это была уже не битва, а бойня.
Новый комендант совершенно потерял голову. Несмотря на свой протестантизм, он молился всем святым и наконец, придя в отчаяние, попросил перемирия.
Полковник Меренвиль по приказанию главнокомандующего согласился.
Огонь был тотчас же прекращен, и парламентерский флаг поднят над фортами англичан и в лагере французов.
Бомбардировка началась только накануне, а между тем опустошение, произведенное ею, было значительно, и потери со стороны англичан весьма чувствительны; англичане надеялись некоторое время, что граф Лондона, имевший под своим началом 8000 человек, вышлет им, согласно своему обещанию, две тысячи солдат на помощь, но Леви, со своим 3000-м корпусом, так беспокоил графа Лондона, что у него не было возможности сдержать данное слово. Единственное, что он мог сделать, так это отправить полковнику Мерсеру охотника с весьма коротенькой запиской, в которой сообщал, что не в силах помочь фортам, и просил полковника действовать, как он найдет лучшим. Комендант не получил этой записки. Курьер попался в руки Тареа, который оскальпировал его, а записку передал командующему.
Английский и французский офицеры, каждый в сопровождении десяти солдат и трубача, несшего парламентский флаг, вышли из рядов и остановились между двумя армиями.
Свидание было непродолжительно, как и следовало ожидать.
Англичанин очень хорошо знал, что ему не на что надеяться, и француз получил приказание настаивать на своих требованиях. После обмена первыми вежливостями полковник Меренвиль спросил у англичанина, каковы его желания. Англичанин, довольно свободно говоривший по-французски, сказал:
— Господин полковник! Батарея, поставленная вами на высотах, причинила нам серьезные потери.
— Я не мог предотвратить этого, милостивый государь. Оба офицера были в одинаковом чине.
— Для вас все возможно, милостивый государь. Вашим приказаниям тотчас повинуются.
— Позвольте сказать вам, что это замечание кажется мне необыкновенным. Итак, что было бы вам угодно?
— Я желал бы, чтобы вы прекратили огонь из этой дьявольской батареи, — сказал англичанин с невозмутимой флегмой.
Меренвиль не мог удержаться от улыбки.
— Извините меня, — сказал он, — за это видимое нарушение вежливости с моей стороны. Но ваше требование чересчур наивно. Устраивая эту батарею, имелось в виду, главным образом, нанести вам как можно больше вреда, и, судя по вашим словам, цель достигнута.
Английский офицер прикусил себе губы.
— Насколько мне кажется, милостивый государь…
— Ваше положение безнадежно; я могу прекратить огонь из батарей, но с условием, чтобы вы сдались со всем вашим гарнизоном.
— Не торопитесь, полковник, — отвечал англичанин, силясь улыбнуться иронически. — Дела наши, слава Богу, еще не так плохи.
— Нет, к несчастью, они очень плохи. Ваше положение безнадежно, я сказал вам это и повторяю еще раз.
— Вы забываете, что граф Лондона с восемью тысячами человек находится недалеко отсюда и может каждую минуту явиться нам на помощь.
Граф улыбнулся.
— Вы надеетесь на это? — спросил он.
— Граф Лондона дал мне слово, — отвечал англичанин, выпрямляясь.
— Он не сдержит своего слова.
— Господин полковник! — воскликнул парламентер, нахмурившись.
— Мне тяжело огорчать храброго офицера, но вы должны все знать, полковник.
— Что вы хотите сказать?
— Граф Лондона, ваш начальник, послал к вам охотника, который попался в руки к моим краснокожим и был убит ими; этот человек нес записку. — При этих словах Меренвиль вынул из кармана письмо английского главнокомандующего и подал его парламентеру, говоря: — Вот это письмо, оно было адресовано полковнику Мерсеру, о смерти которого графу Лондона ничего не было известно.
Английский офицер поспешно схватил письмо.
— Вам известны наши условия, — продолжал Меренвиль, — я их не изменю ни в каком случае; даю вам час » на размышление. Если по прошествии этого времени вы не дадите удовлетворительного ответа, огонь снова начнется по всей нашей линии. Дальнейшие разговоры между нами не привели бы ни к чему. Я удаляюсь, тем более что мои дикари начинают терять терпение; вы слышите их крики?
Действительно, уже несколько минут дикари страшно кричали.
Английский офицер содрогнулся; он поклонился графу, ответившему ему тем же, и оба офицера вернулись к своим войскам.
