Тогда палач поднял свиток и начал по слогам читать приговор, то приближая бумагу к глазам, то отодвигая ее на всю длину руки:
«А поскольку обвинение доказано как обвинителем, так и свидетелями под присягой, с применением разных установленных способов следствия, и принимая во внимание различные признаки одержимости, как-то: глаза имеет страшные, ветры непрерывно пускает, брюхо вспучено, на вопросы отвечает надменно, ненавидит все священные предметы, будучи по природе простым и неученым человеком, грамоте не знающим; допускал суждения о высоких материях, состоял в связи с дьяволом, кроме тех поступков, в которых сам обвиняемый признался, – поэтому волостной суд во имя святой справедливости и писаных законов настоящим выносит приговор: смерть от огня на костре, как того требует обычай в отношении каждого колдуна».
Палач умолк и окинул взглядом присутствующих. Наступила тишина. Отец Ипполит громко бормотал молитву. Обвинитель стоял, гордо подбоченившись. Судьи вопрошали глазами, все ли довольны. Пан Литера сидел, опустив голову. Ясько глупо ухмылялся. А эконом сплюнул на пол и растер плевок сапогом.
– Написано складно, – произнес квестарь, прерывая мрачное молчание. – Не пойму лишь, что там сказано про ветры. Объясните мне подробнее.
Заплечных дел мастер почувствовал себя задетым; он фыркнул по-собачьи и отрезал:
– Были ветры!
– Какие могли быть ветры? – спросил брат Макарий.
Судья стукнул кулаком по столу. Снова воцарилась тишина.
– Раз сказано – были, значит были. Что написано, то свято.
– Не знаю, не знаю, – возразил квестарь.
Обвинитель поднял руку.
– С этого момента ты уже исключен из числа живых людей, поэтому не имеешь голоса, и мы не будем тебя слушать.
– Не будем! – вновь стукнул кулаком по столу судья, грозно шевеля усами.
– Я прошу вас, – сказал квестарь, – дать мне кружечку вина, а то я слишком долго постился. Вы не обеднеете, если окажете осужденному последнюю милость.
Судья посмотрел растерянно на обвинителя. Тот и ухом не повел, поэтому судья крикнул:
– Не получишь!
– Да ведь в вине дьявол сидит, ты сам это говорил, – сорвался с места Ясько. – Опять с дьяволом хочешь брататься?
Квестарь покачал головой, скорбя о глупости слуги. Отец Ипполит запротестовал:
– Ни в каком вине дьявола нет. Чудо в Кане Галилейской дало возможность это окончательно выяснить.
– Согласен! – захлопал в ладоши квестарь. – Наконец я слышу человеческую речь и умную цитату.
Кармелит презрительно надул губы. Ясько сел, покорно втянув голову в плечи, боясь проронить слово под грозным взглядом монаха.
– Отсюда я делаю вывод, что кружечку вина получу, – заискивающе сказал квестарь. – Ведь если в вине дьявола нет, как это со всей ученостью подтвердил преподобный отец, то в духовном отношении оно либо безразлично, либо полезно. Безразличным оно быть не может, как о том свидетельствует достойный всяческого подражания пример в Кане, которому следуют с должным уважением высокие отцы во всех монастырях для углубления своих знаний в аллегорических науках. Иными словами, оно приносит пользу в достижении совершенства. И наш костел развивает свои науки лишь в тех местах, где обильно произрастает виноград – во Франции, Италии, Испании.
– Ничего не получишь! – решительно произнес судья с одобрения присяжных. – Не томи нас, дьявольское отродье, нам надо торопиться к обеду. Кончай дело, палач. Да восторжествует справедливость.
Палач приблизился к брату Макарию и набросил на него черный балахон. Толпа шарахнулась на улицу. Обвинитель, судьи и отец Ипполит перекрестились в знак того, что дело окончено и предоставлено богу. Потом монах вышел вперед и запел песню в честь святой веры, карающей грешных и щедро награждающей праведных. За монахом двигался палач, за ним – его помощники, подталкивавшие квестаря и наделявшие его тумаками.
Перед домом стояли две телеги. На одной из них уже находилась ведьма в бочке. Рядом с ней усадили и брата Макария. Отец Ипполит ловко взобрался на эту же телегу и, раскачиваясь из стороны в сторону, громко пел молитвы. На другой телеге поместились судьи и обвинитель. Лошади тронули, и процессия медленно двинулась по деревне. Толпа в молчании следовала позади. Дети радостно прыгали и с диким визгом бежали за телегами.
День клонился к вечеру, жара уже спала. Ласточки с пронзительными криками носились низко над землей. Из подворотен выскакивали собаки и громким лаем сопровождали процессию. Двигаясь по избитой дороге, телеги подпрыгивали на ухабах. Женщина в бочке испытывала при этом жестокие страдания.
