Генерал Руфин миролюбиво отвечал мне: «Bravo, m-r le major! on voit bien que le sang fran?ais coule encore dans vos veines» (Браво, господин майор, сразу видно, что в ваших жилах течет еще французская кровь).
К концу инцидента комендант Парижа, который, как мог, успокаивал князя Волконского, подле него сидевшего, закричал: «Du champagne! Buvons a la sant? du major russe et la paix sera faite. Nos empereurs sont amis, leurs sujets doivent l’?tre aussi!» (Шампанского! Выпьем за здоровье русского майора, и мир будет заключен. Наши императоры, друзья, и подданные их должны быть тем же!).
Веселье восстановилось, как будто ничего и не было. Глупая патриотическая выходка князя как будто была забыта.
С этого дня я был приглашаем на все парады, ученья, балы. А вот князь Волконский случившегося с ним на моих глазах конфуза простить мне так и не смог: отношение его ко мне становилось со дня на день хуже. И это уже, видимо, навсегда.
В какой-то момент он заявил, что более в услугах моих не нуждается, что я могу вернуться уже в Санкт-Петербург и что он аттестует меня императору наилучшим образом.
Перед моим возвращением князь передал со мной письмо к государю. Впоследствии я узнал, что оно содержало форменный донос на меня.
Однако по приезде моем Александр Павлович решил заслушать мой устный отчет (Волконский в это время еще обретался во Франции) и сказал потом, что вполне доволен мной. Я был прикомандирован к графу Аракчееву, который стал после Волконского военным министром.
Как бы то ни было, я не забыл, что именно генерал-адъютант Волконский изменил мою судьбу. Не знаю, стал ли бы я заниматься шпионской деятельностью, ежели бы не он. При всей нашей нынешней холодности отношений, я не могу этого не признать.
В свите государя, отправившейся в Вильну, находится множество иностранцев: пруссак барон Штейн, корсиканец Поццо ди Борго, швед Армфельт, британский агент Роберт Вильсон, немец генерал-майор Винценгенроде, эльзасец Анштетт (сын страсбургского адвоката, дипломат) и множество других. И все они, без исключения, – заклятые враги Бонапарте.
Сообщил мне П. И. Б. и официальную версию сего «переселения народов», коей верить нельзя, конечно.
В день отъезда его величества граф Николай Петрович Румянцев, канцлер, пригласил к себе французского посла графа Лористона и передал ему от имени государя сообщить Наполеону следующее.
Его Величество в Вильне, так же как и в Петербурге, остается его другом и самым верным союзником (son ami et son alli? le plus fid?le), что он не желает войны и сделает все, чтобы избегнуть ее, что его отъезд в Вильну вызван известием о приближении французских войск к Кенигсбергу и имеет целью воспрепятствовать генералам предпринять какое-либо движение, которое могло бы вызвать разрыв.
Не знаю, кто поверил сим словам, может быть, что и никто, а может, один лишь канцлер Румянцев, конечно, европейски образованный, но политически довольно-таки наивный, принял за чистую монету дипломатический ход нашего государя.
Как бы то ни было, но хочу на будущее записать собственное свое предположение, что нечто важное приближается, и произойдет оно тут, в тихой и казавшейся мне поначалу столь сонной Вильне.
Апреля 14 дня. Седьмой час вечера
В два часа дня гром орудий и звон колоколов возвестили жителям Вильны о прибытии императора Александра.
В шести верстах от Вильны императора встречал военный министр и главнокомандующий Первою Западною армиею генерал от инфантерии граф Барклай-де-Толли.
Я был в свите главнокомандующего, помещаясь подле полковника Арсения Андреевича Закревского (впоследствии генерал-лейтенант, министр внутренних дел, финляндский и московский военный губернатор. – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена), начальника артиллерии Первой армии генерала Кутайсова и дежурного генерала Кикина.
В предместье Вильны, что прозывается Антоколь, его величество ожидал виленский магистрат, а также все городские цехи со знаменами и литаврами. Приметил я, что с особым торжеством встречал государя жидовский кагал, и он заметил это, что было видно по несколько изумленному выражению лица государя.
Население заполнило не только улицы и площади Вильны, но и холмы, окружающие Антоколь, башни костелов и крыши домов.
При этом радости, как мне показалось, было не очень-то и много, а все больше любопытства и озабоченности. А вот жиды, помещавшиеся отдельно, явно изливали свой восторг бурно и искренне: и невооруженным взглядом было видно, что они именно радовались приезду российского императора.
