Из глоток фонтаном хлынула кровь, извергая наружу кусочки легких. Те, кто держали ему руки, вдруг перелетели через него, и Римо встал на ноги. Тогда-то нож племени актатль и совершил святотатство, ударив Уктут, камень, которому служил.
Тем временем Римо большими пальцами обеих рук ударил по мягким вискам жрецов, державших Валери. Те умерли мгновенно, не успев даже пошевелиться, — теперь они тупо смотрели перед собой, погружаясь в вечность; их мозг отключился прямо в процессе мышления — они не успели додумать даже свою последнюю мысль.
Те же, которые только что держали за руки Римо, все еще пребывали в полубессознательном состоянии, ползая по полу и пытаясь подняться на ноги. Римо сломал одному из них позвоночник, и тот, внезапно прекратив ползать, распластался на полу. Ноги перестали его слушаться, а скоро отказал и мозг.
Второго Римо уложил сильным щелчком в лоб. Сам щелчок не убивал — он был рассчитан на то, чтобы образовавшиеся в результате осколки черепа врезались в передние доли мозга. Так можно было убить человека, не запачкав рук.
Римо вытер ладони о накидки из золотистых перьев и вдруг заметил, что узелки, связывающие перья, весьма необычны. Он никогда прежде не встречал таких, хотя сам кое-что смыслил в узлах.
Валери тем временем пыталась выплюнуть перья изо рта. Потом закашлялась, начала отряхиваться, затем вновь принялась выплевывать перья.
— Ублюдки чертовы, — тихо выругалась она.
Римо подошел к Уиллингэму. Тот стоял, облокотившись о камень, словно с ним случился сердечный приступ. Щекой он прижимался к изображенной на рисунке птице, накидка из перьев была плотно запахнута на груди.
— Эй, — позвал его Римо. — Вот теперь мы можем поговорить.
— Я своей собственной рукой осквернил Уктут, — простонал Уиллингэм.
— Давайте начнем сначала, — сказал Римо. — Значит, этот камень и есть Уктут, так?
— В этом камне вся жизнь моего отца и многих поколений до него. Этот камень и есть мой народ. Мой народ разнолик, в нем — представители разных народов и рас, потому что вы не позволили нам сохранить наш исконный цвет кожи, наши волосы, наши глаза. Но наши души те же, и заключены они в необъятной силе нашего прекрасного бога, который бессмертен и вечно оберегает наш народ, усердно служащий ему.
— Вы говорите об этом куске скалы?
— Я говорю о нем, а он — это мы.
— Хорошо. Итак, этот камень священен, а вы — народ племени актатль, который ему поклоняется.
— Поклоняется? Вы говорите об этом так, словно речь идет о зажигании свечи или о плотском воздержании. Невозможно понять, что такое вера, пока не принесешь в жертву ей всю свою жизнь!
— Хорошо-хорошо. Но пойдем дальше. Итак, мы знаем, что вы убили конгрессмена и миссис Делфин. Мне только непонятно, почему вы мне раньше не попадались.
— Просто вы не знали о нашем существовании.
— Вот вы постоянно говорите о другом цвете кожи, о разных обличьях. Что вы имеете в виду?
— Вы не позволили нам сохранить наш цвет кожи. Если бы у меня была бронзовая кожа и высокие скулы, как когда-то у племени актатль, разве бы я стал директором этого музея? Разве Де Сан и Де Панола смогли бы достичь высоких генеральских званий в армиях Франции и Испании?
— Они что, тоже актатль?
— Да. — Уиллингэм посмотрел мимо Римо на тела, лежавшие на полу, и голос его зазвучал глухо, словно эхо: — Они тоже пришли со мной.
— Боюсь, теперь они утратили былые регалии, — заметил Римо, глядя на неподвижные тела, безжизненные, как недоеденная фасоль.
— Разве могли бы мы открыто поклоняться нашему драгоценному и внушающему трепет камню в вашем обществе? У вас людям не разрешено поклоняться камням.
— Полагаю, в таком случае, что вы никогда не были в Ватикане, или у Стены плача, или в Мекке.
— Все это лишь символы. Поклоняются не собственно им. А мы почитаем этот камень как бога, и в вашем обществе нам ни за что бы не позволили любить его и служить ему так, как принято у нас.
— А много вас, представителей племени актатль?
— Достаточно, — ответил Уиллингэм. — Нас всегда было достаточное количество. Но мы совершили ошибку.
— Да?
— Не выяснили, кто вы такой.
— Я наемный убийца из дружественного вам сообщества.
— Они найдут и уничтожат вас. Руки-ноги вам пообрывают. Сотрут вас с лица земли. Потому что мы, народ племени актатль, прошли через все испытания; мы сильны, многочисленны и хорошо законспирированы.
— И к тому же нежные, как одуванчики, — произнес Римо.
Вдруг он заметил, как между нижними зубами Уиллингэма показалась кровь, угрожая перелиться через губу.
