Если они еще сомневаются, лучше действовать наверняка.
- Он - вор. Более того: человек, сам признающий себя вором. Он
обокрал не только нас, но и своих соотечественников, - продолжал
наступление прокурор, не замечая, что употребляет по отношению к пришельцу
уже местоимение не среднего рода, а мужского и называет его не
"существом", а "человеком". - Сокрушитель, и притом разумный сокрушитель,
и, возможно, предтеча целого сонма сокрушителей. Я думаю, что там, где
прошел один, может пройти и целая армия! - И, не затрудняя себя вопросом,
где найти столько астероидов, чтобы доставить к Земле сонмища пришельцев,
добавил: - Сотни армий!
То повышая, то понижая голос, то с вызовом, грубо, то мягко,
вкрадчиво, он говорил, играя, как органист играет на гигантском органе, на
чувствах своих слушателей, взывая к земному патриотизму, потворствуя
ограниченности, оправдывая предрассудки, раздувая страхи - страх перед
самим собой, страх перед другими, страх перед необычным по форме, страх
перед завтрашним днем, страх перед неизведанным. Речь его была
высокопарной, насмешливый тон сменялся торжественным, а затем
саркастическим.
- Он, - говорил прокурор, указывая на Мэта и все еще употребляя
местоимение мужского рода, - он просит считать его гражданином нашего
мира. Принять его со всеми его штучками-дрючками, с его
сверхъестественными способностями, с его тайными побуждениями, которые,
может быть, станут явными, когда будет уже слишком поздно? А не лучше ли -
пусть даже он и в самом деле так чист и непорочен, как он хочет нас
уверить, не лучше ли несправедливо покарать его одного, чем подвергать
бесконечно большему риску великое множество других?
Он с вызовом осмотрел аудиторию.
- Предположим, мы примем его как беженца. Но кто даст ему кров? Кто
захочет жить рядом с существом, столь чуждым человеку? - Он ухмыльнулся. -
Впрочем, такие есть, жаждущие составить ему компанию. Как бы
неправдоподобно это ни звучало, нашлись люди. Которым он нужен.
Он поднял над головой письмо, чтобы все видели, и сказал:
- Этот человек предлагает ему кров. Он пишет, что во время восьмого
воплощения на Проционе сам он стоял на позициях нетерпимости... - Он
швырнул письмо на стол. - Ненормальные встречаются и среди нас. Но, к
счастью, судьбу человечества будут решать уравновешенные, разумные
граждане, а не хронические идиоты.
Поток слов лился еще полчаса. Закончил он так:
- По нашим законам, шпиона-человека ждет быстрый конец, от человека,
подозреваемого в шпионаже, мы легко избавляемся. Не вижу причин, почему
инопланетный шпион заслуживает более мягкого обхождения, чем
шпион-человек. Вот перед нами существо, в лучшем случае просто
нежелательное, в худшем - первый агент разведки грозного врага. Обвинение
считает, что в интересах всеобщей безопасности вы должны рассмотреть
только два возможных варианта приговора: смертный приговор или немедленный
выброс подсудимого в космос, туда, откуда он прибыл. Доказательства его
вины весомы, и другой альтернативы у нас нет. Вы не могли не заметить, что
все выступавшие здесь свидетели были свидетелями обвинения. Разве не
знаменательно то, что у защиты не оказалось ни одного свидетеля? - Он
подождал, пока смысл сказанного дойдет до слушателей, и, повторив: - Ни
одного! - окончательно пригвоздил обвиняемого к позорному столбу.
Еще один глоток воды, и он сел, аккуратно расправив складку на
брюках.
Теперь, кажется, ни у кого не осталось сомнений: Мэт - гад вонючий.
Адвокат произвел легкую сенсацию, встав и заявив:
- Ваша честь, защита отказывается излагать свою версию.
Судьи посмотрели на него так, словно он был в десять раз чуднее
своего клиента. Они пошелестели бумагами, пошептались между собой.
Через некоторое время судья в центре спросил: - Это означает, что вы
целиком полагаетесь на вердикт всеобщего голосования?
- В конечном итоге, без сомнения, ваша честь, но еще не теперь. Мне
необходимо провести дополнительный допрос и затем построить версию,
основываясь на нем.
- Приступайте, - разрешил судья, в сомнении нахмурив брови. Адвокат
обратился к Мэту:
- Все обитатели вашей планеты, так же как и вы, скажем... телепаты и
не обладают устной речью?
"Да, все".
- У них общий нейроцентр, или, говоря проще, они прибегают к помощи
общественного мозга?
"Да".
- Расскажите суду о своих родителях.
Мэт, закрыв глаза, на какой-то миг погрузился в воспоминания.
"Мои родители были не как все. Они были уродами. Они удалялись от
нейроцентра до тех пор, пока почти не потеряли связь с остальными".
- И они погибли вдали от всех?
"Да", - после долгой паузы, медленно, неуверенно, дрожащими тонкими
линиями вывела на доске рука Мэта.
- И вы, видимо, впали в полное отчаяние?
"Да".
Адвокат обратился к судьям:
- Мне хотелось бы задать еще несколько вопросов четвертому свидетелю.
Судьи дали согласие, и профессор Аллен снова прошел к месту
свидетелей.
- Профессор, будьте добры, как эксперт и человек, долгое время лично
изучавший моего клиента, скажите, пожалуйста, молод он или стар?
- Он молод, - без заминки ответил Аллен.
- Очень молод?
- Довольно молод, - сказал Аллен. - По нашим понятиям, не достиг
зрелости.
- Спасибо. - Адвокат обвел мягким бесхитростным взглядом зал. На его
полном, добродушном лице ничто не предвещало надвигающегося шторма. Тихим
голосом задал он следующий вопрос: - Мужчина это или женщина?
- Женщина, - ответил профессор Аллен.
Репортер уронил блокнот. И в течение нескольких минут звук падения
блокнота был единственным звуком в наступившей тишине. А потом раздался
общий вздох, застрекотали кинокамеры, спеша запечатлеть Мэт, возгласы
удивления прокатились из конца в конец зала.
А наверху, на балконе, остроумнейший из современных карикатуристов
рвал на кусочки свое последнее произведение, где он изобразил обвиняемого
привязанным к хвосту ракеты, которая отправлялась на Луну. Подпись внизу
гласила: "Кактус отправился в путешествие". А теперь - куда это годилось?
Назвать, его... нет, ее, "кактусиха"? В поисках новой темы он почесал в
затылке, сознавая в то же время, что какая тут может быть тема, не
четвертовать же маленькую одинокую женщину.
Прокурор сидел с поджатым ртом, всем своим видом напоминая фаталиста,
из-под ног которого вырвали по крайней мере восемьдесят процентов почвы.
Он-то знал эту публику. Он мог оценить общественную реакцию с точностью до
десяти тысяч голосов.
1 2 3 4 5 6 7