Могу только ответить, что все то время, когда я знал Вильгельма, я гордился его справедливостью. Он никогда не убивал сдавшегося, это не его путь. Но только один раз раньше, при Алансоне, где страшно взбунтовались местные жители, он наказал их так, что это привело всех в ужас. Он рубил пленным руки и ноги, и поэтому люди в Домфронте и в других местах покорились. Герцог пощадил им жизнь, и крови больше не было.
Вальтеоф сел на стул.
– Ты можешь оправдать то, что он делает?
– Нет, но он мой господин и будет им впредь и… – и затем прибавил вызывающе: – мы окропим кровью всю эту землю, но восстание подавим. А после этого кровь здесь литься уже не будет. – Он наклонился вперед и взял Вальтеофа за руку. – Верь мне, друг мой, я по-прежнему так называю тебя, что бы ты обо мне не думал, мир – это все, чего я хочу. Это страна и моя тоже, и я не хочу больше войны. Не надо меня ненавидеть за то, что делает Вильгельм.
Вальтеоф вздохнул:
– Я тебя не ненавижу. Но когда я думаю о том, что там сделали…
– Покорись, – настаивал Ричард. – Ты найдешь в Вильгельме милосердие, я уверен. Ты слышал, что этот человек говорил о смелости Вильгельма – в других он ее тоже признает. Если бы я мог тебя убедить…
Вальтеоф встал.
– Я должен жить своим умом.
Но в этот момент он не знал, что делать. Он прошел через лагерь, чувствуя, что на него все смотрят, зная, что они последуют за ним, куда бы он их не повел. Они сидели, безутешные, у огня, ежась от пронизывающего ветра. Грубые палатки из кожи и любые другие укрытия были подняты и приспособлены к зимней стуже. Один из них дул на свои пальцы, потому что пытался играть в шашки, другой готовил какую-то пищу в горшке, еще один начищал свой топор, все старались как-то заполнить время. Они смотрели на него с надеждой, когда он проходил мимо, и он думал о том, какая это тяжкая ноша – их доверие, думал об этом, когда, оставив лагерь, ходил один по берегу реки. Дул холодный ветер, земля была подобна железу, тонкие камыши замерзли, лед хрустел у него под ногами. Он мог бы ни о чем не думать, но страшные картины смерти ни в чем не повинных людей, нарисованные нортумбрийцем стояли у него перед глазами.
Он стал молиться, но молитвы были бессвязны. Только Бог может показать ему, что делать, конечно, он смилуется над этой растерзанной землей. Он был совершенно сбит с толку, в голове царил хаос. Неужели это ужасное нашествие – наказание? Неужели Бог так разгневался, что решил очистить землю святого Гутласа огнем и мечом нормандцев? Боже, помоги! Святой Гутлас, помоги нам! Он повторял это снова и снова, сжимая и разжимая руки на ходу, но ответа не было, только тишина и ветер, и поземка на замерзшей реке. На небольшом выступе земли, где река впадала в море, стояла лачуга. Он бывал здесь часто в последние недели и опять направил сюда свои стопы. Лачужка стояла рядом с маленькой часовней, посвященной местному святому – Айден Линдисфарне. Отшельник, отец Осмунд, готовил жидкий суп из сухого гороха и бобов. Он посмотрел на вошедшего и хотел было заговорить, но, увидев выражение его лица, ничего не сказал, а только посмотрел с невыразимым состраданием.
Вальтеоф склонил голову и согнулся почти пополам, чтобы войти в низкую дверь часовни: она была очень маленькой, едва ли более, чем десять футов длиной, с каменным алтарем и простым каменным крестом удивительной резьбы. Он повергся перед ним ниц, растянувшись на земляном полу, и положил голову на руки. Здесь никого не было, кроме него и Бога, к которому он всем сердцем взывал о милосердии.
Он не слышал, как священник вошел, не видел, как старик благословил его.
Глава 5
На следующий день вернулся Осгуд и привез ответ Госпатрика.
– Он велел передать тебе, господин, что не видит возможностей для того, чтобы хорошо закончить это дело. И если ты сдашься королю, он умоляет сделать это и от его имени. Он посылает это кольцо как свидетельство того, что ты можешь быть его доверенным лицом.
Вальтеоф молчал, хорошо знакомое тяжелое кольцо лежало у него на ладони. Значит, у Госпатрика не хватает смелости сделать это самому. Его презрение к Госпатрику было особенно сильным еще и потому, что они были одной крови.
– Он не придет?
– Нет, господин, – с таким же презрением ответил Осгуд. Он ничего не сказал о том, какими словами они обменялись с кузеном графа, когда он не в состоянии был скрыть свой гнев на то, что никто из тех, кто собирался у Сиварда Барна, не остался с графом.