— Мы выживем, — сказал Уиллингэм, — как жили на протяжении пятисот лет. — С этими словами он улыбнулся, изо рта его потоком хлынула кровь, и одеяние из желтых перьев соскользнула у него с плеч. Под сердцем у него торчала рукоятка каменного ножа. Однако Уиллингэм, так умело вырывавший сердца у других, на этот раз промахнулся и теперь истекал кровью.
— Боюсь, у меня для вас плохие новости, — сказал Римо. — Я принадлежу к дому, которому более тысячи лет. Когда вы, племя актатль, еще пользовались каменным топором, Дом Синанджу уже существовал. Еще не построили Рим, а Дом Синанджу уже стоял. Дом Синанджу был еще до того, как евреи начали свои странствия по пустыне.
— Вы что, тоже рядились в одежды других, чтобы выжить? — прошептал Уиллингэм.
— Нет, — ответил Римо.
— А-а-а, — крикнул тогда Уиллингэм. — Мы обречены!
— Надеюсь. А теперь отвечайте, где ваш штаб?
И тогда Уиллингэм улыбнулся предсмертной улыбкой.
— Нет, мы не обречены. Спасибо, что вы мне дали это понять. — Уиллингэм умер. Он лежал в луже крови и перьев, словно гусь, подстреленный с близкого расстояния из двух стволов.
— А ведь вы готовы были разрешить им изуродовать меня, — заметила Валери, выплевывая последний перья.
— Только ваш ротик.
— Все мужчины — мерзавцы! — воскликнула Валери.
— Тсс, — произнес Римо. — Нам надо отсюда выбраться.
— Вы правы, черт вас возьми! Я сейчас вызову полицию.
— Боюсь, что нет. — И Римо надавил ей на какую-то точку с левой стороны шеи. Она попыталась что-то сказать, но из горла вырвался лишь какой-то клекот.
Римо увел ее из зала. Снаружи под висящей на стене картиной он обнаружил выключатель, приводящий в ход металлические жалюзи. Щелчок, удар — они встали на место, после чего он закрыл дверь, ведущую в зал. А на двери повесил табличку, которую снял с ближайшего туалета. «Закрыто на ремонт».
Затем Римо вывел Валери из темного, запертого на ночь музея и привез в гостиницу на углу Пятьдесят девятой улицы и Коламбус-Серкл, где они остановились с Чиуном. Там он провел рукой по ее горлу, и к ней вернулся голос.
Чиун сидел посреди гостиной, а Бобби Делфин отрабатывала удар справа, стараясь, чтобы ракетка била по воображаемому мячу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Тем временем Римо большими пальцами обеих рук ударил по мягким вискам жрецов, державших Валери. Те умерли мгновенно, не успев даже пошевелиться, — теперь они тупо смотрели перед собой, погружаясь в вечность; их мозг отключился прямо в процессе мышления — они не успели додумать даже свою последнюю мысль.
Те же, которые только что держали за руки Римо, все еще пребывали в полубессознательном состоянии, ползая по полу и пытаясь подняться на ноги. Римо сломал одному из них позвоночник, и тот, внезапно прекратив ползать, распластался на полу. Ноги перестали его слушаться, а скоро отказал и мозг.
Второго Римо уложил сильным щелчком в лоб. Сам щелчок не убивал — он был рассчитан на то, чтобы образовавшиеся в результате осколки черепа врезались в передние доли мозга. Так можно было убить человека, не запачкав рук.
Римо вытер ладони о накидки из золотистых перьев и вдруг заметил, что узелки, связывающие перья, весьма необычны. Он никогда прежде не встречал таких, хотя сам кое-что смыслил в узлах.
Валери тем временем пыталась выплюнуть перья изо рта. Потом закашлялась, начала отряхиваться, затем вновь принялась выплевывать перья.
— Ублюдки чертовы, — тихо выругалась она.
Римо подошел к Уиллингэму. Тот стоял, облокотившись о камень, словно с ним случился сердечный приступ. Щекой он прижимался к изображенной на рисунке птице, накидка из перьев была плотно запахнута на груди.
— Эй, — позвал его Римо. — Вот теперь мы можем поговорить.
— Я своей собственной рукой осквернил Уктут, — простонал Уиллингэм.
— Давайте начнем сначала, — сказал Римо. — Значит, этот камень и есть Уктут, так?
— В этом камне вся жизнь моего отца и многих поколений до него. Этот камень и есть мой народ. Мой народ разнолик, в нем — представители разных народов и рас, потому что вы не позволили нам сохранить наш исконный цвет кожи, наши волосы, наши глаза. Но наши души те же, и заключены они в необъятной силе нашего прекрасного бога, который бессмертен и вечно оберегает наш народ, усердно служащий ему.
— Вы говорите об этом куске скалы?
— Я говорю о нем, а он — это мы.
— Хорошо. Итак, этот камень священен, а вы — народ племени актатль, который ему поклоняется.