Апреля 15 дня. Одиннадцатый час ночи
Сегодня император Александр Павлович принимал в Виленском замке духовенство и представителей городских властей, а также профессоров местного университета, магистрат, купечество, а также и жидовский кагал.
Затем Государь в сопровождении главнокомандующего генерала от инфантерии Барклая-де-Толли, а также генералов Беннигсена, Аракчеева и генерал-адъютантов Балашова и Волконского производил смотры войскам и с этой целью ездил в Вилькомир, Шавли и Гродно.
Генерал-адъютанты Волконский и Балашов, кажется, смотрели на меня весьма кисло и, может быть, даже с неодобрением. Я также глядел на них не слишком радостно, но при этом отнюдь не робея и совершенно не смущаясь, без малейшего подобострастия.
Да, это непросто иметь в числе своих недоброжелателей двух генерал-адъютантов императора, двух его любимцев. Вся моя надежда – на мудрость государя, на то, что он понимает истинную цену своих любимцев.
После обеда государь Александр Павлович призвал меня и подробнейшим образом расспрашивал о настроении умов в Виленском крае, о том, находятся ли под наблюдением сочувствующие Бонапарте, о деятельности военной полиции при Первой Западной армии, о том, помогает ли нам население и о том, в какой мере можно опираться на местных полицейских чиновников, насколько можно доверять им.
Вечером граф Барклай-де-Толли давал ужин в честь императора.
Я был в числе приглашенных. Сидел напротив министра полиции Балашова и обратил внимание, что государь периодически взглядывал на нас двоих с любопытством и слегка улыбаясь при этом.
Мне даже иногда казалось, что Александр Павлович как будто иногда подмигивал попеременно то мне, то Балашову. На ужине был и мой давний знакомец – старый, многоопытный интриган Густав Мориц Армфельт.
Он изменял всем, кому только это было возможно. Сам шведский барон и друг шведского короля, он в году, кажется, 1794-м был обвинен в государственной измене и бежал в Россию. В 1801 году возвратился в Швецию, а в прошедшем году опять вступил на русскую службу: Александр Павлович назначил эту старую, облезлую лису председателем комитета по финляндским делам, иначе говоря, верховным правителем Финляндии. Не многовато ли? Барон Армфельт играл ведущую роль в интриге, завершившейся арестом и ссылкой государственного секретаря Сперанского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
К концу инцидента комендант Парижа, который, как мог, успокаивал князя Волконского, подле него сидевшего, закричал: «Du champagne! Buvons a la sant? du major russe et la paix sera faite. Nos empereurs sont amis, leurs sujets doivent l’?tre aussi!» (Шампанского! Выпьем за здоровье русского майора, и мир будет заключен. Наши императоры, друзья, и подданные их должны быть тем же!).
Веселье восстановилось, как будто ничего и не было. Глупая патриотическая выходка князя как будто была забыта.
С этого дня я был приглашаем на все парады, ученья, балы. А вот князь Волконский случившегося с ним на моих глазах конфуза простить мне так и не смог: отношение его ко мне становилось со дня на день хуже. И это уже, видимо, навсегда.
В какой-то момент он заявил, что более в услугах моих не нуждается, что я могу вернуться уже в Санкт-Петербург и что он аттестует меня императору наилучшим образом.
Перед моим возвращением князь передал со мной письмо к государю. Впоследствии я узнал, что оно содержало форменный донос на меня.
Однако по приезде моем Александр Павлович решил заслушать мой устный отчет (Волконский в это время еще обретался во Франции) и сказал потом, что вполне доволен мной. Я был прикомандирован к графу Аракчееву, который стал после Волконского военным министром.
Как бы то ни было, я не забыл, что именно генерал-адъютант Волконский изменил мою судьбу. Не знаю, стал ли бы я заниматься шпионской деятельностью, ежели бы не он. При всей нашей нынешней холодности отношений, я не могу этого не признать.
В свите государя, отправившейся в Вильну, находится множество иностранцев: пруссак барон Штейн, корсиканец Поццо ди Борго, швед Армфельт, британский агент Роберт Вильсон, немец генерал-майор Винценгенроде, эльзасец Анштетт (сын страсбургского адвоката, дипломат) и множество других. И все они, без исключения, – заклятые враги Бонапарте.
Сообщил мне П. И. Б. и официальную версию сего «переселения народов», коей верить нельзя, конечно.
В день отъезда его величества граф Николай Петрович Румянцев, канцлер, пригласил к себе французского посла графа Лористона и передал ему от имени государя сообщить Наполеону следующее.
