— Ну ладно, ладно, не будет этой войны. Я отсюда уйду. Доволен?
— Относительно.
— Да, просишь ты недешево. И на этот раз твоя взяла. Но предупреждаю — в будущем тебе со мной нипочем не справиться. А остановить меня тебе не удастся. Особенно теперь, когда я знаю, что тебе все-таки нужны эти самые сокровища.
— А ты знаешь, где они? — спросил Римо.
— Знаю, разумеется.
— А откуда?
— А, — махнул рукой Эрисон, и над степью от этого словно пронесся ледяной ветер.
Эрисон спрыгнул с лошади. Та рванулась вперед, ни ее тут же подхватил под уздцы молодой монгол, один из жителей этого небывалого стойбища посреди бескрайних сибирских степей России.
Над юртами повисла тяжкая тишина. Что-то важное вдруг исчезло — ни Римо, ни Анна не поняли вначале, что именно. Из русских солдат словно вдруг выпустили некий заряд. У них больше не было желания драться. Они не хотели больше пить и обниматься с монголами. Фаланга завоевателей превратилась в кучку усталых людей в грязном хаки, оказавшихся вдруг в странном недобром месте и всем сердцем желавших отсюда выбраться.
С монголами же не происходило никаких видимых перемен. Лишь местный священнослужитель в сторонке восторженно гнусил о том, что мистер Эрисон останется в их сердцах навечно.
— Анна! — послышалось из юрты, крытой ворохом ячьих шкур.
Секунду спустя в отверстии входа показался благообразного вида лысоватый человек в форме маршала, которая была явно мала ему. Он приветливо помахал рукой Анне и Римо.
Лицо показалось Римо знакомым. Из газет. Перед ними был русский премьер-министр.
— Анна, ради Бога, что вы здесь делаете?
— А вы? — переспросила она.
— Мы собираемся начать самую грандиозную кампанию в истории России. Вот, — он протянул ей листок.
В правом верхнем углу Римо увидел эмблему коммунистической партии.
Листок оказался документом с подписью премьера, объявлявшего войну Соединенным Штатам Америки. Значит, Эрисон добрался не только до солдат и офицеров. Даже премьер-министр... А уж он-то должен помнить войну. Вся его семья погибла во время Великой Отечественной, когда русские разгромили режим маньяка-нациста.
Анна разорвала листок на мелкие части.
— Что... что вы делаете?!
— Все уже позади, товарищ министр.
— Но как же так?! Я собирался завоевать Америку!
Премьер явно начинал кипятиться.
— Простите, — проскользнув между премьером и Анной, Римо легонько ладонью съездил главу коммунистического государства по физиономии.
Звук был такой, словно мокрым полотенцем ударили по сырому мясу. На глазах премьера выступили слезы, идиотическая улыбка расплылась во всю ширь тонких губ. Сглотнув, он втянул кровавые сопли.
— Да здравствует нерушимая дружба между свободолюбивым американским народом и его вечным союзником великой Россией, первой в мире построившей социалистическое общество!
Русские солдаты, понемногу приходя в себя, опасливо косились на монголов. Те, почувствовав, что их снова боятся, уже нащупывали висевшее у седел оружие. Римо пришлось во всеуслышание объявить, что русская армия находится под его личной защитой, после чего он, премьер-министр и Анна, возглавив колонну мгновенно построившихся солдат, начали долгий исход из степного стойбища потомков орды великого Чингиз-хана.
Оперативная информация, полученная доктором Харолдом У. Смитом от русской коллеги Анны Чутесовой, гласила, что опасность войны предотвращена. Но оставалась другая — источник всех этих событий непременно вновь даст знать о себе. Смит особо подчеркнул это в телефонном разговоре с Анной.
— Это так, мистер Смит, но теперь мы знаем о нем несравненно больше. В частности, у Римо есть возможность оказывать на него давление.
— Какая именно?
— Оказывается, мастера Дома Синанджу мешают ему уже не одну сотню лет.
— Но ведь он не исчез — кем бы или чем бы он ни был.
— Ах, мистер Смит, вы упускаете самую суть ситуации. Он-то не исчез, но не исчез ведь и Дом Синанджу.
Римо и Анна занимались любовью на толстом ковре на полу темной в этот ночной час комнаты. За окном все так же мигали огни Москвы. Их тела слились воедино, пока в долгом стоне Анна не выплеснула всю безумную радость утоленного желания.
— Ты великолепен, Римо!
— Да перестань. Если бы ты знала, о чем я думаю...
— Совсем не обязательно говорить мне это.
— Прости, я вовсе не хотел тебя обидеть. Но любовь... Понимаешь, она может быть и просто одним из навыков. Иногда получается хорошо, иногда — не очень.
— Значит, для тебя это просто работа, Римо?
— С тобой это не может быть просто работой, милая.
— Надеюсь, — вздохнула она. — Хотя откуда мне знать наверное?
— Вот откуда, — наклонившись, он нежно поцеловал ее.
Анна была права. Иногда он сам не знал, что это — чувство или работа. Мастеру Синанджу уже невозможно «пользоваться» или «не пользоваться» полученным знанием, он становится его неотъемлемой частью.
И когда он впервые увидел мистера Эрисона, он тоже ничего не мог поделать с собой. Римо переполнило тогда чувство глубочайшего отвращения — как к мерзкому запаху или вредоносной твари. Выбора не было. Его неприятие этой враждебной силы было таким же естественным для Римо, как и дыхание. И он сам не знал почему.
Из оцепенения его вывело дребезжание красного телефона. Протянув руку к столику, Римо опустил аппарат на пол.
Звонил Чиун. Ему сообщили, что мистер Эрисон якобы согласился вернуть богатства Синанджу, если Римо встретится с ним в определенном месте, какое назовет сам мистер Эрисон.
— А-а. Ну да. Я на днях слетаю за ними.
— На днях? Значит, для тебя может существовать что-то более важное?
— Да верну я сокровища, папочка, только подожди немного.
— Я знаю, чем ты занят сейчас, и знаю, что белая похоть по белой женщине затмила в твоем жалком уме все те знания, что я пытался дать тебе многие-многие годы.
— Да я же говорю о нескольких часах, — защищался Римо.
— Ты говоришь о неуправляемой грязной похоти к этой русской блуднице, коей ты предаешься вместо того, чтобы блюсти преданность твоей драгоценной супруге Пу.
— Сокровища получишь завтра.
Местом, которое выбрал для передачи сокровищ Эрисон, оказалась полоса земли, поросшая ржавой осокой, под которой на многие мили тянулись бетонные бункеры. Тут и там были видны тоже бетонные и тоже поросшие осокой танковые ловушки. Тянулась эта земля вдоль франко-германской границы и носила некогда название линии Мажино.
Название это прочно закрепилось за одним из величайших военных поражений в истории.
Сейчас даже демонтаж этого гигантского комплекса потребовал бы от французского правительства огромных денег, но в свое время линия Мажино считалась подлинным шедевром фортификации. Под ее защитой Франция могла вести свою внешнюю политику под самым носом у раздосадованных немцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54