Вот от него я и унаследовал склонность брать от жизни все, что она дает: пить – лучшее, есть – самое жирное, от скучной компании бежать без оглядки.
– Молодец он у тебя был, – заключил паи Топор. – Жаль, что смерть забрала его раньше времени.
– Не знаю, – добавил пан Гемба, – как земля-матушка смогла бы выдержать их обоих вместе.
– Однако вернемся к делу, – сказал пан Топор. – Смерть сама за нами придет. Смерть! – и показал пальцем на секретаря.
Пан Литера затрясся от страха и согнулся пополам.
Брат Макарий хотел было вновь наполнить свой кубок, но выжал из кувшина всего лишь несколько капель и с большим неудовольствием отодвинул пустую посуду.
– Расскажу-ка я вам одну притчу. Был один завзятый пьяница, мастер заложить за воротник, известный во всем уезде выпивоха. У него была привычка: как только переложит сверх меры, лезет на дерево и поет там аллилуйю. Однажды, только он разошелся, только взял высокую ноту, да тут же и свалился с ветки. Стали его приводить в чувство, поливая водой. А этот пропойца, почувствовав вкус воды, открыл глаза и говорит: «Вода? А с какого же дерева надо упасть, чтобы получить стакан венгерского?»
– Притча неплохая и намек понятный, – похвалил пан Гемба. – Неужели ты, хозяин, устоишь перед тем, У кого на языке чистое золото?
Матеуш от радости заржал, поставил новый кувшин и на доске, что висела над печкой, поставил мелом еще одну черточку.
– Эй, вы там! – рявкнул пан Топор. – Играйте, да веселее, голытьба несчастная! А ты, поп, получай грош в свой кошель. Ты его заслужил, что и говорить.
Квестарь ловко подхватил на лету монету, дохнул на нее, старательно потер о рукав и спрятал за пазуху. Потом подошел к мужикам, у которых тоже голова ходила кругом, и, размахивая, как регент, рукой, затянул песню:
Стоит пить мне перестать –
Тут и смерть моя придет,
И меня не станет ждать,
А с собою заберет.
Вы в подвал меня снесите –
Там я часто был живой,
И меня вы положите
К винной бочке головой.
Припев подхватили все хором, а громче всех выводил лохматый Матеуш, подбоченясь, как танцор или скоморох:
«К винной бочке головой».
И поднялся такой гам, что птица в курятнике переполошилась, завыли собаки, как в лунную ночь при виде висельника, раскачивающегося на ветке. В деревне жители стали поспешно закрывать ворота, думая, что напали татары.
Квестарь с кубком ходил между столами, чокаясь со всеми.
Слез не нужно: над могилой
Пусть вина поставят жбан.
Вы же гряньте что есть силы:
«Был он пьяница, но пан».
Хор громко подхватил:
«Был он пьяница, но пан».
Пан Топор в восторге вновь хватил кубком оземь и опять безрезультатно. Пан Гемба рявкнул своему секретарю в ухо:
– А ну-ка, милейший, скажи что-нибудь подходящее. Пан Литера спросонья что-то бормотал себе под нос.
– Дурак ты, милейший, и невежда, хоть я и взял тебя из университета, с факультета богословия. Дурак ты, дурак и хвост собачий!
– Nullus amicus поп habendi, – наконец выговорил пан Литера, хлопая глазами. – У неимущего нет друзей.
Шляхтич подтвердил это изречение своим обычным «вот именно!» и подсел к квестарю.
– Видишь, отец, какого я себе дурака купил.
Брат Макарий ласково обратился к секретарю:
– Что с тобой, брат мой?
Пан Литера тупо таращил телячьи глаза.
– Тоска меня грызет смертная, – пропищал он.
– Эх, братец, – сказал ему квестарь, – вот если бы нас на свете не было, действительно была бы тоска смертная. Ты только посмотри, – он показал на крестьян, сгрудившихся в другом конце избы. – Эти простолюдины жуют что перепадет, грызут колбасу да пьют водку. Им тоже нелегко, но жизнь сильнее их.
В этот момент через горницу пробежала девушка, черная, как смоль, и стройная, как тополь.
– Тэта, – закричала она, – там какие-то гости приехали!
Хозяин, ни слова не говоря, бросился к воротам. Пан Гемба схватил девушку и привлек к себе.
– Ах, хороша, – причмокнул он с видом знатока, крепко держа вырывающуюся девицу.
– Лопнешь, добрый пан, от излишней прыти, – поддразнила она шляхтича, старавшегося притянуть ее поближе.
– Не с одной такой справлюсь, – задыхаясь и краснея от напряжения промычал пан Гемба.
– Ты сначала брюхо подтяни, – засмеялась красотка.
– Эй, Кася, Кася! – назидательно заметил брат Макарий. – Оставь брюхо в покое, ведь это такое украшение, которому позавидовать можно.
– Как же! Мы, женщины, на этот счет другого мнения.
