из воды, старик едва держался на ногах. С помощью полисмена Хилери кое-как надел на него костюм и усадил в кэб. Мистер Стоун немного ожил, но, по-видимому, не понял, что произошло.
- Я сегодня пробыл в воде меньше обычного, - размышлял он вслух, когда они выехали на дорогу.
- Нет, что вы, сэр!
Мистер Стоун казался озабоченным.
- Странно, я не помню, как я выходил из воды, - сказал он.
Он молчал всю дорогу и заговорил лишь тогда, когда с помощью Хилери вылез из кэба.
- Я хочу заплатить кучеру. У меня дома есть полкроны.
- Я принесу их, сэр, - сказал Хилери.
Едва мистер Стоун оказался на ногах, как его охватила неудержимая дрожь. Он подмял лицо к кэбмену.
- Нет ничего благороднее лошади, - сказал он. - Заботьтесь о ней.
Кэбмен снял перед ним шляпу.
- Слушаюсь, сэр.
Мистер Стоун шел самостоятельно, но Хилери не спускал с него глаз, пока он не добрался до своей комнаты. Старик двигался ощупью, словно недостаточно хорошо различал предметы сквозь кристальную ясность вселенной.
- Позвольте дать вам совет, сэр, - сказал Хилери. - На вашем месте я бы лег на несколько минут в постель. Мне кажется, вы немного простыли.
Мистер Стоун, и в самом деле дрожавший так, что еле стоял, позволил Хилери уложить себя в постель и укутать одеялами.
- В десять часов я должен приступить к работе, - сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
А на улице, под мягкой темной листвой сквера, под тонким серпом луны, две кошки гонялись одна за другой в поисках счастья; их дикие страстные крики звенели в напоенном благоуханием воздухе, как крик темного человечества в джунглях тусклых улиц. С дрожью отвращения - ибо нервы у него были напряжены - Стивн захлопнул окно.
ГЛАВА XXVIII
ХИЛЕРИ СЛЫШИТ КУКОВАНИЕ КУКУШКИ
Не одна только Сесилия заметила, как бледен был мистер Стоун все последние дни.
Та буйная сила, которая каждый год посещает наш мир, гонит, могучая и ласковая, белоснежные облака и с ними их темные тени, ломает все покровы и оболочки и охватывает землю мощным объятием; та буйная сила, которая обращает одни формы к другим и своими бесчисленными прыжками, быстрыми, как полет ласточки, как стрелы дождевых струй, торопит все к нежному единению; та великая буйная сила всяческой жизни, которую называют Весной, вошла в мистера Стоуна, как входит в старые мехи новое вино. И, глядя, как старик каждое утро с мохнатым полотенцем на пледе отправляется в парк, Хилери, к которому тоже пришла весна, опасался, как бы на этот раз его тесть не оставил свой дух в студеных водах Серпантайна: так и казалось, что дух этот вот-вот пробьется сквозь хрупкую скорлупу.
Прошло четыре дня после того разговора с маленькой натурщицей, когда Хилери дал ей отставку, и жизнь в доме - в этой тихой заводи, заглушенной лилиями, - как будто вновь обрела спокойствие, царившее здесь до вторжения грубой прозы жизни. Ничто бы не указывало на то, что здесь произошли какие-то волнующие события, если бы не белое, как бумага, лицо мистера Стоуна да еще некоторые чувства, относительно которых хранилось гробовое молчание.
На утро пятого дня, увидев, что мистер Стоун споткнулся на гладких плитах садовой дорожки, Хилери поспешил завершить свой туалет и отправился следом>. Он догнал тестя, когда тот еле брел под свечками цветущего каштана; серый пиджак на поднятых плечах мистера Стоуна побелел от хлеставшего по нему града. Не поздоровавшись - мистер Стоун относился равнодушно к соблюдению формальностей, - Хилери зашагал с ним в ногу и сказал:
- Надеюсь, сэр, вы не станете купаться, когда идет такой град? Сделайте на этот раз исключение. У вас не вполне здоровый вид.
Мистер Стоун помотал головой, затем, продолжая, очевидно, мысль, прерванную Хилери, заметил:
- То, что люди называют честью, - чувство довольно сомнительной ценности. Мне пока не удалось соотнести честь с идеей о всемирном братстве.
- Как это, сэр?
