Римо ковылял следом, стараясь не отставать.
— По-моему, ты говорил мне, папочка, что каждый раз, когда ты входишь в деревню, твой путь устилают лепестками цветов? — спросил Римо, заметив, что дорога, ведущая к центру деревни, пуста и что Чиун, несмотря на свое величие, больше напоминал обычного старика, вышедшего погулять.
— Я временно отменил эту церемонию, — произнес Чиун официальным тоном.
— Почему?
— Потому, что ты американец и можешь это неправильно понять. Люди хотели соблюсти обычай и протестовали, но, в конце концов, мне удалось их убедить. А мне не нужны лепестки цветов, как лишнее доказательство любви ко мне жителей деревни.
На улице они никого не встретили. Машин тоже не было. В нескольких лавках Римо видел людей, но никто не вышел приветствовать Чиуна.
— Ты уверен, что это Синанджу? — спросил Римо.
— Да. Почему ты спрашиваешь?
— Потому что деревня, которую кормил ты и веками кормила твоя семья, могла бы оказать тебе побольше почтения.
— Я временно отменил почести, — сказал Чиун. Римо заметил, что его тон стал не столько официальным, сколько извиняющимся. — Потому...
— Потому, что я американец. Я знаю.
— Верно, — сказал Чиун. — Но помни, что даже если они и не вышли на улицу, то все равно люди все видят. Ты бы лучше шел прямо и не ставил меня в неловкое положение, а то сейчас похож на преждевременно состарившегося человека.
— Я постараюсь, папочка, не осрамить тебя, — сказал Римо и усилием воли заставил себя идти, почти не хромая, и хотя каждое движение причиняло ему невыносимую боль, он даже слегка размахивал руками в такт ходьбе.
— Вот и дворец моих предков, — сказал Чиун.
Римо посмотрел и вспомнил дом, который однажды видел в Калифорнии, построенный хозяином из отходов, битых бутылок и жестянок, пластмассы и старых покрышек, а также обломков ящиков.
Дом Чиуна напомнил Римо тот дом, только здесь материал был поразнообразнее, среди деревянных лачуг дом Чиуна выделялся тем, что был сделан из камня, стекла, стали, дерева, гранита и раковин. Это было одноэтажное низкое здание, напоминавшее американский фермерский домик, каким он мог представиться в наркотическом дурмане.
— Это... это... тут действительно есть, на что посмотреть, — сказал Римо.
— В этом доме мои предки жили веками, — сказал Чиун. — Конечно, я перестроил его много лет назад. Установил ванну — неплохая идея, которую я позаимствовал у вас на Западе. А также устроил кухню с печью. Видишь, Римо, я не против хороших идей.
Римо был рад услышать это, ибо хотел подать Чиуну хорошую идею — все разломать и построить заново. Но решил промолчать.
Чиун подвел Римо к парадной двери, судя по всему, деревянной. Она была сплошь покрыта раковинами моллюсков, устриц и мидий и напоминала песчаный пляж после отлива.
Дверь была тяжелой, и Чиун с видимым усилием отворил ее. Потом, словно извиняясь, взглянул на Римо.
— Знаю, знаю, — сказал Римо. — Ты отменил ритуал открытия дверей.
— Как ты догадался?
— Я же американец, — ответил Римо.
Снаружи дом казался непрезентабельным, и потому он не ожидал увидеть внутри то, что предстало его взгляду. Каждый квадратный сантиметр пола был чем-то заставлен: кувшины, вазы и блюда, статуи и мечи, маски и корзины, груды подушек вместо кресел, низкие лакированные деревянные столики, разноцветные камни в стеклянных сосудах.
Чиун суетился, демонстрируя свои богатства.
— Ну, Римо, что ты об этом думаешь?
— Не нахожу слов!
— Я так и знал, — заметил Чиун. — Все это награды Мастера Синанджу. От правителей со всех концов света. От Птолемея. От шейхов тех многочисленных стран, где добывают нефть, от китайских императоров, когда они вспоминали, что надо платить по счетам. От племен Индии. От великих когда-то народов черной Африки.
— Кто это дешево от тебя отделался, расплатившись этими кувшинами с разноцветными камнями? — спросил Римо, глядя на сосуд, стоявший в углу комнаты, фута полтора высотой, наполненный тяжелыми камнями.
— Какой ты все-таки американец! — сказал Чиун.
— По-моему, кого-то из твоих предков здорово надули.
— Этот кувшин был договорной платой.
— Кувшин с камнями?!
— Кувшин с неограненными алмазами.
Римо пригляделся — и точно: неотшлифованные алмазы, самый маленький из которых был два дюйма в поперечнике.
— Но я и не ждал, что ты поймешь, — сказал Чиун. — Для тебя, человека с западным складом мышления, весь мир поделен пополам: на то, что блестит, и то, что не блестит. Для тебя — стекло. Для Мастера Синанджу — алмаз. Потому что мы не гонимся за внешним блеском, а зрим в корень и видим истинную ценность.
— Как и в случае со мной? — спросил Римо.
— Даже Мастера Синанджу иногда ошибаются. Неотшлифованный алмаз может оказаться просто камнем.
— Чиун, я хочу спросить тебя кое о чем.
— Спрашивай о чем угодно.
— Я хотел спросить... — И тут Римо почувствовал, что силы покидают его, терпение достигло предела, правая нога стала подгибаться, волевой порыв иссяк и в плечевых суставах появилась жгучая боль. Он открыл рот, но не успел вымолвить ни слова и рухнул на пол.
Он не помнил, как ударился об пол. Не помнил, как его подняли.
Он помнил только, как пришел в себя и огляделся. Он лежал раздетый на подушках в небольшой освещенной солнцем комнате, накрытый тонкой шелковой простыней.
Чиун стоял рядом и, когда Римо открыл глаза, склонился к нему. Осторожно, но энергично он стал снимать бинты.
— Повязки наложил доктор, — сказал Римо.
— Твой доктор — дурак. Мышцам не поможешь стягиванием. Покой — да, но ничего сковывающего движения. Мы поставим тебя на ноги скоро. Мы... — Но голос его прервался, когда он, сняв бинты, увидел правое плечо Римо.
— О, Римо! — только и сказал он с болью в голосе. Молча снял повязку с левого плеча и снова повторил: — О, Римо!
— Удар по ноге еще лучше, — сказал Римо. — Ты сам увидишь.
Он помолчал.
— Чиун, откуда ты знал, что я приеду сюда?
— То есть?
— Когда ты прощался со Смитом, то сказал, что я приеду сюда.
Чиун пожал плечами и стал снимать бинты с правого бедра Римо.
— Об этом написано. Предначертано.
— Где написано? — спросил Римо.
— Где, где... На стене мужского туалета в аэропорту Питтсбурга! — зло сказал Чиун. — В книгах Синанджу, естественно, — добавил он.
— И что же там говорится?
Чиун снял бинты. На этот раз он промолчал.
— Плохо дело?
— Я видел и хуже, — сказал Чиун. — Но не у оставшихся в живых...
Он взял со столика, стоявшего у постели Римо, миску.
— Выпей это.
Приподняв голову, Римо поднес миску к губам. Жидкость была теплой и почти безвкусной, лишь слегка солоноватой.
— Ну и гадость! Что это?
— Отвар водорослей, который тебе поможет.
Чиун помог Римо опустить голову на подушку. Тот чувствовал себя усталым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34