– Он отослал жену и детей в Шотландию и собирается последовать за ними. Он сказал, что если ты решить бежать, он встретит тебя при дворе короля Малькольма.
У Вальтеофа дрогнул подбородок.
– Он думает, что я сбегу?
– Кажется, нет, раз он настаивал, чтобы я взял кольцо. Это был последний удар. Если его собственный кузен, вместе с которым он брал Йорк, не остался теперь с ним, значит, дальше уже нечего делать. Мысль о бегстве никогда не приходила ему в голову. Он не может и не хочет жить на чужой земле. Но что еще ему остается делать?
Он заметил, что Ричард де Руль пристально на него смотрит. Де Руль ждет, чтобы он покорился. Нормандец хочет видеть в Англии мир, но навряд ли их поколение его увидит. Тем не менее, разве это не его долг постараться, чтобы так было? Разве это не его долг – остаться вместе с ними, убеждать словом, если нет другого оружия для решения этой проблемы? Но оставит ли Вильгельм ему свободу и его графство?
Внезапно он вскочил и позвал Торкеля. В гнетущем молчании Хакон и Ульф смотрели, как они удаляются. Хакон злобно пробормотал:
– Я мог бы перерезать Госпатрику горло. Даже он его бросил!
Ульф выглядел несчастным. Неужели он достиг зрелости только для того, чтобы сгнить в нормандской тюрьме или погибнуть?
– Почему они все его покинули? Я скорее бы умер, чем оставил его.
Хакон слегка улыбнулся:
– Ты еще ребенок и не знаешь, на что способны люди, которые думают только о своей выгоде.
– Я не ребенок, – слезы стояли в глазах Ульфа, и он вытер их кулаками. – Я – мужчина, и я тоже сражался. И мы победили.
– Да, победили. – Это был Скальпин из Сассекса. – Но эти люди не то, что королевские оруженосцы. Каждый из нас стоил двух солдат из Европы. Если бы у нас был бы такой человек, чтобы мог держать всех вместе, мы никогда бы не сдались.
– Нам не надо было доверять данам, – со злостью заявил Хакон, – викингам-грабителям.
Вальтеоф с Торкелем шли по морскому берегу. Было все так же холодно, но солнце в этот день светило ярче в чистом голубом небе, и море обходилось ласковее с нортумбрийским белым песком. Они долго ходили, пока, наконец, Вальтеоф не присел на кочку колючей травы; погрузив пальцы в песок, он смотрел, как песчинки протекают сквозь его пальцы.
– Так и с нашим взятием Йорка, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Вальтеоф сел на стул.
– Ты можешь оправдать то, что он делает?
– Нет, но он мой господин и будет им впредь и… – и затем прибавил вызывающе: – мы окропим кровью всю эту землю, но восстание подавим. А после этого кровь здесь литься уже не будет. – Он наклонился вперед и взял Вальтеофа за руку. – Верь мне, друг мой, я по-прежнему так называю тебя, что бы ты обо мне не думал, мир – это все, чего я хочу. Это страна и моя тоже, и я не хочу больше войны. Не надо меня ненавидеть за то, что делает Вильгельм.
Вальтеоф вздохнул:
– Я тебя не ненавижу. Но когда я думаю о том, что там сделали…
– Покорись, – настаивал Ричард. – Ты найдешь в Вильгельме милосердие, я уверен. Ты слышал, что этот человек говорил о смелости Вильгельма – в других он ее тоже признает. Если бы я мог тебя убедить…
Вальтеоф встал.
– Я должен жить своим умом.
Но в этот момент он не знал, что делать. Он прошел через лагерь, чувствуя, что на него все смотрят, зная, что они последуют за ним, куда бы он их не повел. Они сидели, безутешные, у огня, ежась от пронизывающего ветра. Грубые палатки из кожи и любые другие укрытия были подняты и приспособлены к зимней стуже. Один из них дул на свои пальцы, потому что пытался играть в шашки, другой готовил какую-то пищу в горшке, еще один начищал свой топор, все старались как-то заполнить время. Они смотрели на него с надеждой, когда он проходил мимо, и он думал о том, какая это тяжкая ноша – их доверие, думал об этом, когда, оставив лагерь, ходил один по берегу реки. Дул холодный ветер, земля была подобна железу, тонкие камыши замерзли, лед хрустел у него под ногами. Он мог бы ни о чем не думать, но страшные картины смерти ни в чем не повинных людей, нарисованные нортумбрийцем стояли у него перед глазами.
