Я резко прибавил скорость.
В город мы въехали почти одновременно. Незнание топографии города не позволяло мне двигаться параллельными улицами: я принужден был держаться "на длинном хвосте".
Не удалось мне и разглядеть номер машины. Я понял только - передо мной был никакой не "газон", а обычный "Москвич". В полумраке было трудно определить его цвет, что-то подсказывало мне, что машина изрядно потрепана и управляет ею никакой не ас, а любитель. И возможно, нетрезвый.
Так мы тянулись еще некоторое время один за другим, пока неизвестный водитель неожиданно не свернул к Нахалстрою. Мы проскочили центр неряшливой площади с "Парикмахерской Гарегина", с основополагающими жизненными вехами - роддомом и приютом для престарелых. "Москвич" сделал еще два-три поворота, и тут я его потерял.
Было темно. Я мгновенно прекратил преследование, главным было сейчас точно установить свои координаты, тогда утром можно продолжить розыск.
Я выскочил из машины. Прошел вдоль улочки. Глиняные невысокие дувалы. Тусклый свет. Приземистые домики с прилепившимися к ним террасками. Сарайчики. Гаражи.
"Если я точно свернул за ним, машина должна стоять где-то здесь..."
"Второй тупик Чапаева" - значилось на табличке.
Я почти бегом вернулся в машину, включил зажигание.
Панельный жилой дом - с водной милицией и прокуратурой в угловом подъезде - не спал. Идя по двору, я слышал доносившиеся сверху отголоски детского плача, приглушенный смех, музыку.
Окна водной милиции были ярко освещены, словно там отмечалось торжество. Балюстрада водной прокуратуры выглядела тускло. В кабинете у Балы неярко горела настольная лампа.
- Прокурор области вас разыскивает, Игорь Николаевич" - объявил дежурный Баранов. - Он просил сразу ему позвонить.
- Что-нибудь произошло? - спросил я.
- Да нет. Все нормально. Повезли осетрину сдавать - пока не вернулись.
- Следователь приехал?
- Сказал, уложит детей и приедет...
Я поднялся к Бале.
В кабинете было тихо. Мой помощник что-то быстро записывал. Напротив, обняв ладонями виски, беззвучно раскачивался на стуле Вахидов. Я понял, что он молится. Или плачет.
Я включил верхний свет. Вахидов поднял голову. Передо мной сидел человек, увидевший за моей спиной собственную смерть.
Я поманил Балу на балкон.
- Что случилось?
- Парфенов в машине повел себя резко. Сказал, что Вахидова надо расстрелять, как Умара Кулиева, потому что это экономическая диверсия спекулировать осетриной, когда простой народ голодает...
- Ну и подонок!
- Вахидов понял, что начальство от него открестилось. Сделает козлом отпущения... Сейчас он все рассказывает...
- Все?
- Или почти все. Как выручал начальство. А заодно набивал карманы себе и им... - Бала выражался в не свойственной ему решительной манере. - По указанию областных властей он на протяжении ряда лет закупает у браконьеров икру и красную рыбу... Причем в большом количестве. В последнее время он приобрел двести пятнадцать килограммов приготовленной кустарным способом паюсной икры...
- И куда икра пошла дальше?
- На стол к узкому кругу лиц. На подарки. В Москву.
- А что руководство комбината?
- Оно - в курсе. Все оформляется через ОРС...
- А указания?
- Только устные. Ни письменных распоряжений - ничего! Собственно, мы как следует и не поговорили... Очень много звонков. Я не беру трубку, тогда звонят дежурному. Областной прокурор, директор саженого комбината - все уже знают - Парфенов будто бы обвинил нас в провокации... Смешно!
Смешного было мало.
Бала не представлял себе людей, против которых мы выступили, и последствий нашего противостояния. За нечто совсем невинное по сравнению с этим я в один момент оказался по другую сторону Хазарского моря.
- На обыск к Вахидову уехали?
- Да. Хаджинур и обэхээсник. Сразу же, как мы вернулись.
- Бураков не приезжал?
- Его не нашли. Полковник Агаев в командировке.
- Сделаем так, Бала... Сейчас ты отсюда уедешь. - Он удивленно посмотрел на меня. - Тут нам не дадут работать. Перевезем Вахидова на пристань... - Несколько дней назад полковник Эдик Агаев уступил нам часть причала, где мы могли поставить свой катер. Там же у нас было небольшое помещение со столом и несколькими стульями. - Магнитофон у тебя на месте? Я знал, что он держит в столе портативный магнитофон и кассеты.
- Тут.
- Возьми с собой. Обязательно запишешь его показания... - Я спешил, нервозность, моя передалась Бале. - Будешь продолжать без меня. Я приеду, как только освобожусь...
Вахидов, не слушая наш разговор, тягуче-безмолвно раскачивался на стуле.