- Основа чести - верность принципу, и можно было бы предположить, что она достойна этого союза. Трудность возникает, когда мы начинаем анализировать природу самого принципа... В саду есть семья молодых дроздов. Если один из них найдет червя, я замечаю, что верность принципу самосохранения, преобладающему во всех низших формах жизни, запрещает дрозду делиться добычей с остальными юными дроздами. - Мистер Стоун устремил взгляд в пространство. - Вот так же, боюсь, и в отношении чести. "В те дни мужчины смотрели на женщин, как дрозды на червей..."
Он умолк, очевидно, в поисках подходящего слова, и Хвлери, чуть улыбнувшись, спросил:
- А как смотрели женщины на мужчин, сэр? Мистер Стоун взглянул на него с удивлением.
- Я не подумал, что это вы, - сказал он. - Мне надо избегать умственной деятельности перед купанием.
Они пересекли дорогу, отделяющую Кенсингтонский сад от Хайд-парка, и Хилери, поняв, что мистер Стоун завидел воду, в которой собирался купаться, и ничего другого уже не видит, остановился возле одинокой березки. Эта гостья сада, стройная обитательница лесов, так долго купавшаяся в зимней стуже, теперь окутывала свою наготу зеленым шарфом. Хилери прислонился к ее прохладному, жемчужно-белому телу. Внизу плескались студеные воды, то серые, то нежно-голубые, и в них светлыми пятнами мелькали десятка два купающихся. Пока Хилери стоял так, дрожа на ледяном ветру, солнце, прорвавшись сквозь градовые тучи, обожгло ему руки и щеки. И вдруг он услыхал ясно, хотя очень издалека звук, особенно трогающий человеческое сердце: ку-ку, ку-ку...
Четыре раза подряд прозвучал неожиданный зов. Откуда залетела эта неосторожная, нескромная серая птица в пристанище людей и "теней"? Зачем; примчалась она сюда своим стремительным полетом, зачем пронзает насмешливым криком! сердце и заставляет его томиться? Ведь за пределами города столько деревьев, столько ложбин, прикрытых облаками, и зарослей расцветающего дрока, где она могла бы встречать приход весны! Какой мрачный каприз природы послал ее сюда куковать тому, кто уже покончил с весной?
Болезненная спазма сжала сердце Хилери, и он, прогнав мысль о далекой птице, спустился к самой воде.
Мистер Стоун плыл - так медленно, как не плавал еще ни один человек. Видны были только его белые волосы и тощие руки, слабо раздвигающие воду. И вдруг он исчез. Только что он был ярдах в десяти от берега, и Хилери, испугавшись, что он не всплывает, вбежал в воду. Здесь было неглубоко. Мистер Стоун, сидя на дне, изо всех сил старался подняться. Хилери схватил его за купальный костюм, вытянул на поверхность и, поддерживая, повел на сушу. К толку времени, как они выбрались из воды, старик едва держался на ногах. С помощью полисмена Хилери кое-как надел на него костюм и усадил в кэб. Мистер Стоун немного ожил, но, по-видимому, не понял, что произошло.
- Я сегодня пробыл в воде меньше обычного, - размышлял он вслух, когда они выехали на дорогу.
- Нет, что вы, сэр!
Мистер Стоун казался озабоченным.
- Странно, я не помню, как я выходил из воды, - сказал он.
Он молчал всю дорогу и заговорил лишь тогда, когда с помощью Хилери вылез из кэба.
- Я хочу заплатить кучеру. У меня дома есть полкроны.
- Я принесу их, сэр, - сказал Хилери.
Едва мистер Стоун оказался на ногах, как его охватила неудержимая дрожь. Он подмял лицо к кэбмену.
- Нет ничего благороднее лошади, - сказал он. - Заботьтесь о ней.
Кэбмен снял перед ним шляпу.
- Слушаюсь, сэр.
Мистер Стоун шел самостоятельно, но Хилери не спускал с него глаз, пока он не добрался до своей комнаты. Старик двигался ощупью, словно недостаточно хорошо различал предметы сквозь кристальную ясность вселенной.
- Позвольте дать вам совет, сэр, - сказал Хилери. - На вашем месте я бы лег на несколько минут в постель. Мне кажется, вы немного простыли.
Мистер Стоун, и в самом деле дрожавший так, что еле стоял, позволил Хилери уложить себя в постель и укутать одеялами.
- В десять часов я должен приступить к работе, - сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82