Пан Гемба, смешно шевеля усами, старался чмокнуть Девицу в щечку, но та ловко отстранялась, и шляхтич неизменно промахивался.
Пан Топор схватил квестаря за рукав.
– Ты, попик, мудрец большой. А что ты об этой Девке скажешь?
Брат Макарий почесал бородавку, которую носил на кончике носа со дня своего рождения.
– Лик ее приятен и, кажется, добра телом.
Этот ответ показался пану Топору недостаточным.
– Мало, – возразил он. – А сердце?
– Сердце? – рассмеялся квестарь. – Сердце девушки, как собор: в нем есть главный алтарь и еще много боковых приделов.
– Вот это уже лучше, – одобрил шляхтич, – хотя твое знание женщин не стоит и глотка пива.
Вдруг ни с того ни с сего заговорил пан Литера. Показывая пальцем на дочь хозяина, вырывающуюся из рук пана Гембы, он промямлил:
– Бесстыдную женщину не убережешь ни псом, ни стражей, как сказал святой Иероним.
– Вот дурак набитый, – сердито рыкнул пан Гемба и выпустил девушку. Кася мгновенно исчезла, только ее и видели. – Ох, и удовольствие получит тот, кому она достанется, – добавил шляхтич, еще чувствуя в руках теплоту ее тела.
Пан Литера шатаясь привстал, поднял вверх руку и затянул:
– Речет святой Григорий, что белую ворону легче найти, нежели добрую жену.
– Замолчи, дурак! – крикнул пан Гемба и бросился на секретаря, тот увернулся и залез со страха под скамейку.
– Дай-ка ему, ваша милость, сто палок, – посоветовал пан Топор, – нет лучшего лекарства в мире. Я так лечу своих слуг, – лентяи они, работают спустя рукава. А ты, – обратился он к квестарю, – не проявил скромности, к которой тебя обязывает монашеская одежда.
– Ошибаешься, пан, – возразил брат Макарий, приложившись предварительно к жбану. – То, что мы называем скромностью, обычно представляет полное отсутствие какой-либо возможности согрешить. Только люди нескромные постигают тайны жизни и дают нам возможность наслаждаться всесторонним познанием вещей и природы.
Пан Топор схватился за голову.
– Мелешь ты языком так, что ничего не понять. Но я спорить с тобой не буду: спать хочу.
«Восхвалите уста наши пресвятую деву…» –
раздалось вдруг заунывное пение из-под скамейки. Это тщедушный секретарь затянул спросонок. Пан Гемба попытался извлечь его оттуда, но сам потерял власть над собственным телом, поэтому лишь махнул рукой и тут же захрапел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
– Молодец он у тебя был, – заключил паи Топор. – Жаль, что смерть забрала его раньше времени.
– Не знаю, – добавил пан Гемба, – как земля-матушка смогла бы выдержать их обоих вместе.
– Однако вернемся к делу, – сказал пан Топор. – Смерть сама за нами придет. Смерть! – и показал пальцем на секретаря.
Пан Литера затрясся от страха и согнулся пополам.
Брат Макарий хотел было вновь наполнить свой кубок, но выжал из кувшина всего лишь несколько капель и с большим неудовольствием отодвинул пустую посуду.
– Расскажу-ка я вам одну притчу. Был один завзятый пьяница, мастер заложить за воротник, известный во всем уезде выпивоха. У него была привычка: как только переложит сверх меры, лезет на дерево и поет там аллилуйю. Однажды, только он разошелся, только взял высокую ноту, да тут же и свалился с ветки. Стали его приводить в чувство, поливая водой. А этот пропойца, почувствовав вкус воды, открыл глаза и говорит: «Вода? А с какого же дерева надо упасть, чтобы получить стакан венгерского?»
– Притча неплохая и намек понятный, – похвалил пан Гемба. – Неужели ты, хозяин, устоишь перед тем, У кого на языке чистое золото?
Матеуш от радости заржал, поставил новый кувшин и на доске, что висела над печкой, поставил мелом еще одну черточку.
– Эй, вы там! – рявкнул пан Топор. – Играйте, да веселее, голытьба несчастная! А ты, поп, получай грош в свой кошель. Ты его заслужил, что и говорить.
Квестарь ловко подхватил на лету монету, дохнул на нее, старательно потер о рукав и спрятал за пазуху. Потом подошел к мужикам, у которых тоже голова ходила кругом, и, размахивая, как регент, рукой, затянул песню:
Стоит пить мне перестать –
Тут и смерть моя придет,
И меня не станет ждать,
А с собою заберет.
Вы в подвал меня снесите –
Там я часто был живой,
И меня вы положите
К винной бочке головой.
Припев подхватили все хором, а громче всех выводил лохматый Матеуш, подбоченясь, как танцор или скоморох:
«К винной бочке головой».
И поднялся такой гам, что птица в курятнике переполошилась, завыли собаки, как в лунную ночь при виде висельника, раскачивающегося на ветке. В деревне жители стали поспешно закрывать ворота, думая, что напали татары.