Меренвиль отправился поспешно в главный штаб главнокомандующего, который велел разбить свою палатку среди краснокожих и канадцев, чтобы иметь их под рукою, удерживать их от грабежа и скальпирования, что, впрочем, оказалось почти невозможным; индейцы глухи ко всяким доводам, нарушающим их военные привычки.
Часто бывало гораздо легче взять укрепленную позицию, чем принудить краснокожих строго соблюдать договор, заключенный с неприятелем; когда индейцы были с обеих сторон, то соблюдение каких бы то ни было правил оказывалось положительно немыслимым; краснокожие устремлялись друг на друга и вступали в ожесточенный бой ради удовлетворения ненависти к той или другой нации или своей племенной вражды.
На этот раз в войске англичан не было индейцев, но зато были женщины и дети.
Английские солдаты отправлялись на войну не иначе как в сопровождении своих семейств; многие из них были женаты и имели по несколько человек детей; краснокожие, не задумываясь, скальпировали женщин и детей, волосы которых служили им трофеями; по возвращении в лагерь им оказывали прием, смотря по количеству принесенных скальпов.
— Ну что, уладили дело? — спросил главнокомандующий.
— Да, кажется, генерал, письмо графа Лондона произвело магическое действие.
— Я так и думал; прочтите ваш рапорт, кузен.
— Я, собственно, за этим и пришел.
— Читайте, я слушаю.
— Я начинаю.
Граф Меренвиль с мельчайшими подробностями сообщил главнокомандующему обо всем происшедшем во время свидания с парламентером.
— Отлично, — сказал генерал, когда граф окончил свое сообщение, — я действительно думаю, что все кончено, если только эти люди не сумасшедшие, чего я не предполагаю.
— Мы скоро получим от них ответ.
— Да, я тоже так думаю, остается подождать всего несколько минут.
В это мгновение сержант Ларутин вошел в палатку.
— Чего тебе? — спросил генерал.
— С вашего позволения, генерал, там какой-то верзила офицер, длинный, словно жердь, желает говорить с главнокомандующим.
— Введи его, и впредь прошу без замечаний.
— А между тем, генерал, как вам угодно…
— Убирайся. Мне некогда слушать твою болтовню.
— Гм! — пробормотал Ларутин сквозь зубы. — Сегодня сердит.
Сержант пожал плечами и через несколько минут снова вернулся в палатку в сопровождении английского офицера, которого ожидал генерал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Новый комендант совершенно потерял голову. Несмотря на свой протестантизм, он молился всем святым и наконец, придя в отчаяние, попросил перемирия.
Полковник Меренвиль по приказанию главнокомандующего согласился.
Огонь был тотчас же прекращен, и парламентерский флаг поднят над фортами англичан и в лагере французов.
Бомбардировка началась только накануне, а между тем опустошение, произведенное ею, было значительно, и потери со стороны англичан весьма чувствительны; англичане надеялись некоторое время, что граф Лондона, имевший под своим началом 8000 человек, вышлет им, согласно своему обещанию, две тысячи солдат на помощь, но Леви, со своим 3000-м корпусом, так беспокоил графа Лондона, что у него не было возможности сдержать данное слово. Единственное, что он мог сделать, так это отправить полковнику Мерсеру охотника с весьма коротенькой запиской, в которой сообщал, что не в силах помочь фортам, и просил полковника действовать, как он найдет лучшим. Комендант не получил этой записки. Курьер попался в руки Тареа, который оскальпировал его, а записку передал командующему.
Английский и французский офицеры, каждый в сопровождении десяти солдат и трубача, несшего парламентский флаг, вышли из рядов и остановились между двумя армиями.
Свидание было непродолжительно, как и следовало ожидать.
Англичанин очень хорошо знал, что ему не на что надеяться, и француз получил приказание настаивать на своих требованиях. После обмена первыми вежливостями полковник Меренвиль спросил у англичанина, каковы его желания. Англичанин, довольно свободно говоривший по-французски, сказал:
— Господин полковник! Батарея, поставленная вами на высотах, причинила нам серьезные потери.
— Я не мог предотвратить этого, милостивый государь. Оба офицера были в одинаковом чине.
— Для вас все возможно, милостивый государь. Вашим приказаниям тотчас повинуются.
— Позвольте сказать вам, что это замечание кажется мне необыкновенным. Итак, что было бы вам угодно?
— Я желал бы, чтобы вы прекратили огонь из этой дьявольской батареи, — сказал англичанин с невозмутимой флегмой.
Меренвиль не мог удержаться от улыбки.