- Пойдемте с нами, - сказал я. Он покорно поднялся. Мы пошли к дверям. Бала хотел выключить свет, но я предупредил:
- Не надо. Только дверь запри!
В приемной я нашел ключ от черной лестницы, незамеченные, мы спустились вниз.
- Сюда? - Бала показал на бежевую "Волгу" Вахидова.
- Пусть стоит. Я отвезу вас сам.
Едва я вернулся, как в коридоре раздались шаги. Последним движением я выгреб из сейфа кучу бумаг, бросил на стол. И тут же кто-то без стука властно распахнул дверь.
- Могу?
На пороге стоял круглощекий, спелый, как наливное яблоко, зампредисполкома Шалаев, который еще на днях интересовался, не задерживали ли мы браконьеров с икрой. За ним выступал собственной персоной прокурор области До-виденко - длинный, под потолок, колосс на бог весть уж каких там ногах.
На Довиденко была "генеральская" - государственного советника юстиции - форма. Непонятно, почему он оказался в ней в столь поздний час. Может, надел специально? Чтобы покрепче надавить?
Кто-то третий - невидимый мне - подергал дверь кабинета Балы, но, решив, что она заперта изнутри, отошел.
- Вот он, возмутитель спокойствия!.. - вполне дружески, даже радостно приветствовал меня Шалаев. Небольшого роста, в отличие от Довиденко, он производил впечатление человека сильного и крупного, с крутыми, как у зубра, плечами и короткой шеей. - Навел, понимаешь, страху на всех, а сам сидит тут со своей макулатурой... - Он показал на сваленные в беспорядке бумаги.
- Дежурный передал тебе, чтоб позвонил? - сухо спросил Довиденко. Может, забыл? С ним станется... Я успокоил его:
- Передал.
- А чего не звонил?
Он хотел, чтобы я четко определил позицию. "Не дозвонился", "У тебя было занято", "Извини"... Мне простилась бы любая ложь, потому что за ней стояло отступление, нежелание портить отношения с местной властью, покорность, капитуляция.
- Не позвонил - и все! - сказал я.
- Как это? "Не позвонил - и все"? - попер Довиденко.
- Ну так. Как слышал...
Я с ходу сломал его представления о каких-то отношениях, которые будто бы связывают нас крепче, чем наши обязанности перед законом, перед совестью. Перед элементарной порядочностью.
- Да я!.. Да ты знаешь!.. - От моей наглости Довиденко даже потерял дар речи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
В город мы въехали почти одновременно. Незнание топографии города не позволяло мне двигаться параллельными улицами: я принужден был держаться "на длинном хвосте".
Не удалось мне и разглядеть номер машины. Я понял только - передо мной был никакой не "газон", а обычный "Москвич". В полумраке было трудно определить его цвет, что-то подсказывало мне, что машина изрядно потрепана и управляет ею никакой не ас, а любитель. И возможно, нетрезвый.
Так мы тянулись еще некоторое время один за другим, пока неизвестный водитель неожиданно не свернул к Нахалстрою. Мы проскочили центр неряшливой площади с "Парикмахерской Гарегина", с основополагающими жизненными вехами - роддомом и приютом для престарелых. "Москвич" сделал еще два-три поворота, и тут я его потерял.
Было темно. Я мгновенно прекратил преследование, главным было сейчас точно установить свои координаты, тогда утром можно продолжить розыск.
Я выскочил из машины. Прошел вдоль улочки. Глиняные невысокие дувалы. Тусклый свет. Приземистые домики с прилепившимися к ним террасками. Сарайчики. Гаражи.
"Если я точно свернул за ним, машина должна стоять где-то здесь..."
"Второй тупик Чапаева" - значилось на табличке.
Я почти бегом вернулся в машину, включил зажигание.
Панельный жилой дом - с водной милицией и прокуратурой в угловом подъезде - не спал. Идя по двору, я слышал доносившиеся сверху отголоски детского плача, приглушенный смех, музыку.
Окна водной милиции были ярко освещены, словно там отмечалось торжество. Балюстрада водной прокуратуры выглядела тускло. В кабинете у Балы неярко горела настольная лампа.
- Прокурор области вас разыскивает, Игорь Николаевич" - объявил дежурный Баранов. - Он просил сразу ему позвонить.
- Что-нибудь произошло? - спросил я.
- Да нет. Все нормально. Повезли осетрину сдавать - пока не вернулись.
- Следователь приехал?
- Сказал, уложит детей и приедет...
Я поднялся к Бале.
В кабинете было тихо. Мой помощник что-то быстро записывал. Напротив, обняв ладонями виски, беззвучно раскачивался на стуле Вахидов. Я понял, что он молится. Или плачет.
Я включил верхний свет. Вахидов поднял голову. Передо мной сидел человек, увидевший за моей спиной собственную смерть.
Я поманил Балу на балкон.