Его Величество в Вильне, так же как и в Петербурге, остается его другом и самым верным союзником (son ami et son alli? le plus fid?le), что он не желает войны и сделает все, чтобы избегнуть ее, что его отъезд в Вильну вызван известием о приближении французских войск к Кенигсбергу и имеет целью воспрепятствовать генералам предпринять какое-либо движение, которое могло бы вызвать разрыв.
Не знаю, кто поверил сим словам, может быть, что и никто, а может, один лишь канцлер Румянцев, конечно, европейски образованный, но политически довольно-таки наивный, принял за чистую монету дипломатический ход нашего государя.
Как бы то ни было, но хочу на будущее записать собственное свое предположение, что нечто важное приближается, и произойдет оно тут, в тихой и казавшейся мне поначалу столь сонной Вильне.
Апреля 14 дня. Седьмой час вечера
В два часа дня гром орудий и звон колоколов возвестили жителям Вильны о прибытии императора Александра.
В шести верстах от Вильны императора встречал военный министр и главнокомандующий Первою Западною армиею генерал от инфантерии граф Барклай-де-Толли.
Я был в свите главнокомандующего, помещаясь подле полковника Арсения Андреевича Закревского (впоследствии генерал-лейтенант, министр внутренних дел, финляндский и московский военный губернатор. – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена), начальника артиллерии Первой армии генерала Кутайсова и дежурного генерала Кикина.
В предместье Вильны, что прозывается Антоколь, его величество ожидал виленский магистрат, а также все городские цехи со знаменами и литаврами. Приметил я, что с особым торжеством встречал государя жидовский кагал, и он заметил это, что было видно по несколько изумленному выражению лица государя.
Население заполнило не только улицы и площади Вильны, но и холмы, окружающие Антоколь, башни костелов и крыши домов.
При этом радости, как мне показалось, было не очень-то и много, а все больше любопытства и озабоченности. А вот жиды, помещавшиеся отдельно, явно изливали свой восторг бурно и искренне: и невооруженным взглядом было видно, что они именно радовались приезду российского императора.
Апреля 15 дня. Одиннадцатый час ночи
Сегодня император Александр Павлович принимал в Виленском замке духовенство и представителей городских властей, а также профессоров местного университета, магистрат, купечество, а также и жидовский кагал.
Затем Государь в сопровождении главнокомандующего генерала от инфантерии Барклая-де-Толли, а также генералов Беннигсена, Аракчеева и генерал-адъютантов Балашова и Волконского производил смотры войскам и с этой целью ездил в Вилькомир, Шавли и Гродно.
Генерал-адъютанты Волконский и Балашов, кажется, смотрели на меня весьма кисло и, может быть, даже с неодобрением. Я также глядел на них не слишком радостно, но при этом отнюдь не робея и совершенно не смущаясь, без малейшего подобострастия.
Да, это непросто иметь в числе своих недоброжелателей двух генерал-адъютантов императора, двух его любимцев. Вся моя надежда – на мудрость государя, на то, что он понимает истинную цену своих любимцев.
После обеда государь Александр Павлович призвал меня и подробнейшим образом расспрашивал о настроении умов в Виленском крае, о том, находятся ли под наблюдением сочувствующие Бонапарте, о деятельности военной полиции при Первой Западной армии, о том, помогает ли нам население и о том, в какой мере можно опираться на местных полицейских чиновников, насколько можно доверять им.
Вечером граф Барклай-де-Толли давал ужин в честь императора.
Я был в числе приглашенных. Сидел напротив министра полиции Балашова и обратил внимание, что государь периодически взглядывал на нас двоих с любопытством и слегка улыбаясь при этом.
Мне даже иногда казалось, что Александр Павлович как будто иногда подмигивал попеременно то мне, то Балашову. На ужине был и мой давний знакомец – старый, многоопытный интриган Густав Мориц Армфельт.
Он изменял всем, кому только это было возможно. Сам шведский барон и друг шведского короля, он в году, кажется, 1794-м был обвинен в государственной измене и бежал в Россию. В 1801 году возвратился в Швецию, а в прошедшем году опять вступил на русскую службу: Александр Павлович назначил эту старую, облезлую лису председателем комитета по финляндским делам, иначе говоря, верховным правителем Финляндии. Не многовато ли? Барон Армфельт играл ведущую роль в интриге, завершившейся арестом и ссылкой государственного секретаря Сперанского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41