О делах Фелтона знали только его генералы, а им было выгоднее помалкивать: полная секретность помогала держаться наверху и жить так, как пожелаешь.
Короче говоря, все были довольны. А сейчас, глядя на забавляющегося своими любимыми шахматами Виазелли, Фелтон думал о том, что спокойной жизни приходит конец.
– Норман, ты все еще мой белый ферзь, – произнес Виазелли, устало опустив ладони на край длинного стола красного дерева. – Ты и только ты моя единственная опора.
– Спасибо за доверие, – медленно проговорил Фелтон, следя за тем, как Виазелли ставит мат. – Но кто же тогда Максвелл?
Виазелли удивленно поднял глаза.
– Максвелл?
Фелтон утвердительно кивнул.
– Одно могу сказать тебе с уверенностью: кто-то вступил с нами в борьбу, и этот человек или эти люди каким-то образом связаны с именем Максвелла. Сегодня пришлось убрать одного типа. Единственное, что его интересовало, это Максвелл.
– Максвелл?
Виазелли недоуменно уставился на шахматную доску. Что это? В игру вступают новые, неизвестные фигуры?
– Максвелл, – повторил Фелтон.
Виазелли пожал плечами, Фелтон поднял бровь.
Глава двадцать седьмая
Римо быстро выяснил, что остаться наедине с воспитанницей Бриарклиффа гораздо легче, чем тайком пробраться в бордель. Оказалось, что хозяйки публичных домов более бдительны, чем деканы привилегированных женских школ. Их вынуждала к этому сама жизнь, ведь они имели дело с вещами гораздо более сложными, чем развитие интеллекта нового поколения передовых американских женщин.
Римо объяснил декану, не особенно рассчитывая на успех, что он, будучи журналистом, собирает материал для очерка «Метафизика разума». Он и сам не знал, что это означает, но декан – толстая коровообразная матрона с волосатым подбородком – сразу же разрешила ему находиться на территории колледжа до одиннадцати вечера. После одиннадцати все мужчины (в соответствии с правилами) должны покинуть территорию. Но Римо, перед тем, как покинуть колледж, следовало бы зайти к ней и обсудить собранный для очерка материал.
Таким образом, Римо оказался в Фэйведер-Холле с дешевым блокнотом в руках. Назвавшись журналистом, он старался делать вид, что постоянно что-то записывает. А в это время, группа сидящих перед ним молодых девушек искренне, с энтузиазмом и очень громко высказывала свое мнение по теме «Как связаны космос и женщина?»
Мнение было у каждой. Каждая стремилась его высказать. На Римо обрушился шквал молодых голосов, улыбок, умных мыслей, не все из которых он понимал. У каждой Римо спрашивал: «А вас как зовут?» И всякий раз ответ его не удовлетворял. Наконец он вынужден был спросить, есть ли еще девушки в этом корпусе?
Они дружно покачали головами. Потом одна из них сказала:
– Больше никого, если не считать Цинти.
Римо вздрогнул.
– Цинти? Как фамилия этой Цинти?
– Цинти Фелтон, – ответила барышня, – наша зубрила.
– Нехорошо так говорить, – вмешалась другая студентка.
– Но это правда!
– А где ее можно найти? – спросил Римо.
– В ее комнате, где же еще?
– Я должен выслушать и ее мнение. Прошу меня извинить, девушки. А где находится ее комната?
– Второй этаж, первая дверь направо, – ответили они хором. – Но туда нельзя, такие у нас правила.
Римо вежливо улыбнулся.
– Ничего, у меня есть разрешение. Благодарю вас.
Римо шел вверх по лестнице, поднимаясь по ступеням, отполированным тысячами ног, хозяйки которых часто становились впоследствии супругами президентов или послов. Ступени поблескивали в свете старинных ламп. Все вокруг Фэйведер-Холла было пропитано традициями, они казалось, витали в воздухе, их можно было при желании разливать в бутылки.
Первая дверь справа оказалась распахнута. Римо увидел письменный стол, пятно света от настольной лампы. Из-под стола высовывалась нога не слишком соблазнительных очертаний. В пятне света на столе двигалась рука с обкусанными ногтями.
– Здравствуйте, – сказал Римо, – я готовлю статью для журнала. – Да, это не самое удачное начало разговора с девушкой, которая должна вывести меня на своего папочку.
– Что вы здесь делаете?
В ее голосе странным образом сочетались нотки детского фальцета и грубоватые обертоны зрелости.
– Готовлю статью для журнала.
– А-а…
Чтобы рассмотреть Римо, ей пришлось слегка повернуться вместе со стулом. В дверях стоял рослый и симпатичный мужчина. А перед Римо предстала типичная представительница поколения эмансипированных моралисток: девушка в синей юбке и коричневом свитере, обутая в белые теннисные туфли. Довольно приятное лицо. Вернее, оно было бы приятным, будь на нем хоть тень косметики. Растрепанные волосы как ржаное поле после сильного ветра. Изжеванный карандаш. На свитере приколот значок: «Свобода. Немедленно!».
– Я интервьюирую студенток.
– А-а.
– Хотелось бы взять интервью и у вас.
Римо занервничал. Непреодолимо захотелось пошаркать ногой. Вспомнив уроки Чиуна, Римо попытался сконцентрироваться, начать излучать на объект флюиды мужественности, но напрасно. Он столкнулся с чем-то, что, собственно, и не было до конца женщиной. Все было при ней, по крайней мере с виду: груди, бедра, глаза, рот, уши, нос, но женственность напрочь отсутствовала…
– Так можно с вами побеседовать?
– Да. Садитесь на кровать.
Такая фраза, произнесенная любой другой женщиной, непременно показалась бы содержащей скрытый намек, но в данном случае смысл ее был точен и недвусмыслен: логичное предложение сесть на кровать, так как в комнате был только один стул, уже занятый хозяйкой.
– Как вас зовут? – спросил Римо, старательно демонстрируя свой блокнот.
– Цинтия Фелтон.
– Возраст?
– Двадцать лет.
– Домашний адрес?
– Ист-Гудзон, Нью-Джерси. Противный город, хотя папе он почему-то нравится. Да садитесь же!
– Ах, да.
Римо опустился на синее одеяло.
– А в чем, по-вашему, проявляется связь женщины и космоса?
– Метафизически?
– Естественно.
– С точки зрения метафизики, женщина – продолжатель рода человеческого в нашем антропоидном обществе. Ее роль – вселенского свойства – ограничена первичными доминантами. С одной стороны… Вы успеваете записывать?
– Да, да, конечно.
Римо быстрее зацарапал по блокноту, делая вид, что стенографирует всю эту абракадабру. В конце интервью Римо, сделав умное лицо, заявил, что поражен глубиной некоторых высказанных положений и хотел бы в следующий раз обсудить их подробнее. Может быть, завтра?
К сожалению, весь завтрашний день у нее занят до предела.
Журналист Римо настаивал, что только она, Цинтия Фелтон, может прояснить возникшие проблемы метафизической связи женщины и космоса.
Вновь последовал твердый отказ.
Тогда журналист Римо предложил позавтракать вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45