- Что случилось?
- Парфенов в машине повел себя резко. Сказал, что Вахидова надо расстрелять, как Умара Кулиева, потому что это экономическая диверсия спекулировать осетриной, когда простой народ голодает...
- Ну и подонок!
- Вахидов понял, что начальство от него открестилось. Сделает козлом отпущения... Сейчас он все рассказывает...
- Все?
- Или почти все. Как выручал начальство. А заодно набивал карманы себе и им... - Бала выражался в не свойственной ему решительной манере. - По указанию областных властей он на протяжении ряда лет закупает у браконьеров икру и красную рыбу... Причем в большом количестве. В последнее время он приобрел двести пятнадцать килограммов приготовленной кустарным способом паюсной икры...
- И куда икра пошла дальше?
- На стол к узкому кругу лиц. На подарки. В Москву.
- А что руководство комбината?
- Оно - в курсе. Все оформляется через ОРС...
- А указания?
- Только устные. Ни письменных распоряжений - ничего! Собственно, мы как следует и не поговорили... Очень много звонков. Я не беру трубку, тогда звонят дежурному. Областной прокурор, директор саженого комбината - все уже знают - Парфенов будто бы обвинил нас в провокации... Смешно!
Смешного было мало.
Бала не представлял себе людей, против которых мы выступили, и последствий нашего противостояния. За нечто совсем невинное по сравнению с этим я в один момент оказался по другую сторону Хазарского моря.
- На обыск к Вахидову уехали?
- Да. Хаджинур и обэхээсник. Сразу же, как мы вернулись.
- Бураков не приезжал?
- Его не нашли. Полковник Агаев в командировке.
- Сделаем так, Бала... Сейчас ты отсюда уедешь. - Он удивленно посмотрел на меня. - Тут нам не дадут работать. Перевезем Вахидова на пристань... - Несколько дней назад полковник Эдик Агаев уступил нам часть причала, где мы могли поставить свой катер. Там же у нас было небольшое помещение со столом и несколькими стульями. - Магнитофон у тебя на месте? Я знал, что он держит в столе портативный магнитофон и кассеты.
- Тут.
- Возьми с собой. Обязательно запишешь его показания... - Я спешил, нервозность, моя передалась Бале. - Будешь продолжать без меня. Я приеду, как только освобожусь...
Вахидов, не слушая наш разговор, тягуче-безмолвно раскачивался на стуле.
- Пойдемте с нами, - сказал я. Он покорно поднялся. Мы пошли к дверям. Бала хотел выключить свет, но я предупредил:
- Не надо. Только дверь запри!
В приемной я нашел ключ от черной лестницы, незамеченные, мы спустились вниз.
- Сюда? - Бала показал на бежевую "Волгу" Вахидова.
- Пусть стоит. Я отвезу вас сам.
Едва я вернулся, как в коридоре раздались шаги. Последним движением я выгреб из сейфа кучу бумаг, бросил на стол. И тут же кто-то без стука властно распахнул дверь.
- Могу?
На пороге стоял круглощекий, спелый, как наливное яблоко, зампредисполкома Шалаев, который еще на днях интересовался, не задерживали ли мы браконьеров с икрой. За ним выступал собственной персоной прокурор области До-виденко - длинный, под потолок, колосс на бог весть уж каких там ногах.
На Довиденко была "генеральская" - государственного советника юстиции - форма. Непонятно, почему он оказался в ней в столь поздний час. Может, надел специально? Чтобы покрепче надавить?
Кто-то третий - невидимый мне - подергал дверь кабинета Балы, но, решив, что она заперта изнутри, отошел.
- Вот он, возмутитель спокойствия!.. - вполне дружески, даже радостно приветствовал меня Шалаев. Небольшого роста, в отличие от Довиденко, он производил впечатление человека сильного и крупного, с крутыми, как у зубра, плечами и короткой шеей. - Навел, понимаешь, страху на всех, а сам сидит тут со своей макулатурой... - Он показал на сваленные в беспорядке бумаги.
- Дежурный передал тебе, чтоб позвонил? - сухо спросил Довиденко. Может, забыл? С ним станется... Я успокоил его:
- Передал.
- А чего не звонил?
Он хотел, чтобы я четко определил позицию. "Не дозвонился", "У тебя было занято", "Извини"... Мне простилась бы любая ложь, потому что за ней стояло отступление, нежелание портить отношения с местной властью, покорность, капитуляция.
- Не позвонил - и все! - сказал я.
- Как это? "Не позвонил - и все"? - попер Довиденко.
- Ну так. Как слышал...
Я с ходу сломал его представления о каких-то отношениях, которые будто бы связывают нас крепче, чем наши обязанности перед законом, перед совестью. Перед элементарной порядочностью.
- Да я!.. Да ты знаешь!.. - От моей наглости Довиденко даже потерял дар речи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55