— Поклоняется? Вы говорите об этом так, словно речь идет о зажигании свечи или о плотском воздержании. Невозможно понять, что такое вера, пока не принесешь в жертву ей всю свою жизнь!
— Хорошо-хорошо. Но пойдем дальше. Итак, мы знаем, что вы убили конгрессмена и миссис Делфин. Мне только непонятно, почему вы мне раньше не попадались.
— Просто вы не знали о нашем существовании.
— Вот вы постоянно говорите о другом цвете кожи, о разных обличьях. Что вы имеете в виду?
— Вы не позволили нам сохранить наш цвет кожи. Если бы у меня была бронзовая кожа и высокие скулы, как когда-то у племени актатль, разве бы я стал директором этого музея? Разве Де Сан и Де Панола смогли бы достичь высоких генеральских званий в армиях Франции и Испании?
— Они что, тоже актатль?
— Да. — Уиллингэм посмотрел мимо Римо на тела, лежавшие на полу, и голос его зазвучал глухо, словно эхо: — Они тоже пришли со мной.
— Боюсь, теперь они утратили былые регалии, — заметил Римо, глядя на неподвижные тела, безжизненные, как недоеденная фасоль.
— Разве могли бы мы открыто поклоняться нашему драгоценному и внушающему трепет камню в вашем обществе? У вас людям не разрешено поклоняться камням.
— Полагаю, в таком случае, что вы никогда не были в Ватикане, или у Стены плача, или в Мекке.
— Все это лишь символы. Поклоняются не собственно им. А мы почитаем этот камень как бога, и в вашем обществе нам ни за что бы не позволили любить его и служить ему так, как принято у нас.
— А много вас, представителей племени актатль?
— Достаточно, — ответил Уиллингэм. — Нас всегда было достаточное количество. Но мы совершили ошибку.
— Да?
— Не выяснили, кто вы такой.
— Я наемный убийца из дружественного вам сообщества.
— Они найдут и уничтожат вас. Руки-ноги вам пообрывают. Сотрут вас с лица земли. Потому что мы, народ племени актатль, прошли через все испытания; мы сильны, многочисленны и хорошо законспирированы.
— И к тому же нежные, как одуванчики, — произнес Римо.
Вдруг он заметил, как между нижними зубами Уиллингэма показалась кровь, угрожая перелиться через губу.
— Мы выживем, — сказал Уиллингэм, — как жили на протяжении пятисот лет. — С этими словами он улыбнулся, изо рта его потоком хлынула кровь, и одеяние из желтых перьев соскользнула у него с плеч. Под сердцем у него торчала рукоятка каменного ножа. Однако Уиллингэм, так умело вырывавший сердца у других, на этот раз промахнулся и теперь истекал кровью.
— Боюсь, у меня для вас плохие новости, — сказал Римо. — Я принадлежу к дому, которому более тысячи лет. Когда вы, племя актатль, еще пользовались каменным топором, Дом Синанджу уже существовал. Еще не построили Рим, а Дом Синанджу уже стоял. Дом Синанджу был еще до того, как евреи начали свои странствия по пустыне.
— Вы что, тоже рядились в одежды других, чтобы выжить? — прошептал Уиллингэм.
— Нет, — ответил Римо.
— А-а-а, — крикнул тогда Уиллингэм. — Мы обречены!
— Надеюсь. А теперь отвечайте, где ваш штаб?
И тогда Уиллингэм улыбнулся предсмертной улыбкой.
— Нет, мы не обречены. Спасибо, что вы мне дали это понять. — Уиллингэм умер. Он лежал в луже крови и перьев, словно гусь, подстреленный с близкого расстояния из двух стволов.
— А ведь вы готовы были разрешить им изуродовать меня, — заметила Валери, выплевывая последний перья.
— Только ваш ротик.
— Все мужчины — мерзавцы! — воскликнула Валери.
— Тсс, — произнес Римо. — Нам надо отсюда выбраться.
— Вы правы, черт вас возьми! Я сейчас вызову полицию.
— Боюсь, что нет. — И Римо надавил ей на какую-то точку с левой стороны шеи. Она попыталась что-то сказать, но из горла вырвался лишь какой-то клекот.
Римо увел ее из зала. Снаружи под висящей на стене картиной он обнаружил выключатель, приводящий в ход металлические жалюзи. Щелчок, удар — они встали на место, после чего он закрыл дверь, ведущую в зал. А на двери повесил табличку, которую снял с ближайшего туалета. «Закрыто на ремонт».
Затем Римо вывел Валери из темного, запертого на ночь музея и привез в гостиницу на углу Пятьдесят девятой улицы и Коламбус-Серкл, где они остановились с Чиуном. Там он провел рукой по ее горлу, и к ней вернулся голос.
Чиун сидел посреди гостиной, а Бобби Делфин отрабатывала удар справа, стараясь, чтобы ракетка била по воображаемому мячу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35