Новые поселенцы, не желая селиться в городах, в то время очень немногочисленных, забирались как можно дальше в глубь страны. Охваченные воздухом свободы, который, по выражению отца Шорльвуа, они вдыхали полной грудью и почти что против воли, они, вступив на почву Новой Франции, разбивали свои плантации на значительном расстоянии, желая только одного: уединиться, жить отдельно подальше от своих соотечественников.
Результатом такой системы было то, что европейское население Канады, в последние годы нашего владычества там едва достигшее количества 82 000 душ, оказалось разбросанным на пространстве, в пять раз превышающем территорию Франции; на таком пространстве легко могли бы благоденствовать или, по крайней мере, очень сносно существовать 40 000 000 душ.
Отсюда постоянные опасности, которым подвергались жители, удаленные от больших центров, в стране, лишенной путей сообщения; отсюда беззащитность их от постоянных набегов ирокезов и англичан. Одна Нью-йоркская колония, недавно приобретенная у голландцев, заключала на сравнительно большом пространстве более 80 000 европейцев.
Ко всему этому, если не считать канадскую милицию, очень храброе войско, но с плохой дисциплиной, регулярная сила страны состояла из 28-ми рот береговой стражи, по 75 человек в роте, что на всю Канаду давало совершенно недостаточную цифру в 2100 человек; в последние годы это войско было увеличено на 5000 человек, взятых из разных полков, что составило 7000 человек для защиты территории, простирающейся от Гудзонова залива до Миссисипи, т.е. пространства, в пять раз превосходившего Европейскую Францию.
Однако с этими силами Канада в течение целого века боролась против Англии.
Милях в десяти-двенадцати от города Трех Рек существовала великолепная плантация, устроенная на барскую ногу и принадлежавшая одному французскому дворянину, предок которого был одним из первых колонистов Канады.
Эта обширная плантация имела почти вид деревни благодаря многочисленным хижинам, которые принадлежали охотникам и другим служащим на плантации и переходили от отца к сыну в течение многих лет. Обитатели этих хижин все были преданы владельцу плантации и считали себя как бы принадлежащими его семейству.
Эта плантация называлась «Бобровое поле», потому что была построена на том месте, где прежде был пруд с бобрами, теперь высохший.
Владелец плантации, граф Меренвиль, купил Бобровое поле у гуронов, заплатив за него всевозможными товарами: ножами, ножницами, плащами, ружьями, порохом, свинцом, зеркалами и пр., и пр., что на французские деньги составляло 1700 ливров. Это было задаром; купчая была засвидетельствована канадским правительством; новый собственник тотчас же вступил во владения и решительно принялся за дело с помощью работников, нанятых во Франции еще тогда, когда он только собирался ехать в Америку, чтобы там поселиться. Эти работники остались при хозяине, никто из них не захотел уехать от него; их дети были сравнительно богаты; каждый владел на правах полной собственности домом и при нем садом, что ограждало от нужды все грядущее потомство первых работников, приехавших со своим хозяином из Франции.
Бобровое поле стоило в 1756 году более 700 000 экю; г-н де Меренвиль считался если не самым богатым, то одним из самых богатых лиц в Канаде, потому что, кроме Бобрового поля, у него были еще две богатые плантации в Луизиане, по своей стоимости, по крайней мере, равные Бобровому полю.
Скажем теперь, кто был сам г-н де Меренвиль. Его фамилия была одна из самых аристократических в провинции Руэрг, он носил титул граф де Меренвиль-
Шалюс и был родственником семейства де Монкальм, с которым его семейство поддерживало тесные и дружеские отношения.
Теперешний граф де Меренвиль был свежий, прекрасно сохранившийся мужчина лет пятидесяти; в молодости он, должно быть, был очень красив, это был человек высокого ума, благородного характера и испытанной энергии; он был полковником милиции, женившись рано на женщине, которую боготворил, и имел от нее пятерых детей — трех сыновей и двух дочерей; супружество графа было самое счастливое, какое только можно себе представить, а семья его — самая патриархальная.
Его сыновья Оливье, Люсьен и Октав — все трое уехали в армию, первые двое были капитанами в испанском полку, а младший, Октав, имевший всего двадцать два года от роду, был лейтенантом в руссильонском имени его величества полку; это был прелестный юноша, с виду робкий, но храбрый как лев, чувствительный до нежности, умный, трудолюбивый, образованный — словом, один из самых блестящих офицеров армии. Генерал Монкальм привез его с собой из Франции, он очень его любил и оставил при себе адъютантом.
Дочерей господина де Меренвиля звали Клара и Жанна; первой было 19 лет, второй — 17, обе были белокурые, с черными глазами и бровями, красота их была несколько странная, но симпатичная, они никогда не расставались с матерью, которую ужасно любили, и на вид казались скорее ее сестрами — до такой степени графиня сохранила свою красоту.
Со времени приезда генерала Монкальма в Канаду граф с семейством переселился в прелестную виллу милях в шести от Квебека; дом был несколько уединенный, но граф, полагаясь на большое число окружавших его слуг, считал себя в безопасности от ирокезов.
Накануне того дня, с которого начинается наш рассказ, все семейство Меренвиль уехало из Бельвю, как называлась вилла, в Квебек, куда было приглашено дня на два или на три в гости генералом Монкальмом.
Это приглашение было одним из тех, от которого граф не мог отказаться.
Семейство уехало, поручив дом мадемуазель де Прэль и г-же Сален, бывшей чем-то вроде экономки, обязанной надзирать за слугами и вести все хозяйство в доме.
Г-же Сален было лет тридцать пять-тридцать шесть; это была превосходная женщина, деятельная, толковая и преданная своим господам, которые очень ее уважали; она была вдовой канадского охотника, за два года перед тем убитого в стычке с ирокезами; тогда граф взял ее к себе в дом, сделав доброе дело, потому что бедная женщина осталась после мужа без всяких средств.
М-ль Марта де Прэль была прелестная девушка 18-ти лет, стройная брюнетка, с несколько гордой красотой, которую она умела смягчать очаровательным взглядом, мечтательным, вдумчивым и даже несколько пытливым. Марта де Прэль была воспитана вместе с Кларой и Жанной, дочерьми графа, она училась вместе с ними, граф и графиня любили ее и не делали разницы между ней и своими детьми.
Молодая девушка не помнила, чтобы жила где-нибудь в другом месте, кроме семейства Меренвиль; она считала себя сиротой; ни граф, ни графиня никогда не говорили ей про ее родителей, словно сговорились. Ее звали Марта де Прэль, вот и все, что она знала, будучи счастлива в настоящем и не имея особенных забот о будущем, и не желала больше ничего знать, полагая, что время рано или поздно разъяснит тайну, какова бы она ни была.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115