Квестарь с кубком ходил между столами, чокаясь со всеми.
Слез не нужно: над могилой
Пусть вина поставят жбан.
Вы же гряньте что есть силы:
«Был он пьяница, но пан».
Хор громко подхватил:
«Был он пьяница, но пан».
Пан Топор в восторге вновь хватил кубком оземь и опять безрезультатно. Пан Гемба рявкнул своему секретарю в ухо:
– А ну-ка, милейший, скажи что-нибудь подходящее. Пан Литера спросонья что-то бормотал себе под нос.
– Дурак ты, милейший, и невежда, хоть я и взял тебя из университета, с факультета богословия. Дурак ты, дурак и хвост собачий!
– Nullus amicus поп habendi, – наконец выговорил пан Литера, хлопая глазами. – У неимущего нет друзей.
Шляхтич подтвердил это изречение своим обычным «вот именно!» и подсел к квестарю.
– Видишь, отец, какого я себе дурака купил.
Брат Макарий ласково обратился к секретарю:
– Что с тобой, брат мой?
Пан Литера тупо таращил телячьи глаза.
– Тоска меня грызет смертная, – пропищал он.
– Эх, братец, – сказал ему квестарь, – вот если бы нас на свете не было, действительно была бы тоска смертная. Ты только посмотри, – он показал на крестьян, сгрудившихся в другом конце избы. – Эти простолюдины жуют что перепадет, грызут колбасу да пьют водку. Им тоже нелегко, но жизнь сильнее их.
В этот момент через горницу пробежала девушка, черная, как смоль, и стройная, как тополь.
– Тэта, – закричала она, – там какие-то гости приехали!
Хозяин, ни слова не говоря, бросился к воротам. Пан Гемба схватил девушку и привлек к себе.
– Ах, хороша, – причмокнул он с видом знатока, крепко держа вырывающуюся девицу.
– Лопнешь, добрый пан, от излишней прыти, – поддразнила она шляхтича, старавшегося притянуть ее поближе.
– Не с одной такой справлюсь, – задыхаясь и краснея от напряжения промычал пан Гемба.
– Ты сначала брюхо подтяни, – засмеялась красотка.
– Эй, Кася, Кася! – назидательно заметил брат Макарий. – Оставь брюхо в покое, ведь это такое украшение, которому позавидовать можно.
– Как же! Мы, женщины, на этот счет другого мнения.
Пан Гемба, смешно шевеля усами, старался чмокнуть Девицу в щечку, но та ловко отстранялась, и шляхтич неизменно промахивался.
Пан Топор схватил квестаря за рукав.
– Ты, попик, мудрец большой. А что ты об этой Девке скажешь?
Брат Макарий почесал бородавку, которую носил на кончике носа со дня своего рождения.
– Лик ее приятен и, кажется, добра телом.
Этот ответ показался пану Топору недостаточным.
– Мало, – возразил он. – А сердце?
– Сердце? – рассмеялся квестарь. – Сердце девушки, как собор: в нем есть главный алтарь и еще много боковых приделов.
– Вот это уже лучше, – одобрил шляхтич, – хотя твое знание женщин не стоит и глотка пива.
Вдруг ни с того ни с сего заговорил пан Литера. Показывая пальцем на дочь хозяина, вырывающуюся из рук пана Гембы, он промямлил:
– Бесстыдную женщину не убережешь ни псом, ни стражей, как сказал святой Иероним.
– Вот дурак набитый, – сердито рыкнул пан Гемба и выпустил девушку. Кася мгновенно исчезла, только ее и видели. – Ох, и удовольствие получит тот, кому она достанется, – добавил шляхтич, еще чувствуя в руках теплоту ее тела.
Пан Литера шатаясь привстал, поднял вверх руку и затянул:
– Речет святой Григорий, что белую ворону легче найти, нежели добрую жену.
– Замолчи, дурак! – крикнул пан Гемба и бросился на секретаря, тот увернулся и залез со страха под скамейку.
– Дай-ка ему, ваша милость, сто палок, – посоветовал пан Топор, – нет лучшего лекарства в мире. Я так лечу своих слуг, – лентяи они, работают спустя рукава. А ты, – обратился он к квестарю, – не проявил скромности, к которой тебя обязывает монашеская одежда.
– Ошибаешься, пан, – возразил брат Макарий, приложившись предварительно к жбану. – То, что мы называем скромностью, обычно представляет полное отсутствие какой-либо возможности согрешить. Только люди нескромные постигают тайны жизни и дают нам возможность наслаждаться всесторонним познанием вещей и природы.
Пан Топор схватился за голову.
– Мелешь ты языком так, что ничего не понять. Но я спорить с тобой не буду: спать хочу.
«Восхвалите уста наши пресвятую деву…» –
раздалось вдруг заунывное пение из-под скамейки. Это тщедушный секретарь затянул спросонок. Пан Гемба попытался извлечь его оттуда, но сам потерял власть над собственным телом, поэтому лишь махнул рукой и тут же захрапел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71