– Прокурора! – яростно хрипел Михаил.
– Требую прокурора! – явно подражая кому-то, вопил Генка, стоя в полный рост за спиной Михаила.
– Только к прокурору!!! – злобно рычал Петрович из коляски, прижимая к груди старый китайский термос с отвергнутым золотом.
* * *
– Ваша жалоба совершенно обоснованна, – сказал им районный прокурор и потряс большим, густо исписанным листом бумаги. – Если факты, указанные здесь, подтвердятся, виновные получат очень строгие взыскания, невзирая на занимаемые должности и прошлые заслуги. Как сказал Петр Великий: «Прокурор – око государево». Перед законом все равны. – Райпрокурор оглядел термос, золото на столе и добавил: – Кстати, по закону вы были обязаны сдать государству найденные ценности в течение двенадцати часов с момента их обнаружения. Однако, руководствуясь тем, что ряд ответственных лиц создали вам невозможные условия для соблюдения сроков сдачи, мы вас к ответственности привлекать не будем.
– И на том спасибо!.. – поклонился ему Петрович.
– Не за что, – сказал прокурор. – Я руководствуюсь только законом. Жалоба ваша будет рассмотрена в установленные сроки.
– Это когда? – спросил Генка.
– Обычно все зависит от существа дела. В данном случае проверка фактов и выводы займут не более десяти суток. Случай, честно говоря, примитивный: бюрократизм, бездушие и безответственность.
– Я хочу умереть... – тихо сказал Михаил.
– Что? – не расслышал прокурор.
– Ничего, ничего. Все в порядке, – улыбнулся прокурору Генка и обнял Михаила за плечи.
– А как быть с золотом? – наливаясь гневом, спросил Петрович.
– Беречь как зеницу ока! – строго сказал районный прокурор.
* * *
– Я хочу умереть... – стонал Михаил, пока Генка и Петрович бережно усаживали его в мотоциклетную коляску.
Они застегнули его клеенчатым пологом по самую грудь. И в нерешительности встали у мотоциклетного руля.
– Ты умеешь? – спросил Петрович, указывая на мотоцикл.
– Не боги горшки обжигают. Попробую, – ответил Генка.
– Нет. Тогда давай уж лучше я буду пробовать, – решительно сказал Петрович. – Я когда-то на целине ездил на этой хреновине. Лет тридцать пять тому назад...
* * *
Тридцатипятилетний перерыв в вождении мотоцикла оказался ощутимым, скорость их движения была не более семи километров в час.
Генка сидел за широкой спиной Петровича, а одной рукой заботливо поддерживал голову Михаила.
– Мишку надо срочно к врачу. Он совсем загибается! – шептал Генка на ухо Петровичу.
– С Божьей помощью привезем его ко мне – позовешь свою тетку Веру.
– Тетя Вера счетовод, а не врач! А в Мишкином состоянии...
– В его состоянии счетовод нужнее. Позовешь Веру. Понял?
Петрович сказал это так сурово и непреклонно, что Генка только плечами пожал.
* * *
В квартире Петровича на высокой кровати лежал Михаил с компрессом на лбу. Около него сидела Вера, гладила его и ласково шептала:
– А мы уж с Ксенией Мухаммедовной прошлой ночью ужас что себе вообразили...
... За кухонным столом распаренный Петрович глушил третью бутылку пива, а Генка держал на коленях маленькую Юльку и поил ее чаем.
– Поросенка кормила? – тихо спросил он ее.
Рот у Юльки был набит тортом, и она только утвердительно кивнула.
Петрович посмотрел на пустые кухонные полки, на два туго набитых чемодана, стоявших на полу, и спросил:
– А это что?
– Собрались мы с Веркой за вами ехать, – объяснила Ксения Мухаммедовна. – В Сибирь или куда теперь душегубов-то отправляют?..
– Декабристки. Дурищи стоеросовые, – сказал Петрович.
Ксения Мухаммедовна рассмеялась и поцеловала Петровича в лысину.
Генка вытер Юльке физиономию и невесело усмехнулся:
– Интересное кино. Пойти Мишке рассказать, что ли...
– Сиди, – не пустила его Ксения Мухаммедовна. – Он еще в себя не пришел.
– Вот у меня теория есть, – сказал Генка, засовывая огромный кусок торта в рот. – Эти сорокалетние, или около того, они вообще слабые сейчас. Все.
– Это еще почему? – недовольно спросил Петрович.
– Объясняю. Вот у вас, Петрович, уже все было – и война, и целина, и любовь... жизнь – будь здоров! Вас ничем не напугаешь. У нас, молодых, все впереди. Мы сегодня четко знаем, чего хотим – чтобы нам не врали! А вот такие, как Мишка, которым по сорок, – они слабоваты. Они вашей жизни не нюхали и в нашем возрасте свою жизнь проморгали да промолчали. Всего боятся, интересы ерундовские, хватки никакой. У кого всякие там инфаркты, язвы желудков, склонность к этому делу? У сорокалетних! И одиноких среди них больше всех. У них нет четко выраженных позиций, и вообще...
– Ну нахал! – в одно слово хором сказали Петрович и Ксения Мухаммедовна.
Юлька захохотала, захлопала в ладоши. Понравилось, что говорят хором. В кухню вошли Михаил и Вера. Вера смущенно улыбалась. Михаил, вопреки Генкиной теории, был настроен довольно агрессивно:
– Ну, вот что. Мы тут с Верой кое-что решили. Она вам потом скажет. А вы, Петрович, и ты, Генка, кончайте рассиживаться. Раз договорились – ни шагу назад! Закопать его – и дело с концом. Хватит мучиться! Подъем.
* * *
Завывал ветер. Почти в чернильную темноту Генка, Петрович и Михаил вышли из дома с небольшим рюкзачком и двумя лопатами.
Генка привычно направился к мотоциклу, но Михаил перехватил его, притянул к себе и сказал на ухо:
– Не трожь мотоцикл. Пешком и тихо. Хватит. Пошумели.
Неожиданно Генка и Петрович почувствовали железную командную руку и покорно последовали за Михаилом.
– Куда? – позволил себе спросить Петрович.
– К Генке. У них там хозяйство, огород, поросенок. Найдем место.
Хоронясь от тусклого света редких фонарей, они нырнули за дом Веры и Генки, а оттуда – прямо в сарай. Шуршала солома, завозился поросенок.
– Петрович, давайте свой фонарик. Только аккуратней, чтобы снаружи ничего не было видно, – распорядился Михаил. – Генка, выбирай место.
С великими предосторожностями Петрович включил ручной фонарь и в ужасе отпрянул от загородки – там весело похрюкивала и шумно дышала огромная свинья килограммов на двести.
– Господи!.. – только и сказал Михаил.
– Это что?! – тыча фонариком в свинью, еле вымолвил Петрович.
– Поросенок. – Генка безмятежно почесывал чудовище за ухом.
– Это «поросенок»?! – Петрович был потрясен.
– Да. Я его вот с таких вынянчил. – Генка показал руками что-то очень маленькое. – Он для меня всегда поросенком останется.
– Пошел ты знаешь куда!.. – взъярился Михаил. – Если здесь закопать, этот хряк все перероет! Тушите свет, Петрович. Я знаю место. Айда за мной!
За поселком на пустыре росла одинокая яблоня. В ночной темноте только верхушка кроны выделялась на фоне ночного неба.
Слышалось хриплое дыхание, звяканье лопат и шорох сыплющейся земли.
Где-то далеко, на другом конце поселка, заиграла гармошка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12