Он стал молиться, но молитвы были бессвязны. Только Бог может показать ему, что делать, конечно, он смилуется над этой растерзанной землей. Он был совершенно сбит с толку, в голове царил хаос. Неужели это ужасное нашествие – наказание? Неужели Бог так разгневался, что решил очистить землю святого Гутласа огнем и мечом нормандцев? Боже, помоги! Святой Гутлас, помоги нам! Он повторял это снова и снова, сжимая и разжимая руки на ходу, но ответа не было, только тишина и ветер, и поземка на замерзшей реке. На небольшом выступе земли, где река впадала в море, стояла лачуга. Он бывал здесь часто в последние недели и опять направил сюда свои стопы. Лачужка стояла рядом с маленькой часовней, посвященной местному святому – Айден Линдисфарне. Отшельник, отец Осмунд, готовил жидкий суп из сухого гороха и бобов. Он посмотрел на вошедшего и хотел было заговорить, но, увидев выражение его лица, ничего не сказал, а только посмотрел с невыразимым состраданием.
Вальтеоф склонил голову и согнулся почти пополам, чтобы войти в низкую дверь часовни: она была очень маленькой, едва ли более, чем десять футов длиной, с каменным алтарем и простым каменным крестом удивительной резьбы. Он повергся перед ним ниц, растянувшись на земляном полу, и положил голову на руки. Здесь никого не было, кроме него и Бога, к которому он всем сердцем взывал о милосердии.
Он не слышал, как священник вошел, не видел, как старик благословил его.
Глава 5
На следующий день вернулся Осгуд и привез ответ Госпатрика.
– Он велел передать тебе, господин, что не видит возможностей для того, чтобы хорошо закончить это дело. И если ты сдашься королю, он умоляет сделать это и от его имени. Он посылает это кольцо как свидетельство того, что ты можешь быть его доверенным лицом.
Вальтеоф молчал, хорошо знакомое тяжелое кольцо лежало у него на ладони. Значит, у Госпатрика не хватает смелости сделать это самому. Его презрение к Госпатрику было особенно сильным еще и потому, что они были одной крови.
– Он не придет?
– Нет, господин, – с таким же презрением ответил Осгуд. Он ничего не сказал о том, какими словами они обменялись с кузеном графа, когда он не в состоянии был скрыть свой гнев на то, что никто из тех, кто собирался у Сиварда Барна, не остался с графом.
– Он отослал жену и детей в Шотландию и собирается последовать за ними. Он сказал, что если ты решить бежать, он встретит тебя при дворе короля Малькольма.
У Вальтеофа дрогнул подбородок.
– Он думает, что я сбегу?
– Кажется, нет, раз он настаивал, чтобы я взял кольцо. Это был последний удар. Если его собственный кузен, вместе с которым он брал Йорк, не остался теперь с ним, значит, дальше уже нечего делать. Мысль о бегстве никогда не приходила ему в голову. Он не может и не хочет жить на чужой земле. Но что еще ему остается делать?
Он заметил, что Ричард де Руль пристально на него смотрит. Де Руль ждет, чтобы он покорился. Нормандец хочет видеть в Англии мир, но навряд ли их поколение его увидит. Тем не менее, разве это не его долг постараться, чтобы так было? Разве это не его долг – остаться вместе с ними, убеждать словом, если нет другого оружия для решения этой проблемы? Но оставит ли Вильгельм ему свободу и его графство?
Внезапно он вскочил и позвал Торкеля. В гнетущем молчании Хакон и Ульф смотрели, как они удаляются. Хакон злобно пробормотал:
– Я мог бы перерезать Госпатрику горло. Даже он его бросил!
Ульф выглядел несчастным. Неужели он достиг зрелости только для того, чтобы сгнить в нормандской тюрьме или погибнуть?
– Почему они все его покинули? Я скорее бы умер, чем оставил его.
Хакон слегка улыбнулся:
– Ты еще ребенок и не знаешь, на что способны люди, которые думают только о своей выгоде.
– Я не ребенок, – слезы стояли в глазах Ульфа, и он вытер их кулаками. – Я – мужчина, и я тоже сражался. И мы победили.
– Да, победили. – Это был Скальпин из Сассекса. – Но эти люди не то, что королевские оруженосцы. Каждый из нас стоил двух солдат из Европы. Если бы у нас был бы такой человек, чтобы мог держать всех вместе, мы никогда бы не сдались.
– Нам не надо было доверять данам, – со злостью заявил Хакон, – викингам-грабителям.
Вальтеоф с Торкелем шли по морскому берегу. Было все так же холодно, но солнце в этот день светило ярче в чистом голубом небе, и море обходилось ласковее с нортумбрийским белым песком. Они долго ходили, пока, наконец, Вальтеоф не присел на кочку колючей травы; погрузив пальцы в песок, он смотрел, как песчинки протекают сквозь его пальцы.
– Так и с нашим взятием Йорка, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89