— Извините меня, — сказал он, — за это видимое нарушение вежливости с моей стороны. Но ваше требование чересчур наивно. Устраивая эту батарею, имелось в виду, главным образом, нанести вам как можно больше вреда, и, судя по вашим словам, цель достигнута.
Английский офицер прикусил себе губы.
— Насколько мне кажется, милостивый государь…
— Ваше положение безнадежно; я могу прекратить огонь из батарей, но с условием, чтобы вы сдались со всем вашим гарнизоном.
— Не торопитесь, полковник, — отвечал англичанин, силясь улыбнуться иронически. — Дела наши, слава Богу, еще не так плохи.
— Нет, к несчастью, они очень плохи. Ваше положение безнадежно, я сказал вам это и повторяю еще раз.
— Вы забываете, что граф Лондона с восемью тысячами человек находится недалеко отсюда и может каждую минуту явиться нам на помощь.
Граф улыбнулся.
— Вы надеетесь на это? — спросил он.
— Граф Лондона дал мне слово, — отвечал англичанин, выпрямляясь.
— Он не сдержит своего слова.
— Господин полковник! — воскликнул парламентер, нахмурившись.
— Мне тяжело огорчать храброго офицера, но вы должны все знать, полковник.
— Что вы хотите сказать?
— Граф Лондона, ваш начальник, послал к вам охотника, который попался в руки к моим краснокожим и был убит ими; этот человек нес записку. — При этих словах Меренвиль вынул из кармана письмо английского главнокомандующего и подал его парламентеру, говоря: — Вот это письмо, оно было адресовано полковнику Мерсеру, о смерти которого графу Лондона ничего не было известно.
Английский офицер поспешно схватил письмо.
— Вам известны наши условия, — продолжал Меренвиль, — я их не изменю ни в каком случае; даю вам час » на размышление. Если по прошествии этого времени вы не дадите удовлетворительного ответа, огонь снова начнется по всей нашей линии. Дальнейшие разговоры между нами не привели бы ни к чему. Я удаляюсь, тем более что мои дикари начинают терять терпение; вы слышите их крики?
Действительно, уже несколько минут дикари страшно кричали.
Английский офицер содрогнулся; он поклонился графу, ответившему ему тем же, и оба офицера вернулись к своим войскам.
Меренвиль отправился поспешно в главный штаб главнокомандующего, который велел разбить свою палатку среди краснокожих и канадцев, чтобы иметь их под рукою, удерживать их от грабежа и скальпирования, что, впрочем, оказалось почти невозможным; индейцы глухи ко всяким доводам, нарушающим их военные привычки.
Часто бывало гораздо легче взять укрепленную позицию, чем принудить краснокожих строго соблюдать договор, заключенный с неприятелем; когда индейцы были с обеих сторон, то соблюдение каких бы то ни было правил оказывалось положительно немыслимым; краснокожие устремлялись друг на друга и вступали в ожесточенный бой ради удовлетворения ненависти к той или другой нации или своей племенной вражды.
На этот раз в войске англичан не было индейцев, но зато были женщины и дети.
Английские солдаты отправлялись на войну не иначе как в сопровождении своих семейств; многие из них были женаты и имели по несколько человек детей; краснокожие, не задумываясь, скальпировали женщин и детей, волосы которых служили им трофеями; по возвращении в лагерь им оказывали прием, смотря по количеству принесенных скальпов.
— Ну что, уладили дело? — спросил главнокомандующий.
— Да, кажется, генерал, письмо графа Лондона произвело магическое действие.
— Я так и думал; прочтите ваш рапорт, кузен.
— Я, собственно, за этим и пришел.
— Читайте, я слушаю.
— Я начинаю.
Граф Меренвиль с мельчайшими подробностями сообщил главнокомандующему обо всем происшедшем во время свидания с парламентером.
— Отлично, — сказал генерал, когда граф окончил свое сообщение, — я действительно думаю, что все кончено, если только эти люди не сумасшедшие, чего я не предполагаю.
— Мы скоро получим от них ответ.
— Да, я тоже так думаю, остается подождать всего несколько минут.
В это мгновение сержант Ларутин вошел в палатку.
— Чего тебе? — спросил генерал.
— С вашего позволения, генерал, там какой-то верзила офицер, длинный, словно жердь, желает говорить с главнокомандующим.
— Введи его, и впредь прошу без замечаний.
— А между тем, генерал, как вам угодно…
— Убирайся. Мне некогда слушать твою болтовню.
— Гм! — пробормотал Ларутин сквозь зубы. — Сегодня сердит.
Сержант пожал плечами и через несколько минут снова вернулся в палатку в сопровождении английского офицера, которого ожидал генерал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115