– Значит, приходится умирать, – обратился к ней брат Макарий. – Что же, вместе веселей.
– Отец мой, я боюсь, – то и дело повторяла женщина, – боюсь смерти. Я ведь не виновата.
Брат Макарий с состраданием смотрел на ее израненное лицо и распухшие синие ноги.
– Я тоже боюсь, – шепнул он ей, – но виду не хочу подавать, чтобы не доставлять удовольствия этим собачьим детям. – И он весело подмигнул.
– Страшно умирать так, – прошептала женщина, и слезы ручьем лились у нее по лицу.
– Я тоже надеялся, что протяну ноги среди более порядочных людей.
Проехав деревню, процессия свернула к лесной просеке. Кармелит дико завывал, продолжая распевать свои молитвы. Навстречу быстро двигалась какая-то подвода. Скоро можно было рассмотреть, что она гружена бочками. Возница съехал с дороги, уступая путь процессии. Поравнявшись с подводой судья закричал:
– Поблагодари милостивую паки Фирлееву за то, что не забыла о нас. А эти бочки сложи ко мне в сарай.
– Все кончено? – прокричал возница.
– Как видишь.
Брат Макарий потянул носом и почувствовал хорошо знакомый запах. Он поглубже втянул воздух, наслаждаясь винным ароматом.
– Плату им везут, – грустно заметил квестарь и еще раз потянул носом. – Ты правду говоришь, женщина. Страшно вот так умирать, с пересохшей глоткой. Страшно.
Тут судья, у которого глотка, видимо, тоже пересохла, приказал остановиться и перетащил одну из бочек в свою телегу. Там ее немедленно открыли и начали распивать. Квестарь приподнялся на цыпочки и крикнул:
– Дайте же немножко несчастному осужденному, а то он подохнет раньше времени.
Но те, увлекшись выпивкой, даже не расслышали его просьбу. А подручные палача заставили его опять лечь в телегу и замолчать. Наконец двинулись дальше. Когда процессия добралась до просеки, было уже под вечер. Деревья купались в багряных лучах заходящего солнца. Судьи соскочили с телеги и выстроились в ряд, крича друг на друга и переругиваясь, как мужики на ярмарке.
Посредине просеки стояли невдалеке одна от другой две ели. Возле каждой была навалена гора смолистых поленьев, сухого хвороста и соломы высотой в несколько локтей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
«А поскольку обвинение доказано как обвинителем, так и свидетелями под присягой, с применением разных установленных способов следствия, и принимая во внимание различные признаки одержимости, как-то: глаза имеет страшные, ветры непрерывно пускает, брюхо вспучено, на вопросы отвечает надменно, ненавидит все священные предметы, будучи по природе простым и неученым человеком, грамоте не знающим; допускал суждения о высоких материях, состоял в связи с дьяволом, кроме тех поступков, в которых сам обвиняемый признался, – поэтому волостной суд во имя святой справедливости и писаных законов настоящим выносит приговор: смерть от огня на костре, как того требует обычай в отношении каждого колдуна».
Палач умолк и окинул взглядом присутствующих. Наступила тишина. Отец Ипполит громко бормотал молитву. Обвинитель стоял, гордо подбоченившись. Судьи вопрошали глазами, все ли довольны. Пан Литера сидел, опустив голову. Ясько глупо ухмылялся. А эконом сплюнул на пол и растер плевок сапогом.
– Написано складно, – произнес квестарь, прерывая мрачное молчание. – Не пойму лишь, что там сказано про ветры. Объясните мне подробнее.
Заплечных дел мастер почувствовал себя задетым; он фыркнул по-собачьи и отрезал:
– Были ветры!
– Какие могли быть ветры? – спросил брат Макарий.
Судья стукнул кулаком по столу. Снова воцарилась тишина.
– Раз сказано – были, значит были. Что написано, то свято.
– Не знаю, не знаю, – возразил квестарь.
Обвинитель поднял руку.
– С этого момента ты уже исключен из числа живых людей, поэтому не имеешь голоса, и мы не будем тебя слушать.
– Не будем! – вновь стукнул кулаком по столу судья, грозно шевеля усами.
– Я прошу вас, – сказал квестарь, – дать мне кружечку вина, а то я слишком долго постился. Вы не обеднеете, если окажете осужденному последнюю милость.
Судья посмотрел растерянно на обвинителя. Тот и ухом не повел, поэтому судья крикнул:
– Не получишь!
– Да ведь в вине дьявол сидит, ты сам это говорил, – сорвался с места Ясько. – Опять с дьяволом хочешь брататься?
Квестарь покачал головой, скорбя о глупости слуги. Отец Ипполит запротестовал:
– Ни в каком вине дьявола нет. Чудо в Кане Галилейской дало возможность это окончательно выяснить.
– Согласен! – захлопал в ладоши квестарь. – Наконец я слышу человеческую речь и умную цитату.
Кармелит презрительно надул губы. Ясько сел, покорно втянув голову в плечи, боясь проронить слово под грозным взглядом монаха.
– Отсюда я делаю вывод, что кружечку вина получу, – заискивающе сказал квестарь. – Ведь если в вине дьявола нет, как это со всей ученостью подтвердил преподобный отец, то в духовном отношении оно либо безразлично, либо полезно. Безразличным оно быть не может, как о том свидетельствует достойный всяческого подражания пример в Кане, которому следуют с должным уважением высокие отцы во всех монастырях для углубления своих знаний в аллегорических науках. Иными словами, оно приносит пользу в достижении совершенства. И наш костел развивает свои науки лишь в тех местах, где обильно произрастает виноград – во Франции, Италии, Испании.
– Ничего не получишь! – решительно произнес судья с одобрения присяжных. – Не томи нас, дьявольское отродье, нам надо торопиться к обеду. Кончай дело, палач. Да восторжествует справедливость.
Палач приблизился к брату Макарию и набросил на него черный балахон. Толпа шарахнулась на улицу. Обвинитель, судьи и отец Ипполит перекрестились в знак того, что дело окончено и предоставлено богу. Потом монах вышел вперед и запел песню в честь святой веры, карающей грешных и щедро награждающей праведных. За монахом двигался палач, за ним – его помощники, подталкивавшие квестаря и наделявшие его тумаками.
Перед домом стояли две телеги. На одной из них уже находилась ведьма в бочке. Рядом с ней усадили и брата Макария. Отец Ипполит ловко взобрался на эту же телегу и, раскачиваясь из стороны в сторону, громко пел молитвы. На другой телеге поместились судьи и обвинитель. Лошади тронули, и процессия медленно двинулась по деревне. Толпа в молчании следовала позади. Дети радостно прыгали и с диким визгом бежали за телегами.
День клонился к вечеру, жара уже спала. Ласточки с пронзительными криками носились низко над землей. Из подворотен выскакивали собаки и громким лаем сопровождали процессию. Двигаясь по избитой дороге, телеги подпрыгивали на ухабах. Женщина в бочке испытывала при этом жестокие страдания.
– Значит, приходится умирать, – обратился к ней брат Макарий. – Что же, вместе веселей.
– Отец мой, я боюсь, – то и дело повторяла женщина, – боюсь смерти. Я ведь не виновата.
Брат Макарий с состраданием смотрел на ее израненное лицо и распухшие синие ноги.
– Я тоже боюсь, – шепнул он ей, – но виду не хочу подавать, чтобы не доставлять удовольствия этим собачьим детям. – И он весело подмигнул.
– Страшно умирать так, – прошептала женщина, и слезы ручьем лились у нее по лицу.
– Я тоже надеялся, что протяну ноги среди более порядочных людей.
Проехав деревню, процессия свернула к лесной просеке. Кармелит дико завывал, продолжая распевать свои молитвы. Навстречу быстро двигалась какая-то подвода. Скоро можно было рассмотреть, что она гружена бочками. Возница съехал с дороги, уступая путь процессии. Поравнявшись с подводой судья закричал:
– Поблагодари милостивую паки Фирлееву за то, что не забыла о нас. А эти бочки сложи ко мне в сарай.
– Все кончено? – прокричал возница.
– Как видишь.
Брат Макарий потянул носом и почувствовал хорошо знакомый запах. Он поглубже втянул воздух, наслаждаясь винным ароматом.
– Плату им везут, – грустно заметил квестарь и еще раз потянул носом. – Ты правду говоришь, женщина. Страшно вот так умирать, с пересохшей глоткой. Страшно.
Тут судья, у которого глотка, видимо, тоже пересохла, приказал остановиться и перетащил одну из бочек в свою телегу. Там ее немедленно открыли и начали распивать. Квестарь приподнялся на цыпочки и крикнул:
– Дайте же немножко несчастному осужденному, а то он подохнет раньше времени.
Но те, увлекшись выпивкой, даже не расслышали его просьбу. А подручные палача заставили его опять лечь в телегу и замолчать. Наконец двинулись дальше. Когда процессия добралась до просеки, было уже под вечер. Деревья купались в багряных лучах заходящего солнца. Судьи соскочили с телеги и выстроились в ряд, крича друг на друга и переругиваясь, как мужики на ярмарке.
Посредине просеки стояли невдалеке одна от другой две ели. Возле каждой была навалена гора смолистых поленьев, сухого хвороста и соломы высотой в